В Америке снова бунтуют студенты, а их протест уже сравнивают с весной 1968 года. Хотя сходств не так и много: тогда молодёжь желала коренного изменения ценностей, а сегодня захватывает кампусы и строит баррикады, требуя, чтобы их университет «отделился от Израиля». Но пропалестинские настроения учащихся – лишь один маркер странного мировоззрения поколения, представители которого скоро выйдут на командные посты в государстве и изменят Америку. Да и не только её. Весь Запад до неузнаваемости преобразился за последние 30 лет под влиянием деятелей родом из 1968 года. А понять взрывающие мозг идеи нынешней молодёжи вряд ли возможно без разбора самой непредсказуемой революции в истории. Ведь «Красный май» запустил процесс необратимых изменений в Европе, и молодые мечтатели, проиграв сражение, выиграли войну.
В мае 1968 г. Париж неожиданно ощетинился баррикадами. Студенты с красными флагами потребовали даже не политических, а академических и сексуальных свобод. К ним скоренько примкнули рабочие и профсоюзы, и Франция погрузилась в общенациональную забастовку. К 22 мая бастовали 10 млн французов (до этого самая крупная стачка 1936 г. подняла на борьбу лишь 2 млн человек). Следом полыхнуло по всей Западной Европе, а к осени студенты дрались с полицией даже в Мексике и Японии.
В каждой стране протест имел свою специфику. В Штатах, например, требовали прекратить войну во Вьетнаме и дать больше прав чернокожему населению. В Югославии и Чехословакии сопротивлялись идеологическому диктату коммунистов. Общими были требования индивидуальной свободы, эмансипации, разрыва с «обществом отцов». На стенах Сорбонны в мае 1968 г. писали: «Нельзя влюбиться в прирост промышленного производства!»
Из нашего века всё это выглядит детскими капризами. Двадцать послевоенных лет были для западных демократий успешными во всех смыслах. Французская экономика демонстрировала самые высокие темпы роста в своей истории – по 10–15% ежегодно. ФРГ буквально восстала из руин: промышленное производство увеличилось с 1948 по 1964 г. в 6 раз. Деньги в кои-то веки шли не на милитаризацию. С распадом колониальных империй в странах Европы началось создание «государства всеобщего благосостояния» с бесплатным здравоохранением и развитой социалкой. На страны «Большой семёрки» приходилось три четверти частных автомобилей мира, а полная занятость населения стала само собой разумеющейся. Казалось бы, детишки должны до гроба кланяться в ноги своим отцам, отвоевавшим и построившим для них общество невиданного изобилия. Но детишки размышляли совсем иначе.
Один из лидеров американских «новых левых» Джерри Рубин писал в 1968-м: «Выполните наши требования, и мы тут же выдвинем дюжину новых. Мы выдвигаем именно такие требования, которые заведомо не могут быть выполнены истеблишментом. Если же наши требования не выполняются, мы кричим, орём, исполнившись праведного гнева. Цель не имеет никакого значения. Тактика, реальные действия – вот что важно». Свою мысль Рубин прояснял так: «Мы пропустили первую американскую революцию. Мы не попали на Вторую мировую войну. Мы прозевали революцию в Китае и на Кубе. Так что же суждено нам? Или мы так и просидим всю жизнь перед телевизорами?»
«Наша критика нацелена на всякое общество, где человек пассивен», – вторил ему лидер парижских студентов Даниэль Кон-Бендит. Отцы и деды должны, по идее, обидеться до зубовного скрежета: мол, ради этих неблагодарных молокососов мы пахали на заводах, растили по четверо детей и ходили в штыковую? Это мы-то пассивны? Да они со своими длинными патлами и грязными джинсами, пыхающие травку вместо работы, без нас пальцем в ухо не попадут!
Специалисты старались объяснять явление рационально. Для бунта имелись и объективные предпосылки. Например, повлиял послевоенный беби-бум: в Нидерландах или Финляндии более 30% населения были моложе 30 лет. Во Франции и США студентов стало в разы больше, чем до войны. А в переполненных университетах ощущались нехватка преподавателей и аудиторий, архаичная организация учебного процесса. Социолог Рональд Инглхарт писал о ценностях выживания и ценностях развития. Экономическая нестабильность, мол, выводит на первый план культурные традиции, внутригрупповую солидарность, тоску по сильному лидеру. А когда всё хорошо, рождается запрос на справедливость, терпимость к «чужим», открытость к изменениям, разнообразию и новым идеям.
