Дмитрий Быков о Константине Лопушанском...
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 26-го июня 2015 года:
«Сейчас,— пишет Гена, Геннадий,— наблюдается процесс порабощения люденов людьми — принуждение создавать материальные блага для людей практически даром. Это сопровождается моральным и физическим насилием. Некоторые государства совершают попытку введения меритократического управления, которое заканчивается реставрацией прежней системы власти: Грузия, Украина».
Насчёт меритократии в Грузии и на Украине сложно, но то, что тенденция порабощения есть — она, конечно, есть. Посмотрите фильм Константина Лопушанского «Гадкие лебеди» по сценарию Вячеслава Рыбакова. Там победили-то не мокрецы, а как раз мокрецов там победили полностью. Это очень актуально. Интересно, что этот фильм понравился Борису Натановичу в своё время.
«Сейчас,— пишет Гена, Геннадий,— наблюдается процесс порабощения люденов людьми — принуждение создавать материальные блага для людей практически даром. Это сопровождается моральным и физическим насилием. Некоторые государства совершают попытку введения меритократического управления, которое заканчивается реставрацией прежней системы власти: Грузия, Украина».
Насчёт меритократии в Грузии и на Украине сложно, но то, что тенденция порабощения есть — она, конечно, есть. Посмотрите фильм Константина Лопушанского «Гадкие лебеди» по сценарию Вячеслава Рыбакова. Там победили-то не мокрецы, а как раз мокрецов там победили полностью. Это очень актуально. Интересно, что этот фильм понравился Борису Натановичу в своё время.
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 20-го января 2017 года:
«Как вы относитесь к «Камо грядеши» Сенкевича и «Варавве» Лагерквиста? Подлинна ли христианская интонация в этих текстах? Если нет, то какие книги смогли лучше эту интонацию передать?»
«Камо грядеши» я не перечитывал с одиннадцати лет, а вот «Варавву» перечитал совсем недавно, потому что надо было мне пересмотреть как раз, перечитать сценарий Константина Лопушанского о Варавве. «Врата Иерусалима», кажется, он называется, хотя я сейчас точно не помню. И вот я в связи с этим перечитал Лагерквиста. Вот у Лопушанского, кстати сказать, сценарий гениальный. Вот кто бы дал ему деньги на эту картину?
«Как вы относитесь к «Камо грядеши» Сенкевича и «Варавве» Лагерквиста? Подлинна ли христианская интонация в этих текстах? Если нет, то какие книги смогли лучше эту интонацию передать?»
«Камо грядеши» я не перечитывал с одиннадцати лет, а вот «Варавву» перечитал совсем недавно, потому что надо было мне пересмотреть как раз, перечитать сценарий Константина Лопушанского о Варавве. «Врата Иерусалима», кажется, он называется, хотя я сейчас точно не помню. И вот я в связи с этим перечитал Лагерквиста. Вот у Лопушанского, кстати сказать, сценарий гениальный. Вот кто бы дал ему деньги на эту картину?
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 10-го марта 2017 года:
«Почему бессильные у Стругацких всё же бессильные?»
Никита, а потому что «проклятая свинья жизни», как там сказано. Потому что внутри всякого сообщества такого живёт свой Иуда, свой Ядозуб. Потому что жизнь управляется законами гомеостатического мироздания (если помните «За миллиард лет до конца света»), гомеостазис — требование сохранения себя в норме. У Стругацких же очень точна эта мысль, она проходит через всё их творчество: мир мешает его изменить, косный мир. И кстати говоря, в экранизации «Гадких лебедей» Лопушанского этот мир побеждает косный и страшный.
Кстати, у Лопушанского скоро будет большая ретроспектива в Москве — то-то уж мы насмотримся шедевров. Как я люблю этого режиссёра, ребята! Вот меня часто спрашивают: кто из питерских режиссёров мне ближе всего? Потому что действительно «Ленфильм» породил постсоветскую «новую волну». Константин Лопушанский — потому что у него нет избыточной серьёзности по отношению к себе. Когда у него в «Русской симфонии» на портрете автора режут колбасу, я всегда подпрыгиваю от удовольствия! Вот у него есть и самоирония, и очень точное чувство сюжета. «Роль» — великая картина.
