Сами эстонцы пьют в меру. А если эстонец всерьез напьется, то он или заснет, или запоет что-нибудь эстонское.
Когда я учился в университете, у нас на курсе был один эстонец. Томас. На соревновании по перетягиванию каната он перетягивал шестерых. Вывести его из себя было почти невозможно. Но если он все-таки выходил из себя, справиться с ним было нельзя. Он проучился у нас всего полсеместра. Потому что однажды на семинаре по истории КПСС, когда преподаватель долго и нудно рассказывал что-то про теорию пролетарской революции, Томас вдруг встал, сказал: «Ннетт, этта нневазмооожнааа!» - и вышел.
Вечером он напился в общежитии и всю ночь пел эстонские народные песни. Его отчислили, и больше я его не видел. С тех пор Томас мне чем-то очень мил.
В Эстонию я попал полтора-два года назад. Раньше бывал – в раннем детстве. И вот я опять в Таллине. Я очутился там как раз тогда, когда была эта нашумевшая история с бронзовым солдатом. Ну, думаю, сейчас приеду, а кругом враги.
Ничего подобного. Нормальные спокойные эстонцы. Никакой агрессии. Врагами оказались другие. Когда я прилетел в Таллин, в аэропорту было несколько сотен в хлам пьяных англичан, основательно заблеванных и очень злых. Сильное впечатление. Но об англичанах ниже. Вернемся к Эстонии.
В Эстонии всё так же, как было полвека назад. И как было век назад. И пять веков. Всё, конечно, антисоветски переименовано. Но в целом – никаких существенных изменений. Тихо, спокойно, терапийно. Все та же фигура старого воина Вана Тоомаса, та же Ратушная («Ра-а-а-атушная») площадь, та же башня Толстая («То-о-олстая») Маргарита.
Все та же скульптура безутешной вдовы Линды. Линда – очень серьёзная вдова.
Напоминаю легенду: в ней дух, так сказать, Эстонии.
Погиб славный богатырь Калева, первый вождь гордых эстов. И его вдова Линда собственноручно сложила ему могильный холм из камней. Камни – по нескольку тонн. Собственно, весь Верхний Таллин – это и есть могильный холм богатыря Калева.
Утомилась Линда, булыжники таскаючи, и выронила последний камень из своих могучих рук. И заплакала Линда, и наплакала целое озеро, и села на камень Линда, и сидит безутешная Линда на том самом камне до сих пор…
Очень трогательная, кстати, история. И очень эстонская в смысле соединения настоящего чувства с трудолюбивым тасканием валунов. В общем – романтическое сумо по-прибалтийски. Уважаю.
Эстонки и сейчас похожи на Линду, а заодно и на То-о-олстую Маргариту. И видно, что они вполне склонны к такой вот долгосрочной преданной тяжелоатлетической любви.
«Горячие» эстонцы – очень симпатичные и приветливые. Просто они сначала думают, а потом говорят или делают (мы – наоборот). Отсюда и анекдоты об их заторможенности. Они – заторможены, мы – отморожены. Вот, собственно, и вся разница. И ещё неизвестно, что лучше.
Впрочем, эстонцы в Эстонии вообще не очень заметны. В Нарве их почти совсем нет. В Таллине их меньше, чем местных русских плюс туристов. Где-нибудь в Пярну, конечно, с эстонцами погуще. Но общая разряженность населения создает комфортную атмосферу ненавязчивости аборигенского элемента.
Если бы четверть века назад эстонцам сказали, что Эстония станет алкогольной столицей северо-восточной Европы, они бы, конечно, не поверили. Но это – факт.
В Эстонии всё (пока!) относительно дёшево, включая и алкоголь. Весь алкогольный люмпен Европы, вся интерпьянь Старого Света неуклонно тянется к могильному холму Калева. Глядя на Линду, невольно думаешь, что скорбит она уже не только о своём муже, сколько о том, что творится на улицах и в барах Старого и Нового Таллина.
