НЕСКОЛЬКО  СЛОВ  О  СТАЛИНЕ

Думается, каждому человеку в России приходилось в своей жизни общаться с обожателем фигуры Иосифа Виссарионовича Сталина, и слышать такой или подобный пассаж: вот, мол, вождь скромно жил, скромно себя вел, только и делал, что о народе думал, а после смерти оставил после только поношенный френч и стоптанные сапоги. ...

НЕСКОЛЬКО  СЛОВ  О  СТАЛИНЕ   «Гений в политике — это хуже чумы». (Солоневич И. - Наша страна ХХ век — М, Изд-во журнала «Москва», 2001 — стр.77)   Думается, каждому человеку в России приходилось в своей жизни общаться с обожателем фигуры Иосифа Виссарионовича Сталина, и слышать такой или подобный пассаж: вот, мол, вождь скромно жил, скромно себя вел, только и делал, что о народе думал, а после смерти оставил после только поношенный френч и стоптанные сапоги. В связи с тем, что эта легенда становится все более популярной, мы считаем полезным ознакомить непредвзятого читателя с реальными фактами из жизни «товарища» Сталина. Причем, все эти факты будут изложены устами надежных и авторитетных свидетелей. Ну и, естественно, мы сравним сталинскую «скромную» жизнь с «богатой» жизнью советских людей – простых и не очень. А для сравнения мы возьмем эпоху «развитого сталинизма», то есть те годы, когда руководящая роль «товарища» Сталина была несомненна и незыблема.             Заслушав обещанные свидетельства, каждый, кто найдет в себе силы дойти до конца повествования, сможет сам ответить на вопрос: был ли «товарищ» Сталин бессребреником?             Но обо всем по порядку…    Прежде всего остановимся, так сказать, на внешнем облике «товарища» Сталина. Вот что пишет историк Роберт Конквест: «Подобно многим властолюбивым людям, Сталин был очень мал ростом, всего около 160 см. С помощью особых подкладок в обуви он делал себя выше на 2-3 см., а на парадах 1-го мая и 7-го ноября стоял на деревянной подставке, добавлявшей ему еще 5-8 см. В 1935 году, в разговоре с Федором и Лидией Дан, Бухарин сказал:             «Его даже огорчает невозможность убедить всех, в том числе самого себя, что он ростом выше окружающих. Это его несчастье; это, быть может, его наиболее человечная черта, и, возможно, его единственная человеческая черта; однако его реакция на свое «несчастье» не человечна — это почти дьявольская реакция. Он не может не мстить за это другим, особенно тем, кто в чем-то лучше или одареннее его...».» (Конквест Р. - Большой террор — Том 1 — стр.99)          Лев Давидович Троцкий (1879-1940), рассуждая о сталинском управленческом аппарате, обращается заодно и к личным качествам Иосифа Виссарионовича:          «Сталин не умен в подлинном смысле слова. Все низшие стороны интеллекта (хитрость, выдержка, осторожность, способность играть на худших сторонах человеческой души) развиты в нем чудовищно. Чтобы создать такой аппарат, нужно было знание человека и его потайных пружин, знание не универсальное, а особое знание человека с худших сторон и умение играть на этих худших сторонах. Нужны были желание играть на них, настойчивость, неутомимость желания, продиктованная сильной волей и неудержимым, непреодолимым честолюбием. Нужна была полная свобода от принципов и нужно было отсутствие исторического воображения. Сталин умеет неизмеримо лучше использовать дурные стороны людей, чем их творческие качества. Он циник и апеллирует к цинизму. Он может быть назван самым великим деморализатором в истории.» (Грей Я., Троцкий Л.Д. - Сталин — стр.352-353) Однако именно качества, перечисленные «товарищем» Троцким, вкупе с методикой политической борьбы, буквально скопированной Иосифом Виссарионовичем со своего более решительного, но менее удачливого «гуру» Якова Михайловича Свердлова (1885-1919), позволили сравнительно малозаметному вплоть до октября 1917 года партийному функционеру стать к 1928-1929 годам большевиком №1.             Чтобы дать правильную оценку уровня благосостояния «товарища» Сталина, мы вынуждены дать оценку уровню жизни граждан в сталинском СССР. Ибо все, как известно, познается только в сравнении.        Писатель, скрипач и театральный деятель Юрий Елагин (1910-1987) вспоминал: «Согласно официальной точки зрения, в СССР уже воцарилась райская социалистическая жизнь, полная всевозможных радостей изобилия. Крестьяне весело трудятся на колхозных полях, а после работы идут отдыхать в уютные читальни и клубы послушать радио, посмотреть кинофильм. Рабочие с энтузиазмом перевыполняют планы, а вечером принимают ванну в своих чудесных новых квартирах. Жизнь пограничников, инженеров, сельских учителей и врачей преисполнена красоты, героизма, радости труда, достойной награды за этот труд. Конечно, все советские граждане прекрасно понимают, что этой счастливой жизнью они обязаны только и исключительно их гениальному вождю, учителю и другу товарищу Сталину.        