И хочется, и колется
II. Возникновение плана кампании
Поскольку мы, как это видно из предшествующего вводного раздела, придаем большое значение Припятской области как оперативному фактору на Восточном театре военных действий, представляется необходимым дать также краткую характеристику разработанного ОКХ общего плана Восточной кампании. Но, освещая борьбу мнений вокруг этого плана, нельзя пройти мимо отношения Гитлера к еще не оформившемуся тогда решению напасть на Россию, ибо наметившееся при осуществлении этого намерения принципиальное разногласие во взглядах между Гитлером и ОКХ уже таило в себе зародыш последующих раздоров среди высшего командования, без устранения которых никакое трезвое, основанное на учете всех особенностей обстановки управление войсками на театре военных действий было немыслимо.
Концепция Гитлера
В июле 1940 года, после успешной кампании во Франции, Гитлер ввиду отсутствия перспективной и ясной цели войны на Западе решил отказаться от вторжения на Британские острова и ухватился за идею исключить из игры Россию как потенциального партнера Англии на континенте. Таким путем он рассчитывал предотвратить роковую необходимость ведения войны на два фронта. Россию, по его замыслу, следовало поставить на колени прежде, чем Англия, возможно с американской помощью, окажется в состоянии перейти к наступательным действиям и осуществить вторжение на континент. Кроме того, поскольку невозможность заставить Англию подписать приемлемый для Гитлера мир неизбежно придавала войне затяжной [27] характер, Германии во все возрастающей мере грозили последствия английской блокады. Стремление предотвратить эту смертельную опасность — видимо, наряду со старой идеей обеспечения немецкому народу дополнительного жизненного пространства на востоке — привело Гитлера к мысли о захвате важных в военно-экономическом отношении пограничных областей Западной России. На юге его привлекали хлеб Украины, уголь и тяжелая промышленность Донецкого бассейна, а также кавказские месторождения нефти, на севере — жизненно важные для немецкой военной экономики морские пути через Балтийское море к рудным районам Швеции и Финляндии, которыми Гитлеру хотелось овладеть, чтобы обеспечить себя от всяких связанных с войной случайностей. И дело здесь не только в том, что овладение южнорусским пространством и полный контроль над Балтийским морем были, по мнению Гитлера, необходимы Германии для ведения длительной войны, но и в том, что потеря этих областей должна была бы решающим образом ослабить советский военный потенциал.
Вероятно, с этими идеями сочетались также политические и идеологические соображения, соответствовавшие гитлеровскому властолюбию: фюрер хотел овладеть Ленинградом на севере и Сталинградом на юге как символами большевизма времен красной революции. Потеря этих городов должна была потрясти самые основы советского строя, ибо Гитлер считал, что советский государственный организм не настолько прочен, чтобы выдержать тяжелые удары, которые будут нанесены Красной Армии. Рассуждая, таким образом, Гитлер, видимо, рассчитывал использовать несомненно, имевшиеся у Красной Армии слабые стороны и антибольшевистские настроения в недавно занятых Россией областях Прибалтики и Бессарабии, а также на Украине и Кавказе{8}. [28]
Всем этим рассуждениям противопоставлялись трезвые соображения военных специалистов относительно численного превосходства Красной Армии, возможностей развертывания советского военного потенциала, риска, связанного с необходимостью ведения военных действий на огромных пространствах и в ограниченные сроки. Однако Гитлер не был склонен придавать таким соображениям доминирующее значение при принятии своих решений, если только высказывания специалистов не соответствовали его политико-стратегической концепции.
В итоге, побуждаемый преимущественно военно-экономическими соображениями и стремлением к повышению своего политического престижа, он принял решение полностью разгромить Россию в 1941 году путем проведения «стремительной кампании» с нанесением ударов по расходящимся направлениям и с сосредоточением главных сил на флангах наступления в общем направлении на Сталинград и Ленинград. Гитлеру казалось, что, имея в руках германскую армию, он сможет на базе одного-единственного, заранее разработанного плана кампании решить целый ряд задач, а именно: открыть себе доступ к источникам сырья на юге и обеспечить господство на Балтийском море и объединение с финнами на севере, одновременно разгромив на пути к достижению этих целей военную мощь красных, после чего можно будет вынести русскому колоссу и политический приговор. Далее оставалось бы лишь перебросить фланговые группировки немецких войск как обычные экспедиционные силы в районы, достижение которых должно было составить конечную цель кампании, то есть на линию Астрахань, рубеж р. Волги, Архангельск, с одновременным осуществлением рейда в бакинский нефтеносный район.