Френсис Фукуяма писал о детях 1968-го с сочувствием: мол, ребята заскучали от мира и процветания, а великих целей и светлых идеалов не нашли. Они жили в конфликте с родителями и перенесли обиду на государство, предложив взамен христианской культуры рок-музыку, хиппи, психоделию и Вудсток. Они пытались не заморачиваться, формулируя главный смысл просто: «Перестаньте думать!» Наш разум работает как охранник, не позволяя важнейшим идеям проникать в сознание и увидеть хрустальный корабль Джима Моррисона. Освободить бессознательное можно только благодаря спонтанности: жить, не защищаясь, не оправдывая и не оценивая себя. Употреблять наркотики означало быть передовым человеком – обмануть «охранника», принять перемены и построить внутри себя новый мир. Писательница Айн Рэнд была настроена куда более скептически: дескать, всё началось с тяжеловесных головоломных конструкций Гегеля и Маркса, а закончилось «ордой неумытых детей, топочущих ногами и кричащих, что они хотят всё и сейчас».
Любой стихийный протест не может долго обходиться без кумиров и идеологов. 1968 г. породил новую моду на марксистскую теорию в формах, которые изумили бы самого Маркса. Классовыми врагами стали те, кто виноват в предрассудках и подавлении сексуальности. Марксизм из экономической доктрины превратился в инструмент ниспровержения морали. Главная особенность «новых левых» – утеря веры в революционный потенциал рабочего класса. Они ставили сначала на студентов, а потом – на этнические меньшинства и социальных аутсайдеров.
Для «новых левых» в 1968-м существовали три «М»: Маркс, Мао и Маркузе. Понять логику философа Герберта Маркузе проблематично даже для интеллектуала. Он писал, что все человеческие потребности должны быть удовлетворены таким образом, что всякое внешнее давление исчезает. Как именно? В ответ чеканились общие фразы: дорогу осилит идущий, а непостижимость – признак величия. Семья – репрессивная структура, а человека нужно принудить быть свободным, потому что никто не откажется сам от благ общества потребления во имя идеи свободы.
Но как же получилось, что такая сомнительная твердолобость нашла понимание у гедонистически настроенной молодёжи, стремившейся не заморачиваться? Как символом и иконой антиавторитарного движения оказался Мао Цзэдун, который превратил Китай в культурную пустыню, где нет ни литературы, ни прессы, ни театра? Вероятно, так же как и Хо Ши Мин: людям запомнилось его неповиновение США, а в особенностях его политики мало кто разбирался. По той же причине над демонстрациями буржуазных недорослей реяли портреты создателя трудовых армий Льва Троцкого и террориста Эрнесто Че Гевары – они были «против» и «бросали вызов».
Режиссёр-документалист Джек Ньюфилд, сам в юности зажигавший на баррикадах, отмечал «ужасающий антиинтеллектуализм» соратников. Они практически не читали научной философской литературы. Ни один из 25 опрошенных не брал в руки работ Макса Вебера, Джона Дьюи, Петра Кропоткина. Более того, целое поколение школьников и студентов воспитали в атмосфере пренебрежения к положительному знанию. Их больше учили критиковать теории, в которых они не разбирались. Поэтому любая репутация для них нелегитимна. А новые гуру, преподававшие бессвязную мешанину из индийской мысли, каббалистической метафизики и сексуального освобождения, имели репутацию на уровне Канта и Спинозы.
Они всё свалили в одну кастрюлю: нападки Ницше на христианство и болезненное чувство вины Кьеркегора, патологический экстаз Достоевского и махровое безумие Ван Гога. Припомнили даже, как в 1930-е левый журналист Антонио Грамши настаивал на «захвате культуры». Буржуазное искусство якобы формировало в людях мещанское самодовольство, лекарством от которого должна стать провокация. Дадаисты 1960-х уже желали уничтожения буржуазного искусства вместе с буржуазией.
