Вторая Екатерина Великая. Часть 1
Наша героиня родилась 28 марта 1743 года в семье графа Романа Илларионовича Воронцова. Она была младшей, третьей дочерью в семье. Было у неё и два брата: старший — Александр, и младший — Семён.
Воронцовы относились не к самым древним дворянским родам России. Возвысились они благодаря участию братьев Воронцовых, Михаила и Романа, в дворцовом перевороте 1741 года, в результате которого на российский престол взошла «дщерь Петрова» (дочь Петра Великого), Елизавета Петровна. Михаил и Роман Воронцовы, которые ещё в юном возрасте были определены в пажи к цесаревне Елизавете, были в числе тех, кто сопровождал её в казармы Преображенского полка в ночь провозглашения её императрицей.
Переворот 1741 года
«Когда Бог явит милость свою нам и всей России, то не забуду верности вашей», — с такими словами обратилась дочь Петра I к своим сторонникам. Императрица своего обещания не забыла: Михаил получил обширные поместья и ещё более укрепил своё положение при дворе после женитьбы на Анне Скавронской, двоюродной сестре Елизаветы Петровны. Роман также был обласкан вниманием царицы. В последний год правления благодетельницы братья Воронцовы были возведены в графское достоинство.
Герб графов Воронцовых. Девиз «Вечно непоколебимая верность»
Поэтому не случайно при крещении малышки Екатерины у купели её держала на руках сама императрица Елизавета Петровна, а крёстным был наследник престола Пётр Фёдорович, будущий император Пётр III.
Роман Воронцов
Отец девочки, граф Роман Илларионович Воронцов, был известен не с лучшей стороны: как любитель развлечений и светской жизни, не слишком утруждавший себя заботами о семье. Для людей просвещённых он служил своеобразным эталоном невежества. Потом, уже при Екатерине II, назначенный наместником Владимирской, Пензенской и Тамбовской губерний, Роман Воронцов до того разорит поборами и мздоимством эти земли, что современники наградят его прозвищем «Роман — большой карман».
Мать
Мать Екатерины, Марфа Ивановна Сурмина — дочь богатейшего костромского дворянина, конюшего патриаршего приказа. Патриаршие приказы — центральные учреждения Московской патриархии XVII — начала XVIII вв., ведавшие патриаршими вотчинами и хозяйством, сбором налогов, пошлин, назначением духовенства на должности. Осуществляли судебную функцию по делам о преступлениях против веры, ведали сборами с раскольников (раскол произошёл в 1656 году). Богатство Сурмина, надо думать, происходило из конфискованного у раскольников имущества.
Её брак с Романом Воронцовым (1735) был уже вторым, хотя ей было всего 17 лет. С первым мужем князем Юрием Юрьевичем Долгоруковым, она успела развестись. Первый муж был старше её на 13 лет, и женился он на девочке, ставшей богатой наследницей, в год смерти её отца.
Марфа Ивановна была дружна с цесаревной Елизаветой ещё до её вступления на престол и не раз давала ей деньги «на содержание дома и на украшения, которые она очень любила». Елизавета, став императрицей, сполна оценила ранее оказанную финансовую помощь со стороны Марфы Ивановны, что помогло её мужу в дальнейшем сделать карьеру уже при новом дворе.
Марфа Ивановна рано умерла от тифа (1745), ей было всего лишь 27 лет, оставив мужу пятерых детей: трёх дочерей и двух сыновей. Екатерине было всего два года. Больше граф Роман Воронцов не связывал себя узами брака, но у него были дети от некой Елизаветы Брокет, получившие фамилию «Ронцовы» (усечённая фамилия для бастардов в обычае среди русской знати: например, видный государственный деятель той эпохи Иван Бецкой, был внебрачный сын генерал-фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого). Дети от Елизаветы Брокет, по словам современника, «пользовались особенною нежностью своего родителя, так что на них уходило его состояние».