Такова была схема жизни в сталинскую эпоху, созданная и утвержденная в Управлении агитации и пропаганды ЦК ВКП(б). И эту схему предложено было изображать средствами искусства и литературы.        Так вошла ложь в искусство и в литературу России, а раз войдя, стала отвоевывать себе все большее и большее место, пока, наконец, не залила мутным потоком еще недавно великую русскую культуру...        Таким образом, утверждение сталинским правительством «социалистического реализма», как единственного советского стиля, явилось, может быть, самым трагическим моментом во всей истории культуры России.» (Елагин Ю. - Укрощение искусств — стр.88-89, 91)        Для справки: термин «соцреализм» впервые появился в печати в 1932 году, в качестве основного метода советской литературы утвержден в 1934 году.        И как тут вновь не вспомнить слова академика Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, лауреата Нобелевской премии 1904 года, физиолога Ивана Петровича Павлова (1849-1936), прочитавшего в апреле-мае 1918 года три лекции, объединенные одним общим названием  «Об уме вообще, о русском уме в частности»:        «Русская мысль совершенно не применяет критики метода, т.е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни...        Мы главным образом интересуемся и оперируем словами, мало заботясь о том, какова действительность...» (Павлов И. - Об уме вообще, о русском уме, в частности. Записки физиолога — стр.300, 302)             Давайте задумаемся.             Идет начало 1930-х годов. Люди миллионами умирают от чудовищного голода. Сотни тысяч высылаются в отдаленные районы СССР на верную смерть. Сотни тысяч умирают в лагерях и на стройках ГУЛАГа. Повсеместно проходят чистки, с показательными смертными приговорами. На носу печально знаменитый 37 год.        Но на словах все замечательно, в кинотеатрах показывают счастливых сытых колхозников, газеты сообщают о ежедневных победах социалистического строительства.             А тут еще и Сталин заявил (в 1935 году): «Жить стало лучше, жить стало веселее!» (Сталин И.В. – ПСС – Том 14 — Речь на первом всесоюзном совещании стахановцев — Корни стахановского движения)             Как не поверить великому вождю? Когда, к тому же, за его спиной отчетливо просматриваются люди, у которых горячее сердце, чистые руки... и «товарищ маузер» в этих руках.   Так хорошо ли жили советские люди? Некоторые, действительно, хорошо. И даже очень. Сначала о тех местах, где в буквальном смысле слова «жили» руководители СССР, то есть об их домах и дачах. Свидетельствует дочь Сталина Светлана Аллилуева (1926-2011): «Дома и дачи Ворошилова, Микояна, Молотова были полны ковров, золотого и серебряного кавказского оружия, дорогого фарфора. После второй мировой войны пошла волна «подарков» от братских социалистических стран и из Китая. Вазы из яшмы, резьба по слоновой кости, индийские шелка, персидские ковры, кустарные изделия из Югославии, Чехословакии, Болгарии — что только не украшало собой жилища «ветеранов революции», и продолжало поступать в их дома со всех концов мира, символизируя «братскую солидарность трудящихся». Ожил средневековый обычай вассальной дани сеньору. Ворошилову, как старому кавалеристу, дарили лошадей: он не прекращал верховых прогулок у себя на даче, — как и Микоян. Их дачи превратились в богатые поместья с садом, теплицами, конюшнями, конечно, содержали и обрабатывали все это за государственный счет.» (Аллилуева С. - Только один год — стр.347-348)             Она же о даче наркома НКВД, Маршала Советского Союза (с июля 1945) Л.П. Берия (1899-1953):             «Дача Берия была роскошна, огромна. Белый дом расположился среди высоких стройных сосен. Мебель, обои, лампы, все было сделано по эскизам архитектора — того самого Мирона Мержанова, который строил когда-то дачи моего отца, а в 1949 году попал в тюрьму и не возвратился.» (Аллилуева С. - Только один год — стр.357)             Кстати, если по дорогам страны Советов в основном передвигались машины отечественного производства, скопированные с американских аналогов, то для ответственных товарищей, обладателей вышеперечисленных и прочих специальных дач, существовали и специальные автомобили для того, чтобы до этих дач добираться.      