Член компартии психотерапевт Вильгельм Райх писал, что капитализм препятствует сексуальному освобождению человека. А промискуитет, напротив, ведёт к развитию революционного начала. Протест и сексуальность стали неразделимы, а на стенах домов писали: «Чем больше я трахаюсь, тем больше хочу делать революцию».
Подрастерявший популярность писатель Жан-Поль Сартр обрёл новое дыхание, когда объявил себя маоистом. Нобелевский лауреат по литературе утверждал, что акты насилия призваны обновить человечество: «Насилие, подобно копью Ахилла, может зарубцевать раны, нанесённые им». Во время войны в Алжире он поддерживал алжирских террористов и выступал свидетелем защиты убийцы французского судьи. Полтора миллиона французов, переселившихся в Алжир с 1830 г., были для Сартра однозначными колонизаторами, хотя те и запустили в колониях бесплатную медицину раньше самой Франции. А угнетателей нужно убивать, чтобы настала пора братской солидарности, а колониалист исчез в каждом из нас.
Именно в 1968-м следует искать корни набравшей нынче силу «антиколониальной теории». Правда, ещё в 1930-е годы создатели движения «негритюд» яростно оспаривали любые плюсы, которые европейцы принесли народам других континентов. Но сомнительная идея покаяния белых за века колонизации сформулирована как раз Сартром и его последователями – Мишелем Фуко, Жилем Делёзом, Жаком Деррида.
Можно подумать, до прихода англичан в Индию местные сатрапы и набобы никого не эксплуатировали, а у ацтеков или кафров не существовало работорговли. Зато сатрапы точно не строили железных дорог, больниц и школ. Сатрапы вряд ли добровольно уничтожили бы в итоге рабство и наделили своих невольников избирательным правом. Даже на заре промышленной революции рабов не использовали на европейских фабриках, поскольку наёмная сила была эффективнее и дешевле.
Однако вдохновлённым Мао и Троцким молодым левакам нетрудно было впарить что угодно, коли ребята были рассержены на «пассивных» предков и привыкали курить марихуану с утра. Для левых сама идея противопоставить цивилизацию варварству – это табу. А значит, каждый дикарь ценен своей аутентичностью. Молодёжь всячески приветствует музыкальные стили, пришедшие из Африки и Латинской Америки, и привечает самых отмороженных радикалов, если они подают себя как жертв колониализма. Лидер афроамериканских «Чёрных пантер» Элдридж Кливер называл изнасилование «актом восстания», а «министр обороны» этой группировки Хью Ньютон как раз сидел за изнасилование и убийство. Однако стены тысяч студенческих комнат украшали постеры Ньютона – с винтовкой в одной руке и с копьём в другой.
Из 1968 г. вышел и леворадикальный терроризм RAF и «красных бригад», считавшийся большой проблемой в ФРГ и Италии 1970-х. Началось всё с поджогов универмагов в знак протеста против общества потребления и солидарности с «третьим миром». Потом молодые боевики начали грабить – то есть экспроприировать на нужды «борьбы». Когда полицейские начали на них охоту – они стали убивать силовиков и правительственных чиновников. Самой известной жертвой «красных бригад» стал бывший премьер-министр Италии Альдо Моро, а общий счёт убитых шёл на сотни. Боевики RAF проходили обучение в лагерях палестинских террористов, а идеолог группы Ульрика Майнхоф приветствовала расстрел израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году.
Конечно, террористами становились единицы из поколения 1968-го. А большинство, как герои «Мечтателей» Бертолуччи, немного побесились – и зажили жизнью своих скучных буржуазных родителей. Зато мыслители «новых левых» отлично поняли, кто заменит им революционный пролетариат в XX и XXI веках.
Нынешний молодой человек всё хуже поспевает за своей биологией. В 18–20 лет он достигает пика физической формы, когда мог бы стать самым зорким охотником или неутомимым хлебопашцем. Но, увы, сегодня он даже в 25 лет, за редким исключением, – ещё прыщавый юнец. У него тестостерон брызжет из ушей, а он сидит за партой и перебирает бумажки о грехах белых колонизаторов. Зато работает генетическая программа – отменить старших и занять их место. Её использовали все тоталитарные движения мира – от комсомольцев до хунвейбинов. Если у тебя есть что создать – ты создаёшь. Если нет – ты отменяешь тех, кто что-то создал.