Граничившая с упрямством непреклонность автора этой кратко сформулированной здесь концепции, на деталях возникновения которой в рамках нашей работы можно не останавливаться, привела к тому, что по мере подготовки кампании и проведения первых операций [29] план обрел уже описанные, желательные для Гитлера формы. Постановка задач и методы их решения основывались на ложном или, во всяком случае, сомнительном расчете. Поэтому упускались из виду правильные критерии и цели. Гитлер не только переоценивал военную и экономическую мощь Германии — совершенно не зная истинного положения вещей, он недооценивал русский военный потенциал, а также силы сопротивления советского строя. Наконец, Гитлер умышленно не хотел считаться с проблемой обширного пространства, так как переоценивал в действительности относительно недостаточную численность немецких наземных моторизованных сил и авиации. Вследствие этого вся концепция Гитлера с самого начала являлась утопией, оставаясь ею также и впоследствии. Действовавшие на Восточном фронте германские сухопутные войска и выделявшиеся для их поддержки средства из состава других видов вооруженных сил едва ли были в состоянии выполнить такого рода задачи. Не менее очевидно также, что военное руководство, сознававшее ответственность за порученное ему дело, испытывало большие трудности при реализации столь рискованных планов.
Первые соображения генерального штаба сухопутных сил
21 июля 1940 года Гитлер приказал «заняться русской проблемой», а 31 июля заявил главнокомандующему сухопутными силами, что недостаточно развитая дорожная сеть во вновь завоеванных восточных областях должна быть настолько улучшена для развертывания крупных сил германской армии, чтобы наступление на Россию можно было начать весной 1941 года. Конечно, это не означало принятия окончательного решения: последнее долго еще не обретало определенных форм, ибо Гитлер, несомненно, и сам чувствовал, какой дерзкий вызов судьбе он посылает, избирая подобный путь. Мы вряд ли ошибемся, предположив, что окончательно жребий был брошен лишь в связи с Балканской кампанией и что именно в это время намерение напасть на Россию выкристаллизовалось в твердое решение.
ОКХ, включившись в разработку плана Восточной кампании, оказалось перед лицом наиболее трудной за [30] всю войну задачи. Помимо сомнения в правильности основного политического тезиса Гитлера, сводившегося к тому, что создавшееся для Германии военно-стратегическое положение действительно делало в описываемый период необходимой превентивную войну против России, приходилось проявлять также серьезную озабоченность и относительно того, достаточна ли численность германских сухопутных сил для разгрома русской державы и можно ли вообще подвергать их столь серьезному риску, сопряженному с реализацией подобного замысла. Ибо последний выдвигал военные проблемы огромных масштабов, которые определялись следующими факторами, объективно вытекающими из непреложной взаимозависимости между наличными силами и условиями места и времени{9}.
Во-первых, группировка русских сил на западе России, насколько удалось ее выявить, и военный потенциал, на который эти силы опирались, заставляли предполагать, что соотношение сил окажется для наступающих немецких войск довольно неблагоприятным. Ведь противник насчитывал в общей сложности 170 соединений (дивизий и бригад), сосредоточенных в составе двух главных группировок (соответственно 70 и 60 соединений) южнее и севернее Припятской области и еще одной группировки (30 соединений) в Прибалтике. Против этих сил Германия могла выставить не более 140 дивизий, включая 19 танковых и 14 моторизованных пехотных. Таким образом, германским сухопутным силам предстояло разбить численно превосходящего противника. При несомненном наличии крупных источников сил и резервов в глубине России численное превосходство противника могло сказаться в полной мере особенно в том случае, если бы в ходе кампании русские успели развернуть и ввести в действие эти резервы. Серьезную озабоченность вызывало состояние германской военной промышленности, оптимальный уровень которой был уже достигнут, а резервы ограничены. Правда, помимо всего прочего, можно было бросить на чашу весов приобретенный немцами опыт в ведении военных действий и управлении войсками, особенно в осуществлении маневров танковых и моторизованных сил. Можно было [31] также надеяться на то, что русское командование не обладает достаточной оперативностью и инициативой для ведения быстротечных военных действий. И все-таки, учитывая неблагоприятное соотношение сил, риск с немецкой стороны оставался большим, поскольку не было очевидных признаков того, что Красная Армия окажется внутренне непрочной.
При оценке замыслов противника открытым оставался вопрос о том, какое решение примет русское командование в случае немецкого наступления: даст ли Красная Армия бой в пограничных районах или же уклонится от него и отойдет в глубь страны? Следовало все же ожидать, что в последнем случае русские решились бы отойти не далее рубежа Днепр, Западная Двина, поскольку и Советский Союз в обстановке тотальной войны не мог оставить противнику свои главные военно-экономические районы и центры (Украина, Москва, Ленинград).