Вот Лопушанского я люблю за то, что он, развивая Стругацких (часто с помощью Рыбакова), он подходит к проблеме с насмешливостью. И при этом его пафос никогда — как бы сказать?— никогда не бесчеловечен. Его патетика что в фильме «Соло» (это, по-моему, блестящая удача, как музыкант идёт на репетицию оркестра, и всё замирает ровно за секунду до музыки, в блокадном Ленинграде), что в «Письмах мёртвого человека»… Знаете, вот сколько раз я смотрел финал «Писем мёртвого человека»… Даже иногда в гостях у Лопушанского я просил, говорю: «Поставь мне последние десять минут». И я всегда так реву! Это ну невероятное что-то! И вообще Лопушанский — крупный мастер, интересно развивший тему Стругацких. Вот его фильм «Гадкие лебеди», который понравился Борису Натановичу (при том, что это резкая полемика с повестью), этот фильм рассказывает, почему проклятая свинья жизни лежит на пути у бессильных мира сего, почему это вообще так.
«Почему бессильные у Стругацких всё же бессильные?»
Никита, а потому что «проклятая свинья жизни», как там сказано. Потому что внутри всякого сообщества такого живёт свой Иуда, свой Ядозуб. Потому что жизнь управляется законами гомеостатического мироздания (если помните «За миллиард лет до конца света»), гомеостазис — требование сохранения себя в норме. У Стругацких же очень точна эта мысль, она проходит через всё их творчество: мир мешает его изменить, косный мир. И кстати говоря, в экранизации «Гадких лебедей» Лопушанского этот мир побеждает косный и страшный.
Кстати, у Лопушанского скоро будет большая ретроспектива в Москве — то-то уж мы насмотримся шедевров. Как я люблю этого режиссёра, ребята! Вот меня часто спрашивают: кто из питерских режиссёров мне ближе всего? Потому что действительно «Ленфильм» породил постсоветскую «новую волну». Константин Лопушанский — потому что у него нет избыточной серьёзности по отношению к себе. Когда у него в «Русской симфонии» на портрете автора режут колбасу, я всегда подпрыгиваю от удовольствия! Вот у него есть и самоирония, и очень точное чувство сюжета. «Роль» — великая картина.
Вот Лопушанского я люблю за то, что он, развивая Стругацких (часто с помощью Рыбакова), он подходит к проблеме с насмешливостью. И при этом его пафос никогда — как бы сказать?— никогда не бесчеловечен. Его патетика что в фильме «Соло» (это, по-моему, блестящая удача, как музыкант идёт на репетицию оркестра, и всё замирает ровно за секунду до музыки, в блокадном Ленинграде), что в «Письмах мёртвого человека»… Знаете, вот сколько раз я смотрел финал «Писем мёртвого человека»… Даже иногда в гостях у Лопушанского я просил, говорю: «Поставь мне последние десять минут». И я всегда так реву! Это ну невероятное что-то! И вообще Лопушанский — крупный мастер, интересно развивший тему Стругацких. Вот его фильм «Гадкие лебеди», который понравился Борису Натановичу (при том, что это резкая полемика с повестью), этот фильм рассказывает, почему проклятая свинья жизни лежит на пути у бессильных мира сего, почему это вообще так.
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 10-го ноября 2017 года:
«Знаете ли вы что-нибудь про новый проект Константина Лопушанского?— естественно, знаю. Лопушанский — мой друг. Я читал сценарий, рассказывать не буду.— Может быть, к выходу фильма сделать лекцию о нем или встречу в цикле «Кино про меня»?»
Встречу в цикле «Кино про меня» мы с ним сделаем непременно. Но он только запустился с картиной. Съемочный период у него, насколько я понимаю, месяца три сейчас, зимние и осенние. И это, как всегда у Лопушанского, такой метафизический триллер, очень интересный, очень странный. Сценарий, по-моему, великолепный. Что из этого получится — не знаю. Ну, Лопушанский вообще один из моих любимых режиссеров и больших мастеров. Я не знаю, что получится, потому что у него никогда не понятно, что получится. Далеко не всегда получает шедевр (ну, типа «Роли», например), но всегда есть над чем думать.
