Актер фильма «Гостья из будущего» рассказал о приближении последних времен
Историк-востоковед Алексей Муравьев вспомнил о своих съемках в «Гостье из будущего» и спрогнозировал, что ждет Ближний Восток.
В этом году исполнилось 35 лет с выхода на экраны многосерийного фильма «Гостья из будущего». Фильм был снят кинорежиссером Павлом Арсеновым в 1984 году по мотивам фантастической повести Кира Булычева «Сто лет тому вперед».
Федеральное агентство новостей пообщалось с Алексеем Муравьевым, сыгравшим роль Бори Мессерера, одноклассника главного героя. Сейчас Муравьев — известный историк-востоковед, религиовед, владеющий 15 языками. В интервью ФАН он рассказал о своем первом опыте съемок в кинокартине, платили ли юным актерам гонорар, а также спрогнозировал, что ждет Ближний Восток в ближайшие годы.
Первая и единственная роль
— Алексей Владимирович, как вы попали в кино?
— В школу, где я учился, пришел ассистент режиссера и отобрал меня на пробы. Вот и все.
— А как родители восприняли это предложение?
— Нормально восприняли. «Ну, сходи», — сказали они.
— До этого участвовали в самодеятельности или в чем-то подобном?
— Нет, ничего не было…
— Что для вас оказалось труднее всего? Сами съемки, их динамика, нагрузка, общение со взрослой командой?..
— Собственно, самым трудным была работа. Съемки — это производственный процесс с экономией времени и материала, с тем, что это не привезли, это не завезли. И дети в этот процесс вписываются плохо, ведь их этому не учат. Это и было самое трудное, потому что когда работают взрослые специалисты, они понимают, что вот время, вот процесс, вот деньги, вот зарплата. А дети этого не понимают.
— Кстати о зарплате — вы снимались на общественных началах или что-то вам заплатили?
— В советское время все актеры — и взрослые, и дети — получали зарплату по тарифной сетке. Все, кто был утвержден на роли в фильме, получали зарплату.
— А сумму не помните?
— Не помню, но она была выше, чем зарплата рабочего.
— Поддерживаете отношения с кем-то из товарищей по съемочной площадке?
— С кем-то поддерживаю. Все вместе встречались пару раз. К Андрею Малахову на телепередачу приглашали, и мы, не все, конечно, но встретились. Стараемся поддерживать отношения…
— У вашего героя есть реальный прототип, Борис Асафович Мессерер. Сейчас он занимает должность президента ассоциации художников театра, кино и телевидения Москвы. Знакомы с ним?
— Видел его несколько раз. Я с ним связан несколько по другой линии. Дело в том, что он и Белла Ахмадулина (поэтесса, была женой Мессерера. — Прим. ФАН) были близко связаны с другом нашей семьи, писателем Венедиктом Ерофеевым. Они ему покровительствовали, много помогали. Так что через Ерофеева я с Борисом Асафовичем несколько раз встречался.
— Не было ли идеи поступить, скажем, в ГИТИС, продолжать сниматься?
— Упаси Господь! Никогда в жизни!
От античности к Ближнему Востоку
— Как получилось, что вы решили заняться востоковедением?
— На мое решение повлияли встречи с несколькими людьми. Я начал заниматься греческой и античной литературой, в основном грекоязычной. Поздняя античность — это такая эпоха, в которой греческий язык теряет свою монополию: возникают другие языки христианского Востока. Встречи с замечательными людьми способствовали тому, что я стал учить эти языки, а потом поехал доучиваться во Францию и Германию.
— Вы старообрядец, прихожанин храма Николы Чудотворца у Тверской заставы. Есть ли взаимосвязь между вашими научными исследованиями и верой?
— Интересный вопрос… Дело в том, что эпоху поздней античности мы иногда еще называем «эпохой ранних отцов церкви». Люди буквально жили христианской верой: все тогдашние жители и Ближнего Востока, и Византии как таковой. Поэтому, естественно, все главные литературные сюжеты крутились вокруг христианских тем. Это была эпоха пантеистического бума. В конечном итоге изучение этой эпохи, ее писателей повлияло на мои христианские убеждения.
С другой стороны, я все же вырос в христианской семье, пусть и не старообрядческой. Мои предки по линии матери происходили из старообрядцев Нижегородского края. Это те места, откуда вышел митрополит Алимпий (предыдущий глава Русской православной старообрядческой церкви. — Прим. ФАН): Лысково, Княгинино. И в какой-то момент размышления над судьбами христианства, над тем, как оно устроено, привели меня к вере предков.
— Сейчас Ближний Восток вновь переживает тяжелые времена. Нелегко приходится и христианам, терпящим нападки со стороны исламистских экстремистов. Сохранится ли, на ваш взгляд, христианство в этом регионе, и если да, то в каком виде и какие течения? Там ведь все очень мозаично, очень странно и сложно…
— Да, это верно… Христианство стало заложником деколонизации. С одной стороны, сначала западные державы раздробили и уничтожили Османскую империю, которая, хотя и была исламской, все-таки каким-то образом способствовала балансу сил в регионе. А потом Запад просто банально разделил ее на части, спровоцировав мощное антиколониальное движение и, в частности, возвращение исламского фундаментализма. Первыми жертвами этого стали христиане, хотя, конечно, не только они одни. Этот процесс усилился в 1960-х годах.