Так, в январе 1937 года академик Владимир Иванович Вернадский (1863-1945) пишет в своем дневнике: «Любопытно — гараж ЦИК — машины иностранные, более мощные и быстрые. Резко отличаются.» (Вернадский В.И. - Дневники 1935-1941 — Книга 1. 1935-1939 — стр.204) Что же касается лично Сталина, то он передвигался по Москве на автомобиле ЗИС-115, адаптированному, так сказать, к состоянию психики его хозяина. Сталинский ЗИС, при длине 6 метров, весил более 4,5 тонн. Каждое боковое стекло было толщиной 7,5 см и весило по 40 кг. Чтобы поднять такое, в дверцу машины были вмонтированы гидравлические домкраты, что придавало каждой дверце массу в 250 кг. Лимузин фактически представлял из себя бронекапсулу толщиной 6 мм, на которую навешены внешние панели кузова. Такая конструкция гарантировала надежную защиту даже от взрыва гранаты или от винтовочного патрона при выстреле в упор.             Сидел Иосиф Виссарионович на настоящем комфортабельном диване. Был установлен даже уникальный для того времени чудо-прибор – кондиционер, который занимал половину багажника. Форсированный двигатель мощностью в 162 «лошади» славился настолько бесшумной работой, что водителю даже вывели на приборную панель специальную лампочку, показывающую, что двигатель работает.             Добавим еще, что прототипом для сталинского ЗИС-115 послужил американский Паккард-180. И это не случайно: автомобили именно этой фирмы очень любил сам Иосиф Виссарионович.   А теперь посмотрим, сколько же зарабатывали граждане? Вот свидетельство Ю. Елагина: «В 1939 году основное жалованье актерам увеличилось примерно в полтора раза... Профессор консерватории — глава кафедры — получал 1500 рублей в месяц, профессор-ординатор — 900 рублей. Солисты зарабатывали большие деньги. Ойстрах получал 500 рублей за десятиминутное выступление... А опытный врач в амбулатории или в больнице по-прежнему получал свои 350 рублей в месяц, учитель — 300 и хороший инженер — 700. Средний рабочий приносил домой 300-350 рублей, а уборщица в учреждениях — 100-120 рублей в месяц.» (Елагин Ю. - Укрощение искусств — стр.290)     В качестве комментария, заметим: хорошо, наверное, было получать за десять минут больше, чем рабочий за полтора месяца. Возразят, так ведь ойстрахов, ну или подобных ему - единицы. На это ответим: тут дело в принципе, строилось-то якобы общество «всеобщего равенства». И еще о равенстве. Как несложно посчитать, врачи, учителя, рабочие зарабатывали в год что-то около 4.000 рублей, инженер – 8.400, профессор консерватории – аж 18.000. И для сравнения, согласно «Рапорту о хозяйственных расходах 2 отделения АХУ НКВД СССР» от 4 января 1937 года, на содержание с 1 января по 1 октября 1936 году дач и квартир одного «ответственного товарища» было потрачено 1.149.500 рублей. «Товарищ» этот – Генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Григорьевич (наст. имя - Генах Гершенович) Ягода (1891-1938).  Не были забыты и ближайшие родственники Генерального комиссара, чье снабжение проходило отдельной строкой:             «Регулярно снабжались продовольствием сестры Ягоды: Эсфирь, Таиса и Роза. Кроме того, посылались периодические посылки Григорию Филипповичу <отцу Ягоды>, Леопольду Авербах, Леониду Авербах и Фридлянду за счет 1-го отделения АХУ. Содержались и обставлялись дачи Розе и Эсфирь в Краскове, Таисе в Жуковке и Григорию Филипповичу в Жуковке. Бывали пошивки обуви и одежды.             Все эти расходы с января по 1 октября примерно составляют руб. 145 000.» (Севастьянов А.Н. - Ядовитая Ягодка революции — стр.15-16)             Таким образом, содержание дач и квартир «товарища» Ягоды в течение 9 месяцев было равно заработку профессора консерватории за 63 года, инженера – за 136 лет, врача, учителя или рабочего – 287 лет.             Как нам кажется, разница есть, и ее даже можно назвать существенной. Вот и еще один пример — просто потрясающий. «После успеха «Петра Первого» Толстому предложили переехать в Москву, поближе к Кремлю. В Москве он получил прекрасную квартиру, а в скором времени выстроил себе еще и большую дачу в одном из лучших и живописнейших мест Подмосковья (Барвиха). К этому времени тираж его книги достиг таких огромных размеров, а его собственное положение в правительственных кругах стало столь значимым, что ему был предоставлен так называемый «открытый счет» в государственном банке. Такой открытый счет до него имели в те времена (в середине тридцатых годов) всего два человека во всей стране: Максим Горький и инженер А.