Лекцию о нем? Я не знаю, потому что очень многие не видели. Хотя, наверное, стоит пересмотреть как минимум «Посетителя музея». «Письма мертвого человека», я все-таки надеюсь, видели все. Но «Посетитель музея» — это великое кино абсолютно. «Русскую симфонию» он сейчас переделывает, выпускает новый вариант картины, полный, согласно замыслу (слава богу, у него материалы все сохранились). А вот вечер в цикле «Кино про меня» мы сделаем или в Питере, или в Москве обязательно. Сергеевич, если ты меня сейчас слышишь, то видишь, как народ интересуется.
«Знаете ли вы что-нибудь про новый проект Константина Лопушанского?— естественно, знаю. Лопушанский — мой друг. Я читал сценарий, рассказывать не буду.— Может быть, к выходу фильма сделать лекцию о нем или встречу в цикле «Кино про меня»?»
Встречу в цикле «Кино про меня» мы с ним сделаем непременно. Но он только запустился с картиной. Съемочный период у него, насколько я понимаю, месяца три сейчас, зимние и осенние. И это, как всегда у Лопушанского, такой метафизический триллер, очень интересный, очень странный. Сценарий, по-моему, великолепный. Что из этого получится — не знаю. Ну, Лопушанский вообще один из моих любимых режиссеров и больших мастеров. Я не знаю, что получится, потому что у него никогда не понятно, что получится. Далеко не всегда получает шедевр (ну, типа «Роли», например), но всегда есть над чем думать.
Лекцию о нем? Я не знаю, потому что очень многие не видели. Хотя, наверное, стоит пересмотреть как минимум «Посетителя музея». «Письма мертвого человека», я все-таки надеюсь, видели все. Но «Посетитель музея» — это великое кино абсолютно. «Русскую симфонию» он сейчас переделывает, выпускает новый вариант картины, полный, согласно замыслу (слава богу, у него материалы все сохранились). А вот вечер в цикле «Кино про меня» мы сделаем или в Питере, или в Москве обязательно. Сергеевич, если ты меня сейчас слышишь, то видишь, как народ интересуется.
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 29-го декабря 2017 года:
<...> Отношение к русской педагогической утопии менялось очень сильно, в том числе у её адептов. Достаточно сравнить «Гадких лебедей» Стругацких и тех же «Гадких лебедей» в интерпретации Рыбакова и Лопушанского, сделавших картину. По Стругацким, мокрецы и дети побеждали, и в их утопии Баневу не было места, он думал: «Все это хорошо, но не забыть бы мне вернуться»; был соблазн остаться, но надо вернуться, потому что в этой утопии нет иронии и милосердия. В картине Рыбакова и Лопушанского (которая, кстати, очень нравилась Борису Натановичу) побеждал страшный мир, а дети оказывались заточены в психушку. И девочка рисовала не квадрат в небе, а квадрат на стекле больничном, и там была одинокая звездочка. Это был очень страшный финал и очень красноречивый. Если побеждает утопия — страшно. Но если побеждает «проклятая свинья жизни» — страшнее. <…>
<...> Отношение к русской педагогической утопии менялось очень сильно, в том числе у её адептов. Достаточно сравнить «Гадких лебедей» Стругацких и тех же «Гадких лебедей» в интерпретации Рыбакова и Лопушанского, сделавших картину. По Стругацким, мокрецы и дети побеждали, и в их утопии Баневу не было места, он думал: «Все это хорошо, но не забыть бы мне вернуться»; был соблазн остаться, но надо вернуться, потому что в этой утопии нет иронии и милосердия. В картине Рыбакова и Лопушанского (которая, кстати, очень нравилась Борису Натановичу) побеждал страшный мир, а дети оказывались заточены в психушку. И девочка рисовала не квадрат в небе, а квадрат на стекле больничном, и там была одинокая звездочка. Это был очень страшный финал и очень красноречивый. Если побеждает утопия — страшно. Но если побеждает «проклятая свинья жизни» — страшнее. <…>
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 26-го января 2018 года:
«Расскажите про смысл аллюзий и отсылок в художественном тексте. Это просто демонстрация эрудиции автора или это просто привет читателю? Ну, как, скажем, персонаж Арзамасский Ужас у Успенского».