Сейчас прогнозировать что-то очень сложно… Могу сказать одно: я думаю, что надежда 1960–70-х годов на то, что ООН и интеграция в эту структуру исламских государств будет способствовать защите религиозных и этнических меньшинств, себя не оправдала. На Ближнем Востоке на данный момент христиане — это меньшинство. Единственная надежда сейчас на то, что Россия — а больше, собственно, некому — возьмет на себя роль защитника таких меньшинств, выступив в качестве международного гаранта прав христиан на Востоке. А их там много разных…
По сути, у каждой страны Ближнего Востока — своя религиозная и этническая специфика. Так, например, есть армяне, которые являются в регионе и этическим, и религиозным меньшинством. Есть страны, в которых большую роль играют христиане-мелькиты, а также христиане сирийских православных церквей, которых в России иногда называют яковитами (Сиро-Яковитская православная церковь. — Прим. ФАН). Это и христиане Халдейской церкви, и копты в Египте. Каждая такая христианская группа по-своему нуждается в международной защите. Если Россия не возьмет на себя эту задачу, то я не представляю, кому еще в мире это вообще нужно!
— Каково ваше отношение к происходящему на Ближнем Востоке? Вопрос адресован вам не как ученому, а как верующему христианину.
— Моя идентичность в первую очередь научная. Я изначально сформировался как ученый. Христианское мировоззрение заставляет меня скорбеть и сострадать в большей степени, чем анализировать. По большому счету, происходящее на Ближнем Востоке имеет апокалиптические черты: массовые убийства христиан, христианского населения. Как христианин я в большей степени скорблю и думаю о том, что все эти события с «Исламским государством» (террористическая организация, запрещенная в РФ. — Прим. ФАН) и в целом все, связанное с унижением христианства и уменьшением его роли, — события, приближающие нас к последним временам.
— Какой вы видите роль христианства в будущей судьбе региона, в частности в Сирии? Будет ли она определяющей, или христианство станет всего лишь частью этой конфессиональной мозаики?
— Я думаю, что решающей она в ближайшее время не будет. Единственно возможный вариант на Ближнем Востоке — это создание светских, не религиозных государств, как, например, в Сирии и как это было отчасти в Египте при Хосни Мубараке (президент Египта в 1981–2011 годах. — Прим. ФАН), где, кстати, христиан — около 20%. В таком государстве у религиозных меньшинств есть гарантированные права, есть возможность молиться и жить так, как они хотят! А это возможно только в светском государстве.
В то же время в ряде государств, скажем в Турции, религиозный элемент сейчас усиливается, а значит христианам там вскоре будет сложнее жить. В этом смысле христианство будет играть определенную роль в регионе. В условиях, когда христиане являются гонимым и несчастным меньшинством, которое можно гнобить, ущемлять в правах, у которого можно отнимать церкви, у ближневосточных режимов с сильным исламским компонентом нет никаких сдерживающих факторов. И они так же начинают гнобить всех остальных. Христиане же будут заставлять власти считаться с интересами религиозных и этнических меньшинств. То есть будет происходить демократизация политических режимов Ближнего Востока.
— Что принесут России исследования — ваши и других специалистов в данной сфере — христианства Ближнего Востока, а также ранних веков?
— Мы идем в постхристианскую эпоху, когда христианские убеждения характерны скорее для меньшинства, чем для большинства. При этом усилия ученых в любом случае будут и должны способствовать тому, чтобы люди не забывали: есть очень большая часть нашей общей, в том числе европейской и евразийской идентичности, связанной с христианством. И если люди будут об этом помнить, они, возможно, попытаются совместить эту память со своим личным самосознанием. Я называю это борьбой против коллективной амнезии. Если амнезия будет остановлена, это способствует возвращению определенной части русского народа к своим религиозным, христианским корням.
Мир полудня не настал
— Вернемся к теме, с которой мы начали эту беседу. Фильм, в котором вы снялись в детстве, назывался «Гостья из будущего». Мы в будущее своим ходом пришли. Насколько совпало то, о чем писал Кир Булычев в 1977 году, со странноватой, мягко говоря, реальностью 2020 года?
— Напомню, что Игорь Всеволодович Можейко (настоящее имя писателя-фантаста Кира Булычева. — Прим. ФАН) был востоковедом, занимался Бирмой (нынешняя Мьянма), которая сейчас тоже оказалась в очень непростой ситуации. И он договаривал то, о чем говорили ранние Стругацкие эпохи их «Мира полудня». Они всерьез верили в то, что Мир полудня наступит, и когда они поняли, что этого не произойдет, то стали писать такие свои поздние произведения, как «Хищные вещи века», «Жук в муравейнике» и другие.
Булычев позже разочаровался во всей этой коммунистической утопии. Ему стало понятно, что ничего подобного не будет. «Гостья из будущего» — это попытка создать подростковое воспоминание о тех иллюзиях. Специфика заключается в том, что этот роман писался в конце 1960-х годов, и действие его происходило в реализовавшихся мечтах людей того времени.
Мир, который сейчас наступил, не происходит из того мира, который прогнозировали ранние Стругацкие или Кир Булычев. Это совсем другой мир. Если бы они смотрели на это реалистически, то, наверное, не было бы коммунистических фантазий на тему Мира полудня, всеобщего равенства и братства.
Нынешний мир наступал и складывался, начиная примерно с XVI века, и для историков его сложение было абсолютно прогнозируемо. То, что он не такой прекрасный, как в фантастике, и отличает фантастику от жизни.