Н. Туполев — знаменитый конструктор самолетов. Теперь же к ним присоединялся третий - «рабоче-крестьянский граф», как его стала звать народная молва, - Алексей Толстой. Этот открытый счет заключался в том, что каждый, им обладавший, мог в любой момент взять в государственном банке любую нужную ему сумму — сто тысяч рублей или миллион — это было безразлично. Я не знаю — мог ли счастливый обладатель открытого счета взять сто миллионов или миллиард, - думаю, что нет. Но зачем, живя в Советском Союзе, иметь миллиард? Что на него можно купить такого, чего нельзя было купить и за несколько десятков тысяч?             Так как Максим Горький умер в 1936 году, а А.Н. Туполева арестовали в 1937 году, то Толстой остался единственным во всей стране человеком, не ограниченным в денежных средствах.» (Елагин Ю. - Укрощение искусств — стр.143) А вот свидетельство писателя и революционера Виктора Сержа (Кибальчича) (1890-1947): «Звезда графа Алексея Николаевича Толстого медленно поднималась к зениту. Я встретил его в 1922 году в Берлине, настоящего контрреволюционного эмигранта, ведшего переговоры о своем возвращении в Россию и будущих авторских правах. Ценимый образованными людьми при старом порядке, благоразумный либерал и искренний патриот, он бежал от революции вместе с белыми... По типу, манерам, нравам — крупный российский помещик прошлых лет, любящий красивые вещи, роскошь, изящную словесность, умеренно передовые идеи, запах власти — и сверх того русский народ, «нашего вечного мужичка». Он приглашал меня в Детское Село, на свою дачу, обставленную мебелью из императорских дворцов... Немного позднее аналогия, которую он провел между Петром Великим и генсеком, странным образом понравилась последнему. Алексей Толстой, когда выпивал, тоже кричал, что почти невозможно писать под таким гнетом. Он заявил это самому генсеку во время приема писателей, и генсек отправил его домой на своей машине, успокоил, заверил в своей дружбе... На другой день печать прекратила нападки на прозаика; Алексей Толстой взялся за переработку своих произведений. Сегодня это крупный официальный советский писатель.» (Серж В. - От революции к тоталитаризму: воспоминания революционера — стр.327-328) Вот такие земные чудеса случались с теми, кто присягал на верность власти большевиков.   Но очень хорошо жили не все советские люди. Отойдя от ужасов Гражданской войны и массового голода 1918-1920 и 1921-1922 годов, граждане СССР не долго наслаждались относительно спокойной жизнью. Уже в 1928 году стартовала коллективизация, обернувшаяся раскулачиванием, то есть фактическим грабежом более-менее работоспособного и зажиточного крестьянства, насильственной высылкой сотен тысяч людей на поселение в необжитые – северные и пустынные – районы СССР, а затем и очередным массовым голодом. Обратимся к свидетельствам. Вот письмо председателю ВЦИК М.И. Калинину от бывшей революционерки, политкаторжанки Прасковьи Семеновны Ивановской (1852-1935) от 29 декабря 1930 года:        «1) То, что в программе партии прокламируется как «Ликвидация кулачества, как класса» - в практической жизни получило ужасающие формы уничтожения масс крестьянства.        2) Это уничтожение живых людей приняло размеры и формы, о которых история не создала даже легенд из самых мрачных эпох человечества в прошлом. Это поистине новая, невиданная страница истории.        3) Людей, виновных разве в том, что они всегда были основой экономики страны, действительно в поте лица добывали хлеб свой и бывших кормильцами многих миллионов соотечественников – этих людей уничтожают…        5)… в колгосп (коллективное государственное предприятие - Ю.Б.) люди не идут, усматривая в них новую форму воскресшего крепостного права. Колгоспам нужна на первое время иллюзорная приманка зажиточности – эта зажиточность берется готовою – из каждого имущества трудового крестьянина. Этим облитым кровью имуществом хотят создать крепостные дома аракчеевских поселений…        7)… И вот начинается крестный путь крестьянства. Поздней, холодной осенью 1930 года многие тысячи семейств были выгнаны из полусгнивших изб, куда их согнали весной этого года из их собственных хат. Выгнали крестьян на этот раз просто на волю, а воля эта – песок и небо. Небо плачет на них холодными слезами дождя, плачет о людях, идущих в землю живыми. Малые дети, старики, женщины, больные – под открытым небом.        Власть немилосердно уничтожает и тех, кто осмелится принять, обогреть, накормить замерзшего ребенка и осмелится дать оберемок соломы на подстилку для умирающего на песке старика.        Нет слов на лексиконе человеческой речи (может быть хорошо, что таких слов не знала речь людская) для изображения страданий, издевательств, преследований и лютого смертного голода. Смертный голод, заболевания беспризорных – в трех верстах от молчащих (благоденствующих?) людей.        