Проанализировав соотношение сил и возможные намерения противника, ОКХ пришло к заключению, что необходимо, используя всю мощь своих сил и фактор внезапности как в начале наступления, так и в ходе операций, неотступно вынуждать противника к принятию боя и препятствовать его отходу в глубь страны. Не следовало наступать на противника сплошным фронтом — таким путем не удалось бы сковать его силы и осуществить их разгром. Успеха можно было добиться, лишь сосредоточивая крупные силы на решающих направлениях, осуществляя глубокие прорывы танковыми клиньями и окружая изолированные группировки противника. Следовательно, в широких промежутках между главными направлениями приходилось либо совсем не выставлять никаких войск, либо ограничиваться слабыми заслонами.
Однако решающим обстоятельством, определявшим невыгодность обстановки для Германии, являлась малая глубина имевшейся в ее распоряжении территории, тогда как питание наступления против отдаленных объектов обычно осуществляется из глубокого тыла наступающих армий.
Во-вторых, оценка театра военных действий, расширяющегося веерообразно по мере углубления в просторы России, привела к следующим выводам. [32]
Припятскую область необходимо рассматривать как изолирующий фактор, неизбежно требующий разделения всех сил на две части. Южное пространство театра военных действий, ограниченное Карпатами и Припятской областью, пересекается целым рядом крупных рек, протекающих под углом к направлению наступления, и характеризуется слаборазвитой сетью дорог. Таким образом, условия для организации наступления на этом пространстве не отличались большими выгодами, и югу следовало отвести лишь вспомогательную роль.
На пространстве севернее Припятского географического района существовали более благоприятные условия для сосредоточения войск и развертывания операций на большую глубину в восточном направлении. Из Варшавы через Смоленскую область к Москве вели хорошие дороги, совпадавшие по своему направлению с направлением наступления. Точно так же из Восточной Пруссии через Прибалтику проходили сносные шоссейные и железнодорожные линии коммуникаций в направлении на Ленинград. Поэтому с оперативной точки зрения на первом этапе кампании предпочтения заслуживало пространство севернее Припятской области.
На не разделенном в географическом отношении пространстве к востоку от Днепра и Западной Двины выделялась Москва, являвшаяся не только политическим, военным и экономическим центром, но также и главнейшим узлом коммуникаций на всем русском пространстве к западу от Урала.
Если русские не намеревались оказывать решительного сопротивления в западных районах России, то перед Москвой они уж, безусловно, должны были выставить свои главные силы. А на пути к Москве выделялся в качестве промежуточной оперативной цели треугольник Могилев, Смоленск, Витебск, удаленный от Москвы в среднем на 400 км. Тем самым пространство севернее Припятского района приобретало решающее значение также и с точки зрения продолжения операций по ту сторону линии Днепр, Западная Двина, тем более, что в ОКХ с самого начала не было никаких сомнений в отношении того, что только в ударе на московском направлении и в овладении самой Москвой лежит ключ к успеху всей кампании. Вместе с тем было ясно, что ближайшая оперативная задача может разрабатываться [33] только до рубежа Днепр, Западная Двина, расположенного в среднем на расстоянии около 500 км от исходного положения немецких войск.
В-третьих, важнейшую роль играл фактор времени. Для проведения операций на Восточном театре можно было использовать с некоторой долей вероятности только период с мая по октябрь. Приходилось учитывать, что время до мая и после октября является периодом весенней и осенней распутицы. Распутица же настолько размывает грунт и особенно дороги, чаще всего лишенные твердого основания, что может затруднить ведение военных действий или даже вообще парализовать их. А за осенней распутицей следовала русская зима. Опыт первой мировой войны перед лицом последующих достижений техники и необходимости стремительного проведения военных действий нельзя было считать достаточным, поскольку он не давал надежных критериев для оценки положения в новых условиях. Было ясно лишь, что предстоит вести военные действия под сильным давлением фактора времени. А это в свою очередь диктовало необходимость при всех обстоятельствах добиться в течение летних месяцев такого положения, при котором зимняя передышка, с одной стороны, не дала бы русским возможности, перегруппировав свои силы и средства, вновь перейти к активным действиям, а с другой — обеспечила бы немецким армиям Восточного фронта предпосылки для приведения в порядок своей живой силы и техники. Невыполнение этого условия означало бы провал немецкого наступления, что при энергичном военном руководстве красных привело бы к кризису, последствия которого трудно было предвидеть.