Законные дети Романа Илларионовича после смерти матери один за другим покинули отчий дом. Старший сын Александр (впоследствии крупный государственный деятель) поступил в гвардейский Измайловский полк. Две старшие дочери были назначены фрейлинами и жили при дворе. Младший сын Семён (будущий российский посланник в Англии) воспитывался сначала у деда, а потом у дяди — Михаила Илларионовича Воронцова, в ту пору вице-канцлера, а с 1758 года «великого канцлера» Российской империи.
Михаил Воронцов
Он же взял на воспитание и младшую племянницу, четырёхлетнюю Екатерину.
Екатерина Романовна воспитывалась вместе со своей двоюродной сестрой Анной, дочерью канцлера. «Мой дядя не жалел денег на учителей. И мы — по своему времени — получили превосходное образование», — вспоминала Екатерина Романовна.
Екатерина в детстве
Она в совершенстве овладела верховой ездой, фехтованием, четырьмя европейскими языками (французский, немецкий, английский и итальянский), занималась живописью, танцами и музыкой. Но девочка, рано начавшая самостоятельно и критически мыслить, всё равно чувствовала потребность в более основательных научных штудиях, «страстно желая образовать себя», получить пищу для ума и сердца, как сама она позднее выражалась в мемуарах. Но на эту сторону духовного воспитания в доме Михаила Воронцова не обращали внимания.
Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Екатерина заболела корью. Из Петербурга её перевезли в деревню, в каких-нибудь 17-ти верстах от города.
В юности
В этом загородном имении оказалась огромная библиотека, и юная Катя пристрастилась к чтению. «Глубокая меланхолия, размышления над собой и над близкими мне людьми изменили мой живой, весёлый и даже насмешливый ум», — вспоминала Дашкова. «Когда я погружалась в чтение, то была довольна и спокойна, … за пределами своей комнаты я тосковала».
С тех пор и на всю жизнь её лучшие друзья — книги. Запоем читала труды Гельвеция, Бейля, Монтескьё, Буало и Вольтера. Даже собрала свою собственную библиотеку в 900 томов! (это много по тем временам, в библиотеках императрицы Елизаветы Петровны и Петра III книг было меньше. Императорский Лицей при своём открытии в 1811 году имел 800 томов). Особенно радуется она приобретению знаменитой «Энциклопедии». Многие авторы этого капитального труда — Вольтер, Руссо, Дидро и другие — впоследствии станут её друзьями. «Никогда самые изящные драгоценности не доставляли мне такого удовольствия, как книги; на покупку их я тратила почти все свои карманные деньги», — напишет она на склоне лет.
В дом дяди она возвращается повзрослевшей. Часто задумывается. Ищет уединения. К ней посылают докторов… Со всех сторон девушку терзают нелепыми расспросами родные, твёрдо уверенные, что тут не без «сердечной тайны». А она просила об одном — чтобы её оставили в покое: она тогда читала философский трактат Гельвеция «Об уме». Читательнице 14 лет.
Как свидетельствовала Дашкова, фаворит императрицы Елизаветы Петровны Иван Шувалов предложил ей стать личным библиотекарем императрицы, что означало подбор и закупку им книг для неё. По требованию Шувалова, со слов Екатерины, её снабжали «всеми литературными новинками».
Важную роль в развитии логики мысли и наблюдательности, в выработке стиля речи Екатерины Романовны сыграла практика написания ею писем любимому брату Александру. Она сформировала свою культуру переписки, чертами которой, с её слов, стали аккуратность, регулярность (два раза в месяц она писала письма брату), передача сведений о городской, дворцовой и армейской жизни. Свой стиль она оценивала как «лаконичный и страстный». «Мне хотелось вызвать его интерес, доставить ему удовольствие, и хорошо или дурно пишу я с той поры – слогом своим я обязана письмам к горячо любимому брату».
В доме Михаила Воронцова постоянно бывали иностранцы – художники и писатели, послы разных дворов, и юная Екатерина активно принимала участие в беседах с ними. Она не упускает случая расспросить обо всём, что касается законов, нравов, образа правления в различных государствах.