Видите, какая история. Это второй слой текста, который позволяет сплести более широкую такую сеть. Как говорил Солженицын об Окуджаве: «Как мало слов и как широко забирает!» Я посмотрел в Питере (в общем, слава богу, я совершенно не обязан это скрывать) один из величайших фильмов последнего времени. Я посмотрел новый фильм Лопушанского, который пока называется «Сквозь черное стекло». Я думаю, что это рабочее название. Я читал сценарий его не так давно. Он быстро снял его.
С одной стороны, это такая страшная святочная сказка, в которой очень простые лобовые приемы, простые и нехитрые коллизии, однозначные… ну, не плоские, конечно, но явные черные и белые герои. И вся история направлена — и метод её рассказывания, и способ конструирования этой вещи — все направлено на то, чтобы выбить любой ценой из зрителя нужную автору эмоцию. И он выбивает её ногами. Это очень грубо, жестко, страшно сделанная картина, которая у меня… а я, в общем, не так часто рыдаю, но она у меня вызвала настоящие неудержимые рыдания. Самое удивительное, что ещё сквозь эти рыдания я пытался давать Лопушанскому советы. Посмотрев, я говорю: «А давай все-таки, может, последние минуты две уберем?» На что он сказал: «Сначала ты сопли утри, а потом обсудим мои методы».
Но при всем при этом эта картина очень умная, потому что она опирается на такое количество отсылок, цитат прямых, параллелей, аналогий (иногда прямо в кадре они появляются), что это создает её второй слой. И ты тогда прощаешь автору жесткость его высказывания. Ты понимаешь, что он гораздо умнее этих лобовых приемов и сильнее. Эмоционально он работает очень грубо, но есть ещё могучий интеллектуальный подтекст в этом фильме, который и делает его великим.
Там есть одна сцена, когда Максим Суханов, сыгравший там, ну как хотите, самую страшную свою роль, ну просто адскую… Я не знаю, как я буду с ним после этого общаться, потому что ведь, наверное, в нем это есть, если он это сыграл. Ну, я просто позвонил ему настолько ошеломленный, говорю: «Макс, неужели ты такой?» Ну, слава богу, нет. Да? Но все-таки он это чувствует, он это знает. Там есть одна сцена, где он читает Блока:
Кто ж он, народный смиритель?
Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его — и ослеп.
Ну, весь фильм о слепоте.
Посохом гонит железным…
— Боже! Бежим от Суда!
Вот эти стихи не имеют никакой прямой аналогии с сюжетом, но, может быть, слепота героини, в которой так прочитывается Россия,— это, может быть, ещё и её нежелание видеть последний ужас, нежелание видеть чудовищную реальность. И может быть, эта слепота — это признак некоторой святости («Инок у входа в обитель видел его — и ослеп»). Потому что есть вещи, которые нельзя видеть, не ослепнув, как это ни ужасно. Может быть, в этом смысле слепота, которая в конечном итоге выбрана, она оказывается высшей святостью.
Ну, я не буду пересказывать. Это очень страшное кино, правда. Действительно, Лопушанский, когда хочет, он жанровыми приемами владеет виртуозно. И когда он хочет делать триллеры… Ну, там есть два эпизода настолько страшных, что просто волосы дыбом! Причем они сняты ещё очень жестоко, с полным сознанием своей власти над зрителем. Но этот слой аллюзий и догадок, который там присутствует, он очень важен. И если бы его не было, то не было бы и стереоэффекта какого-то.
«Расскажите про смысл аллюзий и отсылок в художественном тексте. Это просто демонстрация эрудиции автора или это просто привет читателю? Ну, как, скажем, персонаж Арзамасский Ужас у Успенского».
