Российские спецслужбы сделали внушение нацболам по поводу их акции с развешиванием баннеров в метро про Северный Казахстан и присоединение его к России. В принципе, нацболы всего лишь озвучивают идеи покойного Лимонова, который призывал фактически расчленить Казахстан и поделить его между Китаем и Россией. Вряд ли у российских спецслужб есть мнение по этому поводу, они лишь гасят активность в превентивном порядке. Просто потому, что эта активность несанкционирована, что и является в нашей стране нарушением или в отдельных случаях преступлением. Содержательная часть значения не имеет, важно — разрешено или нет.
Идея присоединить, отторгнуть и вообще земельный вопрос — безошибочная тема, если нужно поднять градус. В стране, в которой не знают, как обустроить имеющееся, идея оттяпать что-либо еще вызывает либо восторг, либо понимание как раз потому, что неясно, что делать с тем, что уже есть. Вот отхватим кусок еще откуда-то, и тут же поймем, что делать со всем имеющимся. И как раз отсутствие понимания есть та основная причина, по которой новые территории — не решение.
Сложный мир, идущий по пути развития, всегда идет по пути перераспределения функционала. Биологическая эволюция создает специализированные органы у живого и специализированные виды в экосистемах. Чем сложнее — тем более узкая специализация. Для социальных систем все примерно так же, централизованные структуры достигают своего потолка, определяемого возможностями человека в управлении, то есть, в обработке информации и принятии руководящего решения. И никакие ИИ здесь проблему не решат — любое управление строится на балансе рационального и интуитивного мышления. ИИ неспособен и скорее всего, не будет никогда способен к интуитивному принятию решения, так как человек сам еще не очень хорошо понимает механизмы мышления. А возможно — и вообще не понимает. А значит — еще очень долго именно человек будет тем последним звеном в управлении, которое и будет принимать окончательное решение. Любые попытки заместить его алгоритмами приведут к катастрофе.
Парадокс специализации заключается в том, что любая сложная система реорганизуется сразу в двух направлениях — усложнение в виде создания специализированных структур и усложнение на уровне взаимодействия самих сложных систем. Человек — биологическая система, состоящая из разных специализированных органов, которые при этом взаимодействуют друг с другом, создавая единый организм. Для социальных систем усложнение выглядит как передача полномочий и функций на более низкие уровни управления при выстраивании принципиально иных, чем ранее, механизмов взаимодействия как по горизонтали, так и по вертикали.
Имперская Германия опытным путем установила, что земельный принцип государственного строительства более эффективен, чем вертикальное централизованное управление. США изначально создавались как единый конгломерат самоуправляемых штатов-государств, и большая часть ограничений, заложенных в американской конституции — это ограничения, налагаемые на федеральную власть, закрывая ей возможности для узурпации власти и изъятия полномочий штатов.
Такого рода сложная система обладает огромным запасом прочности, что позволяет ей развиваться, в том числе и с ошибками. Ошибки не отражаются фатально на всей конструкции просто потому, что она позволяет колебаться без разрушения. Сейсмические здания, противостоящие даже сильным землетрясениям, основаны на том же принципе — колебания земной коры гасятся колебаниями самого здания без разрушения конструкционных материалов. А вот у монолитного здания шансов нет.
Советский Союз вполне оправданно первые десятилетия своего существования находился в состоянии монолитной конструкции. Мобилизационное управление позволило выжить, выстоять и совершить рывок. Однако оно стало причиной катастрофы системы, которая буквально уткнулась в неэффективность единого управления в условиях усложненной структуры. Под самый конец СССР была сформулирована формула нового Союзного договора с перераспределением полномочий и переходом к конфедеративно-федеративному устройству. Но было уже слишком поздно — противоречия буквально разорвали страну. Да, можно говорить о предательстве, о коварстве Запада — но это субъективные причины, которые становятся решающими в момент, когда объективно система перестает функционировать устойчиво. Когда перестает работать принцип Ле-Шателье, упорно возвращающий систему к точке равновесия. Катастрофа уже произошла, и откат назад с этого момента становится невозможным. Вина Горбачева в развале Союза в том, что он просто разбазарил время — ценнейший ресурс. Тот самый принцип потолка человеческих возможностей управления сложными системами.
После развала Союза на составные части возник эффект высвобождения синергии: любая система — это сумма составных частей плюс энергия связи между ними. Накопленная энергия связи в СССР была колоссальна — просто потому, что и сам Союз был огромным развитым социальным субъектом. Дополнительный ресурс образованные государства получили в ходе деградации. На этом ресурсе все они прекрасно просуществовали первое десятилетие, рассказывая своим народам — смотрите, какой кайф! Вот мы сбросили ярмо — и как прекрасно зажили! Хотя на самом деле это было всего лишь проедание того, что было создано не ими, а всей цельной совокупной системой бывшего Союза. Понятно, что кайф закончился довольно быстро, и дальнейший ресурс можно было черпать только в деградации систем. Что, в общем-то, и произошло везде. Ни одна из постсоветских стран не сумела выдвинуть свой проект развития, предпочитая по инерции прожирать имеющееся.
Упрощение (а деградация и архаизация — это именно упрощение) привело к тому, что централизованные системы управления стали снова востребованными. Поэтому и был похоронен договор о разграничении полномочий в России, была наглухо забыта идея земельной федерализации на Украине. Мало того — любые попытки вести речь о переходе на распределённое управление рассматривались (и рассматриваются) властями, как «покушение на целостность», а значит — буквально государственное преступление. Малые страны вроде Прибалтики, Закавказья или той же Украины по сути так и не стали полноценными демократиями, в них демократия существует в виде карго-культа разной степени вменяемости. Нет своего собственного уникального проекта развития — значит, приходится встраиваться в чужой и имитировать те структуры и тот функционал, который принят в чужом проекте. Вопрос «зачем?» в такой обстановке задавать просто бессмысленно. «Потому что» - наиболее осмысленный ответ на такой вопрос.