«...Я сравнивала их страны с моей родиной, и во мне пробудилось горячее желание путешествовать; но я думала, что у меня никогда не хватит на это мужества». Она любила Россию с болью в сердце (по её словам), уже по разговорам с иностранцами понимая отставание отчизны от Западной Европы, надеясь на его преодоление путём образования своих соотечественников.
С ранних лет её занимали вопросы политики. Она рылась в дипломатических бумагах своего дяди и следила за ходом русской политики. Близость к котлу, в котором варилась европейская политика, способствовала развитию в ней честолюбия и желания играть историческую роль.
Рано предоставленная самой себе, она рано начала проявлять независимость и самостоятельность характера. Быть в оппозиции с ранних лет сделалось её потребностью. Она с детства привыкла видеть у себя в доме иностранных министров и послов, но с 15 лет желала разговаривать только с республиканскими. Она явно высказывалась против самодержавия и заявляла о своём желании жить в Голландии, в которой хвалила гражданскую свободу и религиозную терпимость. В этом же возрасте она раз и навсегда отказалась от употребления румян и белил (чтобы понять степень «оппозиционности» молодой княгини, следует знать, что эти принадлежности дамского туалета были во всеобщем употреблении: банка белил непременно присутствовала при любом праздничном подношении, а нищенка постыдилась бы пойти под окно просить милостыню предварительно не нарумянившись).
В 14 лет Екатерина вернулась в Северную столицу. По тогдашним понятиям, наступает время думать о женихе. Самостоятельный характер Екатерина сказался и здесь: не её выбрали, а она сделал выбор.
Князь Дашков
Её избранником оказался блестящий гвардейский офицер князь Михаил Иванович Дашков, потомок смоленских Рюриковичей. Ему было в ту пору 22 года.
Обстоятельства их знакомтсва описаны по-разному. Секретарь французского посольства в Петербурге Клод Рюльер так описывает в своих мемуарах эту встречу: «Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком свободно начал говорить любезности девице Воронцовой. Она позвала канцлера и сказала ему: „Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит моей руки“. Не смея признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали в себе именно такого смысла, князь женился на племяннице канцлера…»
Сама же Екатерина Романовна в своих «Записках» рассказывает эту историю иначе: однажды она возвращалась из гостей в сопровождении хозяев дома (в эту прекрасную ночь решили пройтись пешком, кареты следовали поодаль) и вдруг увидела рослого гвардейского офицера, имя которого ей суждено было прославить. Это рассказ о любви «божьей милостью» и безбрежном счастье единения со своим суженым: «я видела особые следы провидения, предназначившего нас друг другу».
Приданое:
«Лета тысяча семьсот пятьдесят девятого февраля во второй на десять день генерал-поручик действительный камергер и кавалер Роман Ларионов сын Воронцов сговорил я дочь свою, девицу Катерину Романову, в замужество лейб-гвардии Преображенского полку за подпоручика князь Михаила Иванова сына Дашкава, а в приданое ей, дочери моей, дал ценою вещей, а именно…»
За «сговорной» идёт перечень, который начинается образом Спасителя «в серебряной ризе кованой и вызолоченной» (далее следуют венчальная роба, епанчи, мантильи, роброны, исподние юбки, ночные корнеты, «пять перемен на постелю белья» и четыре дюжины «утиральников») и финиширует мужским шлафроком.
«…А всего приданого по цене и с деньгами на двадцать на две тысячи на девятьсот на семнадцать рублев…»
В 1758 году влюблённые сыграли свадьбу. Свадьба прошла тихо: была больна жена канцлера, двоюродная сестра императрицы Елизаветы.
Дашкова в замужестве
Европейски воспитанная девушка, столичная штучка, попадает в патриархальную московскую семью, воспринимающую её чуть ли не как иностранку.