Полные мольбой к небу, к судьбе, к людям – пусть придет всепримиряющее забытье, мольба о смерти скорой, желанной утешительнице. Нигде и никогда я не читала что-нибудь подобное эпидемии (пандемии) самоубийств, которую пережило крестьянство осенью 30 года и продолжает переживать и теперь. Матери вешали своих детей и покорно вешались рядом с ними. Матери закапывали детей живьем в землю, и с изгрызанными руками в буйном психозе их привозили в психиатрическую больницу. Отцы раздробляли головы спящим детям и женам и потом покорно ложились на рельсы под колеса поезда, топились в реках, прудах и даже колодцах.        Лишь бы забыться в смерти, ибо страдания были сверх сил человеческих: недоуменность невиновного и неминуемость смерти.        И рядом с этим, толпами по проселочным дорогам, гонят, как скот на убой, селян; в этих партиях много женщин, детей, подростков и бессильных стариков и старух сгоняют в город в ГПУ для бессудной расправы, на расстрелы или для далекой ссылки на медленную смерть, где северные болота засыпаются тысячами тел невинных людей.        О горе нам, потерявшим рано Толстого и Короленко, не умевших молчать.        О горе нам, ибо приближается и наш час.        И мы, молчавшие, увидим и в своем горе других молчаливыми.» (Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение 1930-1940 – Книга 1 – стр.262-264)        Как видим, бывшая политкаторжанака, словно в воду глядела. Но ее предсказание реализуется чуть позже, в 1936-1938 годах, а пока начиналась эпоха индустриализации, которую, вопреки большевистским балладам, осуществляли на практике тысячи инженеров и управленцев из США и стран Европы.        Вот свидетельство, говорящее, что во все времена в СССР некоторые «товарищи», а также граждане «буржуазных» государств, имели гораздо большую ценность, чем, говоря по-марксистски, простые гегемоны-пролетарии. Например, Рудольф Волтерс, архитектор из Германии, приехавший в СССР в 1932 году «двигать сталинскую индустриализацию», так описывал снабжение продуктами питания в Новосибирске, где он работал:        «По сравнению с русскими мы снабжались по-княжески. Наши русские коллеги не видели ничего обидного в том, что мы, иностранцы, снабжались лучше, чем они. Напротив, благодаря нашим знаменитым продуктовым книжкам, мы приобретали слишком много друзей, которые рассчитывали вместе с нами пользоваться нашими рационами. Белый хлеб, молоко, яйца, масло русские инженеры не получали вообще, а все прочие их продуктовые нормы были намного ниже норм для иностранцев. К тому же цены на продукты для наших русских коллег иногда в десять раз превышали то, что должны были платить мы, иностранцы… Такими особыми привилегиями пользовались среди русских только высшие чиновники, высокие партийные функционеры, военные и, прежде всего, ГПУ, тайная государственная полиция. У этих тоже имелись свои закрытые магазины, где могли покупать только они и только по специальным книжкам. Собственно «открытых», то есть доступных всем жителям, магазинов было очень мало, и то, что там можно было достать, было дорогим и плохим.» (Волтерс Р. – Специалист в Сибири – стр.74-75)  Он же о питании простых русских работников в Новосибирске:        «Даже жалкий завтрак в получасовую паузу нашей службы, которая длилась от девяти до половины четвертого, не могли себе позволить эти бедные пролетарии. Горячую воду или иногда плохой чай можно было получить бесплатно. Вареная перловка без жира или селедка в нашем буфете стоили около одного рубля. Завтрак был очень плохой. И я часто говорил моим товарищам, что даже собаки в Германии не стали бы это жрать. Но мне никто не верил.» (Волтерс Р. – Специалист в Сибири – стр.117-118)    Тем временем, улучшение ситуации в советской деревне, то есть, постепенный переход от кошмарной катастрофы к стабильно тяжелым будням в 1933-1934 годах не означал, что советские граждане могли расслабляться. После убийства 1 декабря 1934 года первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Кирова (1886-1934), произошедшего, судя по всему, при активном участии «товарища» Сталина, начались первые репрессии, вылившиеся в печальной памяти пресловутые «1937-1938 годы». И тут в сталинскую мясо…, вернее, человекорубку, попадают буквально все слои населения, не взирая на социальное положение, возраст и пол. Остановимся подробнее на матерях и детях. Ведь о счастливом советском детстве всегда вещала советская же пропаганда. 