В этом смысле и «старые» левые, и «новые» ориентированы на одну аудиторию. Но вот «качество» её изменилось с годами. Потребители идей справедливости в 1968 г. показались кому-то наивными детьми, избегающими рационального мышления? Но они были настоящими интеллектуалами по сравнению с нынешними бунтарями.
Интеллектуальный уровень протеста в начале XX века был таков, что революционеры читали Гегеля и Канта, Прудона и Вебера, Бэкона и Декарта. Даже булгаковский Швондер заставлял Шарикова читать переписку Энгельса с Каутским. Возможно, Сартр и Маркузе в 1968 г. и были обычными «путателями», но студенты всё равно много читали газет и книг, а не сообщения в мессенджерах.
Сегодня только 16% американских тинейджеров читают книги или журналы не по учебной программе. Каждый третий за год не прочитал ни одной книги – в три раза больше, чем полвека назад. Если газеты в 1990-х читали 70%, то сегодня – только 10%. Психологи сокрушаются: многие ребята просто не способны долго концентрироваться на книге или погружаться в изучение сложных тем, поскольку привыкли кликать мышкой и скроллить ленту.
Меняются и цели образования. Философ Жан-Франсуа Лиотар отмечал, что ещё недавно лучшие ученики мечтали формировать идеалы, а не компетенции. Передовые школы и университеты пестовали элиту, которая будет вести нацию к процветанию, а не поставляли на рынок столько-то инженеров, врачей и администраторов. Сегодня же студенты всё чаще спрашивают не «Верно ли это?», а «Как можно это продать? Никак нельзя? Так какой смысл это изучать?».
Зато средний американский подросток проверяет телефон 80 раз в день. Айдженеры, родившиеся после 1995 г., в среднем тратят 2, 15 часа в день на написание текстовых сообщений, около 2 часов – на мониторинг сайтов, ещё полтора – на игры. И не нужно фыркать, что это только у американцев так. В Европе цифры схожие. Родители дивятся: детишки совсем не стараются, как они сами в юности, скорее получать водительские права. Количество работающих за деньги восьмиклассников снизилось вдвое, хотя работу нынче найти несложно. В 1980-х 70% старшеклассников работали летом, сегодня – 43%. Большинство просто ждут, когда родители купят им нужную вещь.
Нынешние выпускники были на свиданиях вдвое реже послевоенных беби-бумеров, которые старались улизнуть от опеки родителей, чтобы создать собственную модель взрослого мира с Оззи Осборном, алкоголем, травкой и поцелуями на заднем сиденье. Сегодня школьники всё реже гуляют без родителей. А кто постарше, выбравшись на свидания, ходят друг к другу в гости или вместе занимаются шопингом. 40% выпускников ещё не пробовали алкоголь. В 1991 г. 50% девятиклассников дрались в течение года, в 2015-м – уже 25%. Их называют «зевающим поколением»: в 20 лет им как будто сорок.
Зато айдженеры одержимы безопасностью. Они самые аккуратные водители в истории и очень редко сбегают из дома. Только половина из них ссорится с родителями более трёх раз в год. Они везде ищут микроагрессию. Чужое мнение, если оно неправильное, следует запретить, потому что оно – микроагрессия. Только 46% студентов согласны, что важно создать полноценную жизненную философию. А 82% хотят «просто разбогатеть». При этом они часто отказываются от перспективной работы из-за нежелания тяжело трудиться, а к своему бизнесу относятся с той же опаской, что к алкоголю и свиданиям: всего 3, 6% американцев до 30 лет были предпринимателями, а в 1989 г. их насчитывалось 10, 6% – втрое больше.
А что произойдёт, когда такой тип окажется в университете? Допустим, к ним на лекцию пришёл известный профессор и рассказал об инквизиции. Но вместо кучи вопросов и яркой дискуссии он слышит детский плач: «Как вы можете такое говорить? Немедленно покиньте наш кампус». Безопасность трактуется так: человек должен быть не только избавлен от риска попадания в ДТП, но и полностью защищён от общения с теми, кто не согласен с его мнением. Вчера студенты хотели, чтобы с ними общались как со взрослыми, а сегодня – как с детьми.