«Передо мной открылся новый мир, новая жизнь, которая меня пугала тем более, что она ничем не походила на все то, к чему я привыкла. Меня смущало и то обстоятельство, что я довольно плохо изъяснялась по-русски, а моя свекровь не знала ни одного иностранного языка».
Чтобы угодить свекрови, Екатерина Романовна берётся за изучение русского языка.
Первые годы супружеской жизни Дашковой проходят вдали от двора… Мужа она горячо любит, и, когда по приказу великого князя (будущего Петра III), он должен на короткое время уехать в Петербург, «безутешна при мысли о горестной разлуке и печальном прощании».
На обратном пути Дашков заболевает и, не желая пугать жену, которая ждёт ребёнка, заезжает в Москве к тётке. Но Екатерина Романовна каким-то образом узнает о болезни мужа и решает во что бы то ни стало немедленно его увидеть. Она упрашивает повивальную бабку проводить её, уверяя, что в противном случае пойдёт одна и никакая сила в мире её не остановит. Подавляя приступы боли, цепляясь за перила, она тайком выбирается из дома, проходит пешком несколько улиц, доходит до дома тётки и только тут, увидев больного, лишается чувств.
Часом позже у неё родился сын.
Приводя этот эпизод, Герцен говорит: «Женщина, которая умела так любить и так выполнять волю свою, вопреки опасности, страха и боли, должна была играть большую роль в то время, в которое она жила, и в той среде, к которой принадлежала».
В 1760 г. после двухлетнего отсутствия Дашковы возвращаются в Петербург. Завершается царствование Елизаветы Петровны. Официальный наследник престола — великий князь Пётр популярностью не пользуется. Да это и понятно: Пётр хочет править Россией в мундире прусского полковника. Он окружил себя немецкими офицерами, о которых Дашкова говорит, что они «набирались большой частью из прусских унтер-офицеров или немецких сапожников, покинувших родные дома».
В глубине души Пётр Фёдорович все тот же голштинский князёк Карл-Петер-Ульрих, кумиром которого был прусский король Фридрих II.
Петр и Елизавета Воронцова
Натура неуравновешенная, истерическая, он ни с чем не желает считаться. Он смеётся над православными церковными обрядами, откровенно демонстрирует неприязнь к своей августейшей супруге, принцессе Фике, будущей императрице Екатерине II. Его ближайшая фаворитка — старшая сестра Екатерины Дашковой, весёлая толстушка Елизавета Воронцова, «Романовна», как он её шутливо величал (современники называли её «толстой и нескладной», «с обрюзглым лицом», «широкорожей»).
Вскоре происходит и первое столкновение, принёсшее Дашковой славу, женщины смелой, как скажет она сама в своих «Записках», репутацию искренней и стойкой патриотки.
На одном из дворцовых обедов в присутствии почти сотни гостей Пётр, по обыкновению подвыпив, решил преподать присутствующим урок нравственности.
«Под влиянием вина и прусской солдатчины, — рассказывает Дашкова, — он стал разглагольствовать на тему о том, что некоему конногвардейцу, у которого была как будто связь с племянницей Елизаветы, следовало бы отрубить голову, чтобы другим офицерам неповадно было ухаживать за фрейлинами и царскими родственниками».
Голштинские приспешники не замедлили выразить своё одобрение. Но Дашкова не считает нужным молчать. Она возражает Петру: вряд ли подобное «преступление» заслуживает смертной казни, в России, к счастью, отменённой, да и не забыл ли Пётр Фёдорович, что он ещё не царствует?
«…Взоры всех присутствующих устремились па меня. Великий князь в ответ показал мне язык…»
Герцен считает этот застольный поединок началом политической карьеры Дашковой. Её популярность в гвардейских кругах растёт.
Дашкова рассказывает, что однажды Пётр Фёдорович, заметивший антипатию к нему, отвёл её в сторону и сказал: «Дитя моё, вам бы очень не мешало помнить, что гораздо лучше иметь дело с честными простаками, как я и ваша сестра, чем с великими умниками, которые выжмут сок из апельсина, а корку выбросят вон».