15 августа 1937 года появляется приказ №00486 за подписью Народного комиссара внутренних дел Н.И. Ежова. Вот краткое изложение приказа:             «[Операция] начинается с тщательной проверки каждой семьи, намеченной к репрессированию. Собираются дополнительные компрометирующие материалы. Затем на их основании составляются а) общая справка на семью...; б) отдельная краткая справка на социально опасных и способных к антисоветским действиям детей старше 15-летнего возраста; в) именные списки детей до 15 лет отдельно дошкольного и школьного возраста.             Справки рассматриваются наркомами внутренних дел республик и начальниками управлений НКВД краев и областей. Последние: а) дают санкции на арест и обыск жен изменников Родины; б) определяют мероприятия в отношении детей арестуемой.             Аресту подлежат жены, состоящие в юридическом или фактическом браке с осужденным в момент его ареста. Аресту подлежат также и жены, хотя и состоявшие с осужденным к моменту его ареста в разводе, но причастные к контрреволюционной деятельности осужденного, укрывавшие его, знавшие о контрреволюционной деятельности, но не сообщившие об этом органам власти. После производства ареста и обыска арестованные жены осужденных конвоируются в тюрьму. Одновременно, порядком указанным ниже, вывозятся дети...             Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или выдворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик.             Осужденные социально опасные дети направляются в лагеря, исправительно-трудовые колонии НКВД или в дома особого режима Наркомпросов республик по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД для первой и второй групп и АХУ НКВД СССР — для третьей группы.             Всех оставшихся после осуждения детей-сирот размещать: а) детей в возрасте от 1-1,5 лет до 3-х полных лет в детских домах и яслях Наркомздравов республик в пунктах жительства осужденных; б) детей в возрасте от 3-х полных лет и до 15 лет — в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских и приграничных городов. В отношении детей старше 15 лет вопрос решать индивидуально.             Грудные дети направляются вместе с их осужденными матерями в лагеря, откуда по достижению возраста 1-1,5 лет передаются в детские дома и ясли Наркомздравов республик...             В каждом городе, в котором производится операция, специально оборудуются приемно-распределительные пункты, в которые будут доставляться дети тотчас после ареста их матерей и откуда дети будут направляться затем по детским домам...             Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью возлагается на наркомов внутренних дел республик, начальников управлений НКВД краев и областей.» (Яковлев А. - Омут памяти — стр.392-394)             Добавим, что в официальных документах для подобных детей существовала специальная аббревиатура — ЧСИР, то есть «член семьи изменника Родины». И эти четыре буквы, по замыслу большевиков, должны были неразлучно сопровождать человека всю его жизнь, даже если он по малолетству и понятия не имел о делах своих родителей.               А вот пример, как чекисты «работали» непосредственно с «социально опасными» детьми:             «В газетах был описан случай, когда десятилетний мальчик, по имени Володя, в результате допроса, длившегося всю ночь, сознался, что в течение трех лет состоял в фашистской организации.» (Орлов А. – Тайная история сталинских преступлений – стр.241)             Как признал в 1961 году на XXII съезде КПСС первый секретарь Ленинградского горкома КПСС, будущий Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР И.В. Спиридонов (1905-1991):  «Репрессиям подвергались не только сами работники, но и их семьи, даже абсолютно безвинные дети, жизнь которых была надломлена таким образом в самом начале».» (Конквест Р. - Большой террор — Том 2 — стр.35) А вот так из городов вывозили «врагов народа». «Со станции «Ленинград-товарная» трогается большой состав из 45 теплушек с арестованными. Два вагона матерей с грудными детьми. Везут в Томский лагерь. Едут восемнадцать дней. Одна буржуйка не дает тепла на весь вагон. У многих грудных детей воспаление легких. Температура за сорок. Вспоминает Мария Карловна Сандрацкая: «Две матери от отчаяния разрезали себе горло стеклом. Истекли кровью. Спасти их не удалось. Одна мать сошла с ума. Все время кричала, рыдала, хохотала, выла, кусала тех, кто пытался ее сдержать. Воды очень мало. Нет возможности постирать детское бельишко как следует. То, что все-таки выстирали, сушили придуманным нами способом. Детские рубашонки, пеленки, чулочки мы обматывали вокруг своих ног, рук, спины, груди и так сушили.             