Видите, какая история. Это второй слой текста, который позволяет сплести более широкую такую сеть. Как говорил Солженицын об Окуджаве: «Как мало слов и как широко забирает!» Я посмотрел в Питере (в общем, слава богу, я совершенно не обязан это скрывать) один из величайших фильмов последнего времени. Я посмотрел новый фильм Лопушанского, который пока называется «Сквозь черное стекло». Я думаю, что это рабочее название. Я читал сценарий его не так давно. Он быстро снял его.
С одной стороны, это такая страшная святочная сказка, в которой очень простые лобовые приемы, простые и нехитрые коллизии, однозначные… ну, не плоские, конечно, но явные черные и белые герои. И вся история направлена — и метод её рассказывания, и способ конструирования этой вещи — все направлено на то, чтобы выбить любой ценой из зрителя нужную автору эмоцию. И он выбивает её ногами. Это очень грубо, жестко, страшно сделанная картина, которая у меня… а я, в общем, не так часто рыдаю, но она у меня вызвала настоящие неудержимые рыдания. Самое удивительное, что ещё сквозь эти рыдания я пытался давать Лопушанскому советы. Посмотрев, я говорю: «А давай все-таки, может, последние минуты две уберем?» На что он сказал: «Сначала ты сопли утри, а потом обсудим мои методы».
Но при всем при этом эта картина очень умная, потому что она опирается на такое количество отсылок, цитат прямых, параллелей, аналогий (иногда прямо в кадре они появляются), что это создает её второй слой. И ты тогда прощаешь автору жесткость его высказывания. Ты понимаешь, что он гораздо умнее этих лобовых приемов и сильнее. Эмоционально он работает очень грубо, но есть ещё могучий интеллектуальный подтекст в этом фильме, который и делает его великим.
Там есть одна сцена, когда Максим Суханов, сыгравший там, ну как хотите, самую страшную свою роль, ну просто адскую… Я не знаю, как я буду с ним после этого общаться, потому что ведь, наверное, в нем это есть, если он это сыграл. Ну, я просто позвонил ему настолько ошеломленный, говорю: «Макс, неужели ты такой?» Ну, слава богу, нет. Да? Но все-таки он это чувствует, он это знает. Там есть одна сцена, где он читает Блока:
Кто ж он, народный смиритель?
Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его — и ослеп.
Ну, весь фильм о слепоте.
Посохом гонит железным…
— Боже! Бежим от Суда!
Вот эти стихи не имеют никакой прямой аналогии с сюжетом, но, может быть, слепота героини, в которой так прочитывается Россия,— это, может быть, ещё и её нежелание видеть последний ужас, нежелание видеть чудовищную реальность. И может быть, эта слепота — это признак некоторой святости («Инок у входа в обитель видел его — и ослеп»). Потому что есть вещи, которые нельзя видеть, не ослепнув, как это ни ужасно. Может быть, в этом смысле слепота, которая в конечном итоге выбрана, она оказывается высшей святостью.
Ну, я не буду пересказывать. Это очень страшное кино, правда. Действительно, Лопушанский, когда хочет, он жанровыми приемами владеет виртуозно. И когда он хочет делать триллеры… Ну, там есть два эпизода настолько страшных, что просто волосы дыбом! Причем они сняты ещё очень жестоко, с полным сознанием своей власти над зрителем. Но этот слой аллюзий и догадок, который там присутствует, он очень важен. И если бы его не было, то не было бы и стереоэффекта какого-то.
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 30-го марта 2018 года:
«Посмотрел экранизацию «Фауста» Сокурова. Прекрасно сделанный фильм…» Это не экранизация «Фауста» все-таки, это вариация на тему легенды. Причем Арабова, а не Сокурова. Сокуров исходит из очень точного арабовского сценария. «В книге доктор принял условия дьявола из-за скуки, ему наскучили науки и так далее. Это другая мотивация, которая, мне кажется, ломает весь посыл произведения».