Главное направление, по которому в Таллин съезжаются европейские синюшники, конечно, северное. Раньше финны массово ездили квасить в Питер. Теперь ездят в Таллин.
Из Финляндии в Эстонию каждые полчаса прибывает паром. На каждом пароме – несколько сотен возбужденно-предзапойных финнов.
Многие финны ужираются до недоумения прямо не покидая парома. Магазины там, прямо у парома, есть. Дорога от парома до города называется «лосиной тропой». Финнов эстонцы называют «лосями». Отели для финских запоев (а такие есть, специально оборудованные, с тазиками и т.п.) - «лосиными стойлами». Раньше я обо всем об этом слышал и даже читал, но думал, что это преувеличение. Нет, всё так. Нне-ттаккк…
Я не поленился и съездил посмотреть на это чудо.
«Лосиная тропа», эта суомская дорога жизни, – такой тракт с телами. Некоторые тела лежат, некоторые ползут, некоторые в задумчивости стоят на четвереньках, некоторые, шатаясь, бредут. Полиция финнов не трогает. Если есть необходимость, доставляет тела куда надо: на паром или в «стойло». О лосях заботятся: например, продают им алкоголь исключительно в пластике, чтоб они не порезались.
В общем, современный эстонский ландшафт – это живописные балтийские дали и на их фоне – стоящий в луже раком финн.
Финское встревоженное правительство уже посылало запрос эстонскому, чтобы то издало указ об увеличении стоимости алкоголя. Дабы часть финского алкогольного элемента отсосало обратно в Питер. Но горячее эстонское правительство, по эстонскому национальному обычаю, основательно задумалось и ничего финскому не ответило. Ясное дело: финны пьют, бюджет пополняется, жизнь налаживается. Водка для Эстонии – типа нефти для нас. Финны пьют мирно. Запираются в своём «лосином стойле» и хомячат пиво с водкой десятками литров. Через несколько дней ерша – опухло-счастливые бредут на паром. Всё цивилизованно, без эксцессов.
Другое дело – англичане. В последнее время Таллин облюбовали почему-то именно английские пьяноты. Есть какие-то специальные дешевые чартеры из Лондона. Не больше ста евро, а если заказать заранее, то чуть ли не в два раза дешевле. И вот они массово залетают на землю древних эстов и устраивают здесь на глазах у бедной Линды запойную корриду в стиле британских же болельщиков. Шумят, громят и свинячат. Англичан эстонцы ненавидят. Говорят, хозяева некоторых баров пишут на дверях: «Вход с собаками и англичанам строго воспрещен». Почему-то по-русски и по-эстонски. Сам я таких надписей не видел, но рассказы о них ходят упорно.
А ещё в Эстонию массово пошёл немец. Тоже в смысле назюзюкаться до зелёных гансов.
В общем в Эстонии я испытал чуть ли не первый раз в жизни гордость за русских. Русских здесь – без всякого преувеличения – встречают с распростертыми объятьями. Потому что русские – это а) много денег, б) относительная трезвость (если, конечно, сравнивать с англосаксонской и финской хронью) и в) неподдельный интерес к культуре Эстонии. Достопримечательности Таллина осматривают только русские. Ну, ещё японцы. А финнам, англичанам и прочей «цивилизованной» европьяни некогда. У них турзапой.
Я жил в апартаментах. Недалеко от Ратушной площади. Однажды я возвращался к себе в апартаменты. Было около 9 вечера. Стоял конец февраля. Синеватые прибалтийские сумерки. Подмораживало. Очень красиво искрился в молочном фонарном свете иней на фасадах таллинских древних домов. То желтым, то зеленым, то голубым. Как будто в стены были вмонтированы миллионы наногирлянд.
У моего подъезда, напряженно держась за стены и покачиваясь, стоял совершенно пьяный благообразный седоватый человек лет сорока. Серое пальто. Алый шарф. Коричневый портфель под мышкой. Из портфеля зазывно торчало горлышко бутылки.
