«Хвойный эликсир» есть среди экспонатов уникального музея блокадной медицины. К его открытию готовились целый год, тщательно подбирая все предметы того времени. Начиная от чудом уцелевших документов и заканчивая даже осколками снарядов, которые врачи доставали из раненых во время операций. О подвиге, который каждый день совершали медики в осажденном городе — Максим Прихода.
«Это старый стетоскоп еще из 30-х годов, которым моя бабушка пользовалась во время Блокады при работе в больницах в Ленинграде».
В семье доктора Николая Постникова этот стетоскоп, черно-белые фотографии и трудовые книжки с записями о мобилизации от 23 июня 1941 года передаются из поколения в поколение. Как и память о том, через что их обладателям пришлось пройти.
«Она говорила, что недостаток, конечно, лекарств, недостаток тепла, нормального питания, то есть вот это прежде всего было», — говорит врач-психотерапевт международного медицинского центра «СОГАЗ» в Санкт-Петербурге Николай Постников.
Бесценные, жуткие артефакты той эпохи: ленинградский хвойный экстракт — для лечения цинги. Осколки, извлеченные в операционных, где было темно и холодно — теперь все это экспонаты музея блокадной медицины, экспозицию которого в течение всего минувшего года готовили к открытию — точно в канун 78-й годовщины освобождения Ленинграда.
«Представители военно-медицинского музея обратились к нам в январе. Я могу сказать, что приняли решение в ту же секунду, когда они обратились. Безусловно, очень много времени ушло на концепцию, потому что хотелось чего-то нового, хотелось чего-то современного», — рассказывает генеральный директор группы клиник «СОГАЗ МЕДИЦИНА» Владислав Баранов.
Концепция — максимально сдержанная. Только документы и предметы эпохи. Которые говорят за себя.
«В выставке нет дизайнерских каких-то придумок. Практически мы находимся внутри документа», — рассказывает автор дизайн-проекта экспозиции Музея блокадной медицины Владимир Быстров.
В центре экспозиции — та самая легендарная полуторка. Обычный грузовик, из медицинского в нем только красные кресты по бортам. Конкретно эта — сначала вывозила раненных с ленинградского фронта. А затем — курсировала по Дороге жизни, в город доставляла припасы, а из него эвакуировала людей. В одну такую, не считая водителя и сопровождающего — помещалось пять человек. Ездили круглосуточно, совершая до четырех рейсов в день. Несложно посчитать, скольких с помощью одной машины можно было спасти.
Здесь больше 40 уникальных реликвий: атлас форм дистрофии, дополненный иллюстрациями с натуры. Рядом — в крошечных баночках — дневной паек: по 50 граммов муки, какао, вина и икры, с помощью которых эту самую дистрофию лечили в стационарах. А раны, когда не хватало перевязочных материалов, обрабатывали мхом и жиром.
«Чтобы рана заживала, естественно нужны какие-то лекарства, в который входил жир. Брали колюшку, выжимали ее и этот жир из колюшки использовали для лечения ран. И так по каждому направлению», — поясняет директор Военно-медицинского музея Анатолий Будко.
Не прекращалась и научная работа. Татьяна Голубева — сама блокадница. И доктор медицинских наук. В 90-е она собрала и опубликовала выдержки из дневников врачей. Рассказывает, что именно в осажденном Ленинграде — создали прообраз первого советского антибиотика.
«В госпитале, который располагался в Александро-Невской лавре проводились исследования по изучению прообраза пенициллина. В результате этой работы примерно 500 раненых с газовыми гангренами были спасены», — рассказывает доктор медицинских наук, член правления организации «Жители блокадного Ленинграда» Татьяна Голубева.
А когда в институте переливания крови, закончились специальные контейнеры, там изобрели технологию ее хранения в простых бутылках, но с крышками особой конструкции.
Кровь ленинградцев. Настоящая. Донорская. Невероятно, но отсюда, из осажденного города, от его измученных жителей — советская армия получила 144 тонны — 20% вообще всей донорской крови, собранной в войну.
Первую блокадную зиму называют смертным временем: когда люди падали замертво на улицах, а в холодных квартирах — ложились в постель и больше не вставали. Тогда у всех была одна задача — выжить… А у врачей — сделать так, чтобы выжили другие.