Да, вы совершенно правы, это книга, которая действительно ломает легенду о Фаусте. Понимаете, я знаю два фильма, очень важных для меня, вышедших практически одновременно, ломающих литературный первоисточник. И оба сделаны в Петербурге, который для меня такой центр русской духовной жизни. Это «Гадкие лебеди» Лопушанского по сценарию Рыбакова и это «Фауст» Сокурова. Я считаю, что эта картины равного качества. Может быть, я недостаточно восхищаюсь «Фаустом». А может быть, я слишком люблю Лопушанского, чей новый фильм «Сквозь черное стекло»… Я так был им потрясен, что сейчас, поехав Питер, пересмотрел картину второй раз и много ещё чего там приметил. Вас ожидает сильное впечатление.
Проблема в чем? Когда Лопушанский переделывал «Гадких лебедей»… Кстати, к такому, рискну сказать, сдержанному, но все-таки удовольствию, одобрению Бориса Натановича. Он не сразу, трудно, но принял картину. Они исходили из того, что очень резко изменилась ситуация. Баневу шестьдесят седьмого года страшнее всего казался безжалостный прогресс. Это вполне совпадало с настроениями «Улитки». А Рыбакову и Лопушанскому в начале нулевых всего страшнее было отсутствие прогресса, задушенность этого прогресса. И страшноватенькие дети в обществе мокрецов, которые могли нарисовать квадрат в небе, превращались в жалких несчастных детей, загнанных в психбольницу и рисующих квадратик на запотевшем окне. Это было полное переосмысление романа.
«Посмотрел экранизацию «Фауста» Сокурова. Прекрасно сделанный фильм…» Это не экранизация «Фауста» все-таки, это вариация на тему легенды. Причем Арабова, а не Сокурова. Сокуров исходит из очень точного арабовского сценария. «В книге доктор принял условия дьявола из-за скуки, ему наскучили науки и так далее. Это другая мотивация, которая, мне кажется, ломает весь посыл произведения».
Да, вы совершенно правы, это книга, которая действительно ломает легенду о Фаусте. Понимаете, я знаю два фильма, очень важных для меня, вышедших практически одновременно, ломающих литературный первоисточник. И оба сделаны в Петербурге, который для меня такой центр русской духовной жизни. Это «Гадкие лебеди» Лопушанского по сценарию Рыбакова и это «Фауст» Сокурова. Я считаю, что эта картины равного качества. Может быть, я недостаточно восхищаюсь «Фаустом». А может быть, я слишком люблю Лопушанского, чей новый фильм «Сквозь черное стекло»… Я так был им потрясен, что сейчас, поехав Питер, пересмотрел картину второй раз и много ещё чего там приметил. Вас ожидает сильное впечатление.
Проблема в чем? Когда Лопушанский переделывал «Гадких лебедей»… Кстати, к такому, рискну сказать, сдержанному, но все-таки удовольствию, одобрению Бориса Натановича. Он не сразу, трудно, но принял картину. Они исходили из того, что очень резко изменилась ситуация. Баневу шестьдесят седьмого года страшнее всего казался безжалостный прогресс. Это вполне совпадало с настроениями «Улитки». А Рыбакову и Лопушанскому в начале нулевых всего страшнее было отсутствие прогресса, задушенность этого прогресса. И страшноватенькие дети в обществе мокрецов, которые могли нарисовать квадрат в небе, превращались в жалких несчастных детей, загнанных в психбольницу и рисующих квадратик на запотевшем окне. Это было полное переосмысление романа.
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 27-го декабря 2018 года:
«Какие фильмы вы любите у Лопушанского?»
Мне жутко нравится последняя картина, «Сквозь черное стекло». Я не знаю, на какой фестиваль она поедет. Я видел весной этого года черновой монтаж и обревелся. Это просто жутко на меня подействовало. Она сделана такими лобовыми приемами, я ещё сценарий когда читал, я уже чувствовал, как бы это не оказалось слишком просто. Там, во-первых, потрясающая роль Суханова, лучшая, на мой взгляд. И какая невероятная история, какая она! Не знаю, по-моему, великое кино.