Чаще всего боссам университетов «не нужны проблемы». Понемногу эмоциональное состояние студентов становится важнее их интеллектуального развития. Дискуссии приносят в жертву, хотя наука стоит на праве всё подвергать сомнению, а гуманизм означает возможность высказывать своё мнение по любому вопросу. В XIX веке молодёжь старалась воспользоваться шансом, который даёт капитализм, в середине XX века – заменить скучноватую корпоративную жизнь сексом, наркотиками и рок-музыкой. В 2011 г. она просто толпой вторгалась в чужую собственность на Уолл-стрит, потому что неравенство якобы несправедливо.
Если бы Уинстон Черчилль воскрес и сказал, что не может предложить им «ничего, кроме пота и крови, тягот и слёз» ради победы над фашизмом, вряд ли они пошли бы за него голосовать. Их герой – популярный ныне сенатор Берни Сандерс, который не стесняется называть себя социалистом, а на последних праймериз получил больше голосов 18–29-летних избирателей, чем Байден и Трамп, вместе взятые. Это неудивительно: он обещал списать молодым американцам долги за учёбу и сделать высшее образование бесплатным. Заодно они смогут брать оплачиваемый больничный, когда почувствуют себя неважно.
В 2020 г. социологическая служба YouGov шокировала страну исследованием: 44% молодых американцев предпочли бы жить в социалистической стране. 42% проголосовали за капитализм, а 7% выбрали коммунизм. 32% опрошенных нравится Маркс и 23% – Ленин. Похожие результаты у исследовательской службы Harris Poll, 49, 6% миллениалов и зумеров (поколения родившихся после 1982 г.) хотели бы жить при социализме. Их родители, бунтовавшие в 1968-м за право вечно оставаться детьми, принесли в университеты левую атмосферу и злость за крушение воздушных замков: во всём на свете виноваты капиталисты, каждый белый – в душе расист. Симпатии левых к палестинцам – это тоже опознавательный знак «своих» ещё с 1968-го. Чтобы вас приглашали и публиковали, нельзя идти против дискурса: крошечное государство Израиль каким-то образом угнетает огромный арабский мир.
Стоит ли удивляться, что, когда 7 октября 2023 г. боевики ХАМАС ворвались в несколько ближайших к сектору Газа кибуцев, где убили сотни людей (от грудных младенцев до пережившей холокост 90-летней Джины Смятич), по университетам Запада прокатилась волна поддержки «борьбы палестинского народа». 32 студенческие организации Гарварда подписали петицию о том, что в гибели израильтян виноваты сами израильтяне, которых они называли «европейскими поселенцами». Один сатирический новостной сайт суммировал происходящее в кампусах заголовком: «Студент Гарварда ушёл с лекции о микроагрессии, чтобы принять участие в митинге «Убей еврея».
И уже вполне серьёзно пропалестински настроенные студенты требуют принять у них сессию автоматом, потому что они слишком взволнованны событиями на Ближнем Востоке, чтобы к ней готовиться. В 1968 г. Сорбонна встала на дыбы тоже в мае: «Под булыжниками мостовой – пляж». Проблема не в том, что тогда студентам удался самый яркий в истории коллективный способ закоса от экзаменов. Они сохранили обиду на мир своих родителей, в котором надо много трудиться. И влили эту обиду в своих детей, которым суждено наконец изменить этот мир до самых основ.
Запутать всё
К концу 1980-х могло показаться, что левая идея на Западе выдохлась. Никто уже не хотел бороться против капиталистической эксплуатации на фоне благоденствия «эксплуатируемых».
Левый истеблишмент, засевший в социалистических партиях Европы и университетах Америки, пригорюнился, но философы-постмодернисты Мишель Фуко, Жак Деррида, Жиль Делёз перевернули доску: отменили рациональное мышление, а создание собственных идей заменили критикой чужих. Они всюду искали и разоблачали «метанарративы» – любые масштабные целостные объяснения того, как устроен мир: например, что ценности Просвещения помогли Западу достичь прогресса. В их понимании, наука – не наука, демократия – не демократия, а все ваши ценности сконструированы «системами языка» и подсознанием, а объективного знания достичь невозможно.
Левакам это всё пришлось очень по вкусу: теперь можно даже не обещать «светлого будущего». Раз любое знание сконструