Ненастоящий царь
Никита Хрущёв упразднил ГУЛАГ, реабилитировал сотни тысяч невинно осуждённых, вернул домой репрессированные народы, при его власти человек впервые полетел в космос и была предотвращена ядерная война. Но первый секретарь ЦК КПСС запомнился народу преимущественно неудачными экспериментами с кукурузой. В чём причина такой избирательной памяти?
Либерализация как слабость правителя
В позднебрежневское время анекдоты нередко были единственным источником знаний о недавней истории для школьников. Например, на пороге райских врат апостол Пётр ставит Марксу надпись на лоб — ТК, что означает «теоретик коммунизма». Та же аббревиатура у Ленина читается «творец коммунизма», у Сталина — «тиран коммунизма», у Хрущёва — «тварь кукурузная».
Дети спрашивали мам и бабушек: кто такие Сталин и Хрущёв? Чаще всего им отвечали, что Сталин выиграл войну, казнил врагов народа, но о нём лучше вслух не говорить. А Хрущёв — дурачок, сажавший кукурузу даже за Полярным кругом.
Почему же у целого поколения сложилось такое негативно-презрительное отношение к Никите Сергеевичу?
Понятно, что не все благодеяния Хрущёва затронули широкие массы. Освобождение и реабилитация коснулись меньшинства семей, да и возвращение депортированных народов обрадовало немногочисленные этнические группы. Полёт Гагарина вообще не ассоциировался с личной заслугой вождя. Ну, а то, что мир был на краю пропасти осенью 1962 года, в СССР осознали немногие.
Но ведь были и по-настоящему народные реформы. Отмена уголовной ответственности за прогулы и опоздания на работу, рабочая неделя с семичасовым рабочим днём и сокращением всех предвыходных и предпраздничных дней на два часа — уникальная льгота для масс, воспитанных в духе вечно мобилизационной экономики.
Произошла экономическая реанимация нищей послевоенной деревни. Налог на приусадебные хозяйства был снижен вдвое, списаны недоимки прежних лет. Отменены налог на владение скотом и обязательные поставки с личных приусадебных участков, в три раза повышены закупочные цены на продукцию крестьянских хозяйств. Следует отметить, что эти льготы последовали в самом начале хрущёвского правления. И можно смело утверждать, что Никита Сергеевич был первым правителем России, при котором на селе не голодали.
Колхозникам стали выдавать паспорта. Появились садоводческие товарищества — массовая возможность для горожан поесть своей клубники и иметь свои шесть соток. Маленькая, но очень характерная деталь оттепели: при Хрущёве, впервые с дореволюционных времён, Кремль стал открытым для посещения.
И при этом — «тварь кукурузная»
Неужели народу и правда люб только царь-гроза, массово рубящий головы и сажающий на кол, да ещё с уведомлением, что казнённые — враги этого самого народа? А правитель, убравший сам термин «враг народа» из уголовного кодекса, народу не мил?
В какой-то степени — так. К началу 1950-х годов советский народ привык к чугунной, архаичной империи, наполненной величием и страхом. Так же страшился опаздывать на работу или похитить с колхозного поля даже три колоска, а кроме того, смирился с переименованием булок и видов спорта в рамках «борьбы с космополитизмом».
В конце правления Сталина новые всплески репрессий, например, Ленинградское дело, затрагивали только элиту, административную и творческую. К тому же гнёт сопровождался мелкими поблажками — отменой карточек в 1947 году (пусть и в пакете с грабительской денежной реформой), показом трофейных фильмов, демонстративным снижением цен. Пожалуй, ни один период советской истории, кроме брежневского правления до Афганистана, не казался столь незыблемым и вечным.
Забывалось, что укрепление власти Сталина, с конца 1920-х до середины 1930-х годов, по сути, было шоковой и разрушительной реформой. Уничтожение нэпа и раскулачивание привели к массовому голоду, ощутимому даже в Москве. Ожесточённая борьба с религией, репрессии против тех, кого пощадили в начале 1920-х, публичные признания вождей революции, что они десятилетиями скрывали свою сущность. Потому-то возвращение раздельного обучения, введение в армии погон и ярких парадных мундиров, организация балов и прочая показная архаика, введённая в конце сталинского правления, выглядели как торжество имперского духа, к которому хоть и немножко, но причастен каждый гражданин. Во всяком случае, пропаганда неустанно внушала: всё для блага народа!
Мечта о «стабильности»
Смерть Сталина породила страх: что дальше?! Тем более что преемник вождя стал олицетворением турбулентности. Курс на восстановление «ленинских норм» означал, что революция возвращается, пусть и революция-лайт. Желание догнать Америку по производству мяса привело к забоям скота, как во время коллективизации. Целинная кампания обернулась сперва перепроизводством зерна, а потом — его нехваткой и возвращением уже подзабытых карточек в городах. Уничтожение храмов тоже не свидетельствовало о стабильности. И расстрел рабочих в Новочеркасске в 1962 году напоминал не сталинские репрессии, а подавление царизмом народных восстаний.
Поэтому, когда Хрущёва отправили на пенсию, народ, особенно постарше, вздохнул: новой Гражданской войны не будет. Но так как советскому человеку предписывалось приветствовать революционные пожары и вихри яростных атак, проговорить вслух такое не представлялось возможным. Потому-то народная память и избрала кукурузу как символ хрущёвской власти — анекдотичную и неудачную революцию в сельском хозяйстве.