Но Дашкова предпочитает умников.
Петр и Екатерина
С супругой Петра III Екатериной Алексеевной, Дашкову связывают самые сердечные отношения. Её представили великой княгине ещё в ту пору, когда она жила в доме Михаила Воронцова. Будущей императрице её отрекомендовали как «юную особу, которая почти все время проводит за учением». Княгиня с первой встречи с Екатериной Алексеевной была очарована ею.
Впоследствии Дашкова скажет: «В ту эпоху… наверное, можно сказать, что в России нельзя было найти и двух женщин, которые бы, подобно Екатерине и мне, серьёзно занимались чтением; отсюда, между прочим, родилась наша взаимная привязанность, и так как великая княгиня обладала неотразимой прелестью, когда она хотела понравиться, легко представить, как она должна была увлечь меня, пятнадцатилетнее и необыкновенно впечатлительное существо».
Екатерина II
Несмотря на то, что Дашкова была младше будущей императрицы на 14 лет, они стали подругами. Обе образованные женщины, большие поклонницы просветительских сочинений философов-энциклопедистов, они были «единодушны в том, что просвещение — залог общественного блага», грезили о способах приближения «царства разума», о «государе, любящем и уважающем своих подданных». Герцен: «С первого свидания Дашкова любит Екатерину страстно, обожает её» и что «она верила и хотела верить в идеальную Екатерину». Дашкова считала, что Екатерина станет источником счастья и безопасности для страны, будет императрицей, которая с помощью просвещённых советников уничтожит все формы деспотизма принятием и проведением в жизнь разумных законов.
Екатерина Алексеевна обладала даром быть такой, какой только и следует быть в данных обстоятельствах и именно с этим человеком, чтобы убедить, пленить, привлечь. Причём в отношении самых разных, как пишет академик Тарле, «до курьёза непохожих друг на друга людей» — от Дидро, Вольтера, Державина до Станислава-Августа и Иосифа II, от ультрароялиста до фанатика-якобинца.
В дальнейшем Дашкова напишет Екатерине II полторы сотни писем, из которых расчётливая правительница сохранит лишь 46, самых безобидных. Остальные сожжёт — как нежелательные улики...
После смерти в декабре 1761 года государыни Елизаветы Петровны на трон взошёл Пётр III. Он очень быстро настроил против себя придворных, армию и церковь. Возник заговор. Заговорщики объединились вокруг супруги императора — Екатерины Алексеевны. Из лучших патриотических побуждений помочь подруге вызвалась и Екатерина Дашкова. Пользуясь своим положением наперсницы императрицы, Дашкова надеялась осуществить в России некие конституционно-республиканские проекты.
Стремясь увидеть на престоле человека высокообразованного, Дашкова с юношеским азартом принимает идею о революции. Как пишет Екатерина Романовна о времени, предшествующем перевороту: «…Я была поглощена выработкой своего плана и чтением всех книг, трактовавших о революциях в различных частях света…»
Однако, её роль в этом событии в реальности была много меньше, чем казалась с её собственных слов. Муж Дашковой служил в гвардейском Преображенском полку, а потому княгиня была хорошо знакома со многими гвардейскими офицерами, недовольными политикой Петра III. Она умело подогревала оппозиционные настроения, которые были связаны с распространившимися в высшем обществе слухами о предполагаемой женитьбе Петра III на Елизавете Воронцовой, сестре княгини Дашковой. Екатерину Алексеевну — в монастырь.
Но роль её знакомых офицеров-гвардейцев в последующих событиях оказалась несравненно менее значительной, чем той части гвардии, недовольство которой разжигали и направляли братья Орловы, более тесно связанные и с низшими военными чинами, и с душой заговора — Екатериной.