Да и вообще я люблю «Посетителя музея» — картина, которая в Европе прогремела, а в России почти никто не заметил в силу великих происшествий, которые тут начались. Страна целая рухнула, кому тут было дело до трудов Константина Сергеевича. «Конец века» сильная картина, сейчас он «Русскую симфонию» выпускает в обновленном варианте… Я вообще очень люблю Лопушанского, понимаете, это слабость моя: нравится мне его сардонический юмор, нравится мне его поразительная совершенно внутренняя полемика с Тарковским. Вот два режиссера, которые работали на «Сталкере», Цымбал и Лопушанский, ужасно мне нравятся. Лопушанский — близкий мне ещё человек духовно, но мне нравится удивительно сочетание его культурности, его сардонического юмора, какого-то чутья. Как в «Гадких лебедях» они с Рыбаковым сделали картину, которая анти-Стругацкие, анти-«Лебеди», но это жутко талантливое кино, просто жутко талантливое. И потом, то, как Лопушанский работает с фильтрами, с цветом, эта потрясающая оранжевая сцена, это падение дождя в «Гадких лебедях» и, конечно, в «Сквозь темное стекло» эта сцена после аварии, после покушения… Как это сделано, это просто черт-те что какое-то! Ну, когда вы увидите все эту картину, вы поймете, что Константин Сергеевич — большой мастер. Но и как человек он мне очень симпатичен, грех сказать.
«Какие фильмы вы любите у Лопушанского?»
Мне жутко нравится последняя картина, «Сквозь черное стекло». Я не знаю, на какой фестиваль она поедет. Я видел весной этого года черновой монтаж и обревелся. Это просто жутко на меня подействовало. Она сделана такими лобовыми приемами, я ещё сценарий когда читал, я уже чувствовал, как бы это не оказалось слишком просто. Там, во-первых, потрясающая роль Суханова, лучшая, на мой взгляд. И какая невероятная история, какая она! Не знаю, по-моему, великое кино.
Да и вообще я люблю «Посетителя музея» — картина, которая в Европе прогремела, а в России почти никто не заметил в силу великих происшествий, которые тут начались. Страна целая рухнула, кому тут было дело до трудов Константина Сергеевича. «Конец века» сильная картина, сейчас он «Русскую симфонию» выпускает в обновленном варианте… Я вообще очень люблю Лопушанского, понимаете, это слабость моя: нравится мне его сардонический юмор, нравится мне его поразительная совершенно внутренняя полемика с Тарковским. Вот два режиссера, которые работали на «Сталкере», Цымбал и Лопушанский, ужасно мне нравятся. Лопушанский — близкий мне ещё человек духовно, но мне нравится удивительно сочетание его культурности, его сардонического юмора, какого-то чутья. Как в «Гадких лебедях» они с Рыбаковым сделали картину, которая анти-Стругацкие, анти-«Лебеди», но это жутко талантливое кино, просто жутко талантливое. И потом, то, как Лопушанский работает с фильтрами, с цветом, эта потрясающая оранжевая сцена, это падение дождя в «Гадких лебедях» и, конечно, в «Сквозь темное стекло» эта сцена после аварии, после покушения… Как это сделано, это просто черт-те что какое-то! Ну, когда вы увидите все эту картину, вы поймете, что Константин Сергеевич — большой мастер. Но и как человек он мне очень симпатичен, грех сказать.
Дмитрий Быков в программе ОДИН от 12-го июля 2019 года:
«Как вы думаете, какой русский режиссер справился бы экранизацией романа «Остров Крым» Аксенова?»