В итоге диктатуры, деспотии стали снова востребованы. Просто потому, что всплывшие архетипичные реликты потребовали соответствующих им систем управления. Понятно, что с определенными допусками. На Украине диктатура олигархов прикрылась квази-демократическим механизмом перераспределения балансов, но от этого диктатурой быть не перестала. В России пришедшие к власти гангстеры быстро через военное положение «борьбы с терроризмом» ликвидировали зачатки федерализации и выстроили пресловутую вертикаль управления. В Средней Азии вообще не заморачивались, а сразу установили откровенный феодализм. Бывший Союз за какие-то полтора десятилетия весь и полностью вошел в периферию мирового порядка и теперь конкурирует с представителями таких же периферийных зон, опускаясь при этом все ниже.
Собственно, здесь и ответ, почему идея «возвращения» исконных территорий заменила идею развития имеющегося. Потому что мы уже в традиционном укладе. С интернетом и атомными бомбами, но это обычный феодализм с точки зрения той реликтовой системы власти и управления и отношений «власть-общество», в котором мы сегодня пребываем. А в традиционной страте высшей ценностью является земля.
Проблема лишь в том, что развитие из архаичной фазы через традиционную к индустриальной шло «снизу вверх», а вот деградация проходит «сверху вниз». И вполне индустриальный пейзаж и инфраструктура теперь управляются на основе традиционных моделей управления. Что создает ускорение деградации и ее сильную неравномерность.
Нюанс в том, что когда шел естественный процесс развития, всё происходило строго наоборот — традиционная фаза начинала переходить под более сложное управление (которое всегда опережает в тренде развития саму фазу), что и позволяло ей совершать фазовый переход. Теперь все иначе — и относительно современная инфраструктура управляется теперь дикими архаичными управленцами, которые просто не понимают, что им делать с этой сложной и непонятной им структурой. Именно поэтому в Москве (а затем и далее) в носовой платок вкручивают небоскребы — земля-то стала высшей ценностью, а значит, ее нужно использовать с запредельными нормами эксплуатации. Управленец индустриальной фазы высшей ценностью полагает коммуникации и уж точно не стал бы возводить петербуржское Кудрово ёмкостью под сотню тысяч человек с одной-единственной дорогой на въезд-выезд. Возможно, он бы даже не понял таких условий задачи — для него сама постановка вопроса была бы дичью. А вот для человека феодальной формации вопрос коммуникаций был бы таким же темным лесом — он не может понять, в чем тут проблема. Зачем строить параллельную дорогу-дублер, если можно и нужно вначале досуха выжать имеющуюся?
В чем и парадокс деградационных процессов — к управлению приходят люди с ментальностью предыдущей фазы развития, но управляют они инфраструктурой текущей фазы. Поставьте старшину кузнечного цеха города Любека руководить «Фольксвагеном» и прикиньте — как скоро он обанкротится. Особенно если старшина расставит своих мастеров по департаментам и структурам концерна.
Управление при этом индуцирует смыслы в социум, который точно так же быстро катится по наклонной. В итоге мы видим, как Украина, которая не прошла до конца процесс урбанизации в советское время, сегодня устойчиво превратилась в хуторскую цивилизацию. Человек с ментальностью оленевода управляет колоссальным мегаполисом в центре России, а второй столицей страны руководит человек, не тянущий даже районный уровень. Собственно, что губернаторы — президент страны с мыслительным аппаратом опера околотка, потолок карьеры которого в советское время был бы в лучшем случае замначальника районной управы КГБ по режиму. Ну и каких результатов можно хотеть при подобном суповом наборе?
Логично, что интенсивное развитие территорий проходит мимо сознания этих людей. Под развитием они понимают только экстенсивный путь приращения. Как именно это будет преподнесено для охлоса — неважно. Народ и сам в целом спустился на тот уровень, на котором вопросы: "а зачем нам столько территорий?" - не требуют никакого ответа. "А надо" — лучший ответ из имеющихся.
Пока мы не развернемся, пока мы не пойдем вспять — к сложному, непростому и зачастую тяжелому развитию, до тех пор архаизация сознания и управления будут доминировать в нашей стране. Что делает нас, кстати, абсолютно беззащитными перед любыми внешними проектами более высоких уровней и фаз развития — что индустриальной, что постиндустриальной. По сути, нам уже Турция навязывает свой проект — просто потому, что она находится в индустриальной фазе и в тренде развития. А мы — в традиционной и на тренде деградации. Логично, что турецкий проект становится угрозой, причем вполне действенной и эффективной. Турецкий, Карл! Турецкий проект!
И ответа у нынешней России не только нет, но и быть не может. Что уж говорить про проекты какого-нибудь Шваба — тут вообще без вариантов. Пожалуй, только стихийный ментальный отпор всего населения как-то выравнивает ситуацию, но будем откровенны: стратегически это путь поражения. Рано или поздно, но нас додавят. Как додавили конкистадоры великие индейские империи Мезоамерики, на порядки превосходившие ресурсно захватчиков, но неспособные организовать сопротивление на проектном уровне.
И зачем нам в таком случае Северный Казахстан? Что такого он даст нам и, главное - что такого можем дать ему мы?
