Сейчас про войну много чего рассказывают и показывают. Серьезного. Пафосного. Героического. И еще спорят. Как именно праздновать Победу. И стоит ли вообще ее отмечать.
А я не спорю. Я звоню папе. Его этот день всегда радует. Он в войну был мальчишка. В 1944 году в 15 лет курсантом мореходки ушел юнгой на флот. А через год война закончилась. Какое-то время они еще возили трофейные грузы из Германии. Много чего с ними - смешного и страшного, но вполне доя войны обыденного - приключалось.
И я спрашиваю у него, что он помнит. Приникаю к трубке. И словно давнее кино из маленьких осколочков большой войны крутится перед моими глазами.
1944 год
...Идет наше судно на задание. Вдруг в небе появляются вражеские самолеты. Объявляют боевую тревогу. Наши расчеты занимают свои места у пушек - их было две. Командуют: Заряжай!
И тут матрос Кутенев, который должен подавать снаряд в пушку, как-то поспешил, не вовремя что-то нажал, руку не успел отдернуть и как заорет! Он себе палец защемил и раздробил. Кровища по всей палубе!
Вызывают по рации врача.
А врачом была совсем молоденькая девчонка, сразу после училища. Выбегает она такая вся серьезная. Это ее первый боевой рейс. Самолеты над головой ревут, волна высокая бьется - ей хоть бы что. Кидается к раненому.
Видит изувеченный палец Кутенева. Кровищу.
И грохается в глубокий обморок.
Пришлось нам сначала ей первую помощь оказывать. А потом уже матросу...
Капитан у нас тогда на судне был забавный. Грузин Гогетидзе. Юморной. И большой любитель женщин. Он говорил: не бойтесь, в нас торпеда не попадет! Немцы же любят на торпеде, которой корабль топят, фамилию капитана писать. А мою фиг напишут! Слишком для них сложная!
Или собирает нас на собрание. И начинает:
- Распустились, па-анимаишшь! Слюшай, я капитан или не капитан?! А мне простая буфетчица не дает! Я прашу! Она не дает! Второй раз прашу! Опять нэ дает! Бэзобразие!
Все замолкли. Боятся хоть слово пропустить.
Гогетидзе посмотрел на команду.
-Э, ви что подумали? Да каструлю она мне нэ дает! Хотел на базаре грибов купить! Нэт каструль!
Мы потом с ним еще раз встретились. Мы с вашей мамой шли на пассажирском теплоходе "Грузия" . В отпуск. Он там был капитаном. И я уже был капитаном. Посидели, поговорили. И тут заходит по его вызову машинист, который пришел пьяный с увольнения.
-Да как тибэ нэ стыдно, слюшай! Подвел напарника! Заставил за двоих работать!
-Да как работать? -удивился машинист. -Мы с ним вместе в увольнение ходили!
-Во-от! Напарник-то твой не напился! А ты так напился, что ему пришлось свою дэвушку счастливой дэлать. И ыщо твою!!!
Ничего страшнее этого капитан представить себе не мог.
1945 год. Выстрел
...Это был наш последний рейс. Осенью 1945 зашли мы в Германию за трофейным грузом. Стоим в порту. Я - вахтенный. И тут к нам катер привозит капитана с соседнего судна. Капитан к нашему проходит. А девушка - немка, которая была на том буксире матросом, тоже к нам поднимается. Подходит ко мне. Становится рядом. Я уже и не помню, о чем мы болтали. А что, оба молодые. Стоим, смеемся. Она так близко - будто прижимается. Вдруг я слышу какой-то свист. И девчонка-немка падает замертво. Я даже не сразу понял, что случилось. Смотрю - а пуля ей в самое сердце попала.
И тут я понимаю - целили-то в меня. Какие-то недобитки засели в кустах. Их потом поймали. Я на виду, в форме. А она в шутку прижалась - и, получается, в этот момент собой меня прикрыла. Спасла.
И я сейчас думаю. Я ведь даже имени ее не знаю. Не успели познакомиться...
Про труса
Вышли мы из Германии с трофейными грузами. Идем в Ленинград. В Финляндии нужно пройти трудный участок. Берем лоцмана. А лоцман попался неопытный. Шторм начался. И судно на всем ходу напоролось на риф.
Я тогда как раз вместе с нашей командой обедал. Взял тарелку с супом. Вдруг стол резко наклоняется, весь суп выливается. И сигнал водяной тревоги. Выскакиваем: а там ужас! Нефть из топливных баков разлилась. Пропорол их риф.
Ну, на судне суета, боремся за плавучесть, мы все в нефти, черные, как черти.
И тут на палубу выбегает матрос второго класса Сашка. Весь обвешанный своими вещами. На нем два спасательных пояса. А в руках - два спасательных круга. И несется к шлюпке.
Мы замерли. Он у шлюпки замер. Смотрим друг на друга. Ситуация на судне критическая. Страшная.
И тут мы все как заржем!
...А в Ленинграде он не выдержал. На другое судно попросился...
Про рюкзак
Демобилизовались мы в декабре 1945 года. Надо домой добираться. Из Ленинграда во Владивосток.
А все поезда забиты под завязку. Их военные штурмом берут: всем надо домой.
У нас бригада была 8 человек.
И вот подошел поезд. Один из наших прыгает в тамбур, занимает туалет. Я тоже прыгаю - а там какой-то старшина орет: куда лезете? Они там уже несколько купе для своих заняли. Слово за слово: он вытаскивает нож и на меня. А у меня перчатки были новенькие, из твердой кожи, на подкладке. Только что на рынке купил. И я его рукой за лезвие схватил, ногой в пах... А сам думаю: пропали перчатки!
И правда - распоролась перчатка. Но и старшина отступил. Их четверо, нас восемь.
И наши в это время вещи кидают и кидают: довольствие каждому выдали на 10 дней. Сумки, коробки! Ну, мы ими туалет и забили до отказа.
А утром тот старшина подходит:
-Вы это, давайте, освобождайте туалет. Сил нет. Перетаскивайте вещи к нам в купе. Чего уж. Вместе воевали.
Перетаскиваем, видим - один рюкзак не наш. Мы его в той суете по ошибке забросили.
Неудобно так получилось.
И вот пошли мы с тем рюкзаком по поезду. Вдруг хозяин все же с нами едет? Никто его не признал. Открываем - а в том рюкзаке, слава Богу, ничего ценного нет. Ни документов, ни вещей. Один котелок и что-то по мелочи.
И ведь будто кто прислал нам этот котелок! Все 10 дней, что до Владивостока добирались, мы с ним за водой бегали: у нас ни у кого котелка с собой не было.
Приехал я домой 31 декабря. В 2 часа дня. Иду домой и не знаю: жив ли отец? Осталась ли наша квартира, или там уже кто-то другой живет? Письма никак не доходили.
Захожу - а отец дома. Счастье.
...Ну а вечером я уже был на танцах в высшем морском училище. Молодость - ей все нипочем..