Думаю, Лопушанский. Потому что только Лопушанскому свойственно это ощущение пафоса и жесточайшей насмешки. И потом, понимаете, чтобы «Остров Крым» поставить, надо быть очень культурным человеком. И скажу вам больше: чтобы экранизировать Аксенова, надо Блока знать хорошо. А вот в последнем фильме Лопушанского «Сквозь темное стекло», который самим названием своим указывает на цитатность, Блок играет важнейшую роль. Блок вообще мне кажется главным поэтом двадцатого века. Впрочем, это я просто повторяю старую мысль Лакшина. И мне представляется, что хорошее знание Блока и для понимания Окуджавы, и для понимания Аксенова, и для понимания Горенштейна абсолютно необходимо. Потому что Блок понимает трагедию русской жизни. И не зря у Аксенова эпиграф в «Ожоге» из Блока: «Но, право, может только хам над русской жизнью издеваться…». Хотя весь роман ― это издевательство над русской жизнью, но такое любовное, такое горькое ― «Ожог» ведь. Поэтому мне кажется, что и «Ожог», и в особенности «Остров Крым» мог бы быть экранизирован человеком, умело сочетающим насмотренность и жанровое чутье. То есть умение делать чистый жанр. Вот Лопушанский умеет делать чистый жанр (хотя и не любит), но при этом он очень насмотренный и начитанный человек.
«Как вы думаете, какой русский режиссер справился бы экранизацией романа «Остров Крым» Аксенова?»
Думаю, Лопушанский. Потому что только Лопушанскому свойственно это ощущение пафоса и жесточайшей насмешки. И потом, понимаете, чтобы «Остров Крым» поставить, надо быть очень культурным человеком. И скажу вам больше: чтобы экранизировать Аксенова, надо Блока знать хорошо. А вот в последнем фильме Лопушанского «Сквозь темное стекло», который самим названием своим указывает на цитатность, Блок играет важнейшую роль. Блок вообще мне кажется главным поэтом двадцатого века. Впрочем, это я просто повторяю старую мысль Лакшина. И мне представляется, что хорошее знание Блока и для понимания Окуджавы, и для понимания Аксенова, и для понимания Горенштейна абсолютно необходимо. Потому что Блок понимает трагедию русской жизни. И не зря у Аксенова эпиграф в «Ожоге» из Блока: «Но, право, может только хам над русской жизнью издеваться…». Хотя весь роман ― это издевательство над русской жизнью, но такое любовное, такое горькое ― «Ожог» ведь. Поэтому мне кажется, что и «Ожог», и в особенности «Остров Крым» мог бы быть экранизирован человеком, умело сочетающим насмотренность и жанровое чутье. То есть умение делать чистый жанр. Вот Лопушанский умеет делать чистый жанр (хотя и не любит), но при этом он очень насмотренный и начитанный человек.
Дмитрий Быков (комментарий) // «spbdnevnik.ru», 15 августа 2019 года:
<...> На только что прошедшем в Выборге кинофестивале «Окно в Европу» впервые показали новый фильм Константина Лопушанского «Сквозь черное стекло». Он был заявлен как «специальное событие» и стал им. <...> Есть какая-то закономерность в том, что кино понравилось людям пишущим и ищущим ― Виктору Ерофееву, Андрею Максимову, Дмитрию Быкову. «Я давно не получал такого впечатления от кино. Лопушанский использовал технологии самые грубые, но современного зрителя иначе не пробьешь. Как у Кушнера сказано: «Какими средствами простыми ты надрываешь сердце мне»… И к концу фильма я рыдаю, и неудержимо. Эту картину ругать будут, как ничто. Но ругать будут, компенсируя свое впечатление. Ведь, когда вы получаете ожог, вы не можете не возненавидеть того, кто причинил вам боль», — так говорит Дмитрий Быков. <…>
<...> На только что прошедшем в Выборге кинофестивале «Окно в Европу» впервые показали новый фильм Константина Лопушанского «Сквозь черное стекло». Он был заявлен как «специальное событие» и стал им. <...> Есть какая-то закономерность в том, что кино понравилось людям пишущим и ищущим ― Виктору Ерофееву, Андрею Максимову, Дмитрию Быкову. «Я давно не получал такого впечатления от кино. Лопушанский использовал технологии самые грубые, но современного зрителя иначе не пробьешь. Как у Кушнера сказано: «Какими средствами простыми ты надрываешь сердце мне»… И к концу фильма я рыдаю, и неудержимо. Эту картину ругать будут, как ничто. Но ругать будут, компенсируя свое впечатление. Ведь, когда вы получаете ожог, вы не можете не возненавидеть того, кто причинил вам боль», — так говорит Дмитрий Быков. <…>