А Екатерине Романовне казалось, что она стоит во главе целой партии заговорщиков, и эта её «партия» — единственная! Впоследствии Дашкова претендовала на роль главной движущей силы «революции», утверждая, что благодаря ей на сторону Екатерины перешли практически все главные сановники и аристократы: граф Н. И. Панин, граф К. Г. Разумовский, И. И. Бецкой, Ф. С. Барятинский и др. Тут она преувеличивала. Все эти люди оказались вовлечены в заговор намного раньше и через другие каналы.
Екатерина II писала, что Дашкова отвечала лишь за связь с офицерами низшего звена, не посвящёнными во все детали переворота 1762 года, да и сама не имела сведений о настоящих планах заговорщиков. И она, и те вельможи, с которыми говорила Дашкова, на самом деле не были с ней вполне откровенны и скрывали от неё как ход подготовки переворота, так и степень своей вовлечённости в заговор.
«Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя она хочет приписать себе всю честь этого переворота, — уже после переворота писала Екатерина своему любовнику, будущему польскому королю Станиславу Понятовскому, — была на весьма худом счету благодаря своей родне (имеется в виду сестра Елизавета), а её девятнадцатилетний возраст не вызывал к ней большого доверия. Она думала, что всё доходит до меня не иначе как через неё. Наоборот, нужно было скрывать от княгини Дашковой сношения других со мной в течение шести месяцев, а в четыре последние недели ей старались говорить, как можно менее». В том же письме Екатерина отдаёт должное уму Дашковой: «Правда, она очень умна», но, добавляет, императрица, «ум её испорчен чудовищным тщеславием и сварливым характером…»
Зачем Дашкова Екатерине? Екатерина была приезжей немкой, и никогда не забывала об этом; Дашкова принадлежала к высшему кругу русской аристократии: дочь сенатора, племянница канцлера, княгиня… Дружба с Дашковой укрепляла в глазах многих позицию жены Петра III. А в рискованной и расчётливой игре, которую вела в те дни Екатерина Алексеевна, ей не следовало пренебрегать ни одним козырем, она это отлично понимала.
Переворот 1762 года
28 июня 1762 года Екатерина Алексеевна взяла власть в свои руки. Переворот в столице прошёл без участия Дашковой, которая позднее объясняла своё опоздание тем, что портной не успел приготовить... её мужской костюм. На самом деле Дашкова просто проспала переворот, потому что никто не предупредил её о начале мятежа.
Дашкова не была рядом с Екатериной, когда та, уже поддержанная Измайловским, Семёновским и Преображенским полками, направилась по Невской «першпективе» в Казанскую церковь, а после благодарственного молебна и провозглашения её «самодержавнейшею императрицею всея России» перешла в Зимний дворец, незадолго перед тем достроенный, где началась церемония приношения присяги.
Исход дерзкого предприятия был фактически уже предрешён, когда, разбуженная небывалым шумом, Екатерина Романовна появилась в Зимнем. Солдаты па руках пронесли юную красавицу в офицерском платье через всю площадь до самого Зимнего дворца.
«…Мы бросились друг другу в объятия: „Слава богу! Слава богу!“… Я не знаю, был ли когда смертный более счастлив, чем я в эти минуты…» — передаёт свои чувства Дашкова.
Вечером того же 28 июня обе Екатерины, одетые в гвардейские мундиры старого петровского покроя, верхом, во главе нескольких полков, выезжают из Петербурга в Петергоф, чтобы сразиться с защитниками фактически низложенного и все же остававшегося ещё императором Петра III. Дашкова как будто даже несколько раз выхватывала шпагу.
Вечером они отдыхают на одной кровати, разостлав на ней плащ гвардейского капитана, в каком-то захудалом Красном Кабачке, и Екатерина читает Дашковой проекты своих первых манифестов.
Но мечты о доверительной дружбе с императрицей и о влиянии на судьбы отечества рушатся.
Продолжение следует
----------------------------------------------------------------------
Звякнуть пиастрами в знак одобрения и поддержки
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