- Где я? – спросил он по-английски.
Я плохо говорю по-английски. Поэтому мои реплики были кратки, как у Эрнеста Хемингуэя. Но тем не менее дальше все-таки последовал диалог, после которого я еще раз осознал всю философскую глубину нашего отечественного кинематографа. (Насчет глубины Хемингуэя – умолчу).
- Там же, где и я.
Пауза. Героическая попытка сфокусировать зрение на фонаре.
- А ты где?
- В Таллине.
Пауза. Напряженное усилие собрать зрачки на моем лице. Зрачки собрались и тут же с омерзением разбежались. Почти со страхом:
- Кто ты!?
- Человек.
Рот пьяного джентльмена собрался в уважительную гримасу.
- А где Пол?!
- Не знаю.
Мужчиной овладело отчаяние:
- Слушай, - сказал он. – Еще раз: где я?
- В Таллине.
Я далее не буду повторять слово «пауза». Потому что паузы следовали перед каждой его фразой.
- А что это такое – «Тэллн»?
- Это город.
- Город.
- О’кей. Город. А где он, этот город.
- В Эстонии.
- В Эстонии. О’кей. А что это такое - «Истоуниэ»?
- Страна.
- Фантастика!.. Меня зовут Юджин.
- Очень приятно. Владимир.
- Оу, йес. Очень приятно.
Он вдохнул, икнул и начал эпически:
- Мы пили с Полом джин в баре «Дохлая лошадь», потом мы пили с Полом виски в баре «Беременный трубочист». Потом мы пили в аэропорту. Но это уже я плохо помню… О’кей… Слушай… Сейчас утро или вечер?
- Вечер.
- О’кей. Вечер.
Он достал из портфеля бутылку, как выяснилось, джина и отпил из горлышка:
- Будешь?
- Нет, спасибо.
- Как хочешь. (Эз ю уиш). А после вечера всегда бывает ночь, - нравоучительно резюмировал Юджин. – Он даже заметно протрезвел после отхлеба. – Это факт.
- Вне всякого сомнения. Железная логика.
- О’кей. Я никогда не пьянею.
- Это заметно.
- Спасибо. Будем следовать фактам. Ночь – это время, когда люди спят. Так?
- Так.
- Чтобы утром проснуться. Так?
- Так.
- Утро вечера мудренее.
Он сказал: «Take counsel with your pillow». Что переводится примерно так: «Посоветуйся с подушкой».
Я очень хотел сказать ему: «Ты – прирожденный оратор». Но не смог. Не хватило знания английского языка.
И поэтому я спросил по-простому:
- Ты остановился в отеле?
- Я не помню, - честно ответил Юджин.
- Хорошо. Я могу спросить хозяйку моих апартаментов, даст ли она тебе комнату на ночь. Это типа 20-30 евро. Кажется, у нее оставалась свободная комната. У тебя есть необходимая сумма?
- Симпатичная?
- Кто? Комната или сумма?
- Хозяйка.
- Хозяйка? Ничего себе. Деньги у тебя есть?
- Нет проблем.
Я позвонил хозяйке. Аннетте. Типичной эстонке лет тридцати пяти. Похожей на Линду.
Рассказал о пьяном бесхозном англичанине с конкретными деньгами.
Пришлось поуламывать. Она очень боялась пьяных англичан. Пришлось взять обещание с Юджина, что он будет вести себя прилично. К половине одиннадцатого Аннетте согласилась.
На следующий день я не видел Юджина и почти о нем забыл. Да и Аннетте осталась как-то за сферой моих культурологических интересов.
Через неделю, перед отъездом я все-таки решил зайти проститься с Аннетте на завтраке.
Она сидела за стойкой бара. Далее вы, конечно, угадываете сами.
Рядом с ней сидел Юджин, который очень страстно сжимал ее ладони в своих. Поглядев на них, я понял, что им не до меня.
Все-таки, что ни говорите, на белом свете не так много интересных сюжетов.