В Томске нас привезли в «Мертвый дом», так называлась дореволюционная пересыльная тюрьма. Шестьдесят три матери с закутанными грудными малютками идут по коридору. В камере лежали день и ночь на топчанах. Возле нас лежат наши дети. Детей кусают клопы. С обледенелых окон днем стекает вода. Ночью она застывает. Была одна мечта, чтобы согласно приговору всех отправили из тюрьмы в лагерь, где детям полагались какие-никакие ясли. В лагерь матерей с детьми перевели только через два года.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — Год 1936, 1937, 1938 — стр.38)   Теперь о судьбах детей, помещенных заботливыми большевиками не в лагеря, а в советские детские дома. «В детском доме радио работает постоянно, почти не умолкая. Черную тарелку включают с самого утра. Утром детям дают на завтрак воду и 100 граммов хлеба. В обед — суп из картошки. Вечером — 100 граммов хлеба. Посуды нет, ложки отсутствуют, воду пьют по очереди. Иногда на ужин к 100 граммам хлеба добавляют 100 граммов соленого огурца. Топлива не подвезено ни одного кубометра. Нет ни одной пары годной к носке обуви. Хром, выделенный на пошив обуви, пошел на куртку директору и его жене и на сапоги сотрудникам. Эта информация из актов обследования детских домов.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — Год 1936, 1937, 1938 — стр.27-28) А вот свидетельство о жизни простой русской девочки. «У Наташи Носковой, 13 лет, к 1937 году из родных в живых нет никого. Она из семьи сосланных крестьян. Отца завалило в шахте. Стали жить на единственный паек матери. Четверо детей перешли на подножный корм в тайге вокруг спецпоселка. Мать, работавшая на раскорчевке леса, пошла в больницу за семь километров, по дороге упала и умерла. Дети узнали о ее смерти через неделю. Через две недели их отдали в детдом. Это было в 1933-м. Детдом размещался в бараке дореволюционных времен, предназначавшемся под местную холодную тюрьму. Все жались к единственной буржуйке. На ней пекли куски мороженой картошки.             У старшей девочки из семьи Носковых, Ани, от печки вспыхнуло и сгорело единственное, еще из дома, платье. Другого не было и не дали. Она сидела теперь постоянно на нарах, завернувшись в мешковину. К весне умерла.             Наташа болела полгода. Момент возвращения в сознание помнит. Над ней склоняется чье-то лицо, чужой голос произносит: «Эта, видно, оклемается, а соседку Бог прибрал, наконец-то отмучилась». Наташа поворачивает голову и видит, что рядом лежит умершая ее сестренка Маня. Мане было пять лет. Ее слабенькое желание жить прорывалось, когда она просила: «Нянечка, не бейте меня, я ведь и так мало хлеба ем».             Младшему брату Лене было три года. Он умер зимней ночью, тихо, никого не беспокоя. Его завернули в тряпицу и зарыли где-то в снегу.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — Год 1936, 1937, 1938 — стр.28-30) И еще: «Первый детский дом Наташи Носковой — в Богословске. Ребята из старшей группы как-то залезли в пристанционный склад и вскрыли бочку с солеными огурцами. Их поймали. Мгновенно появился директор детдома. Расправа была страшной. Он валил мальчишек с ног, пинал, таскал за волосы, бил головой о рельс. Саша Лаптев от побоев скончался. У Володьки Комарова отнялись ноги. Вместе с Наташей Носковой он переберется из богословского детдома в ирбитский. Ходил на самодельных костылях. В 1940-м его направят в тагильский детдом для инвалидов и умственно неполноценных. По дороге, из милосердия, ему сделают смертельный укол, чтобы больше не мучился.             Детдомовцы совершенно беззащитны. Поэтому они самый подходящий материал для идеологической обработки. Чем голоднее дети, тем меньше их сопротивляемость... При этом в актах медико-санитарного обследования этого детдома указано: среди детей — двое больны костным туберкулезом, два случая сифилиса третичной стадии, четыре случая глубокой умственной отсталости, десять больных трахомой, у шести человек чахотка, все малокровные.             С детьми регулярно проводятся беседы о жизни детей раньше и теперь, у нас и за границей.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — Год 1936, 1937, 1938 — стр.30) А вот, что писали дети из вполне благополучных, казалось бы, советских семей. Из сочинения тринадцатилетнего ученика московской школы на Пречистенке. Тема «Как я провел зимние каникулы»: «Я провел зимние каникулы очень нерадостно. Я за каникулы потерял все силы. Мне приходилось с трех часов утра вставать и ходить за хлебом. И приходил человеком 20-м или 30-м. А хлеб привозили в 9-10 утра. Приходилось мерзнуть на улице по 5-6 часов. Хлеба привозили мало: стоишь, мерзнешь-мерзнешь, а потом пустым уйдешь домой. Я пионер, врать не хочу, пишу то, что видел и делал». Это сочинение написано зимой невоенного 1937 года. Хранится в архиве ФСБ.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — Год 1936, 1937, 1938 — стр.33)             А еще, дети громко, изо всех последних сил, пели: «За детство счастливое наше / Спасибо, родная страна!»            Нельзя не сказать и о пресловутой «сталинской» дисциплине, вернее, о ее оборотной стороне, о которой не любили вспоминать советские «историки» и пропагандисты. «На текстильной фабрике «Красная роза» районный судья устроил показательный процесс над работницей, опоздавшей на работу. Женщина жила в 30 километрах от Москвы. Каждый день она со своими двумя маленькими детьми больше километра шла пешком до железнодорожной станции, садилась на электричку в Москву и оставляла детей в яслях, расположенных далеко от работы. Она пришла на суд вместе с детьми, судья занялся рассмотрением ее дела только в 11 часов вечера. Дети и мать рыдали, пока длилось разбирательство. Ее приговорили к четырем месяцам принудительных работ с вычетом 15% из зарплаты. Она вернулась домой далеко за полночь и на следующий день опять опоздала на работу.» (Голдман Венди З. - Террор и демократия в эпоху Сталина — стр.330)             О дальнейшей судьбе этой женщины и ее детей можно только догадываться. И догадки эти откровенно ужасны.             Представим себе, что подобный случай произошел бы в Российской Империи в каком-нибудь 1913 году. Сколько желчи извергли бы из себя советские «историки» при описании «беззаконий кровавого режима». Но, поскольку все это случилось — и повторилось тысячи раз — в СССР, советским «историкам» было удобнее, не вдаваясь в ненужные подробности из жизни советских же простых людей, в миллионный раз повторять марксов бред о «неизбежности» построения коммунизма.   И еще о судьбах людей. В 1938 году арестован и приговорен к 5 годам лагерей Лев Гумилев (1912-1992) — писатель и переводчик, историк и археолог, географ и востоковед; сын великих русских поэтов — расстрелянного большевиками в 1921 году Николая Гумилева и Анны Ахматовой.             Проведя несколько лет в Норильлаге, в марте 1943 года Лев был расконвоирован — то есть, пользовался правом свободного передвижения в пределах горного комбината, на котором работал, но покинуть его не мог. В октябре 1944 года Гумилев был призван в армию и отправлен на фронт, отмечен медалью «За взятие Берлина». В Ленинград он вернулся 14 ноября 1945 года.             6 ноября 1949 года, в разгар «Ленинградского дела», Лев Николаевич был вновь арестован и вскоре приговорен к 10 годам лагерей. Лишь 11 мая 1956 года Гумилев был признан невиновным по всем статьям обвинения и отпущен на свободу...             А тогда, еще в 1938 году Анна Ахматова написала своему сыну:                         Уводили тебя на рассвете,                         За тобой, как на выносе, шла.                         В темной горнице плакали дети,                         У божницы свеча оплыла.                         На губах твоих холод иконки,                         Смертный пот на челе... Не забыть!                         Буду я, как стрелецкие женки,                         Под кремлевскими башнями выть.                                                                                               * * *                         Семнадцать месяцев кричу,                         Зову тебя домой.                         Кидалась в ноги палачу,                         Ты — сын и ужас мой.   Но материнские слезы, естественно, не могли поколебать сердца чекистов, горящие неугасимой любовью к мировой революции. И в этой своей любви фантазия работников НКВД поистине не знала границ. Вот, например, какое обвинение было предъявлено арестованному китайцу — якобы тот «специально устроился работать водителем трамвая в Харькове, чтобы сбивать на перекрестках правительственные машины, везущие членов советского правительства.» (Конквест Р. - Большой террор — Том 2 — стр.31)             Или: художницу по керамике обвинили еще в апреле 1936 года в том, что «она исподтишка вписывала знак свастики в узор на чайных чашках, а также держала под матрацем два пистолета с целью убить Сталина. Инженер-еврей поплатился свободой за то, что спроектировал здание исследовательского института «в форме полусвастики», потому что придерживался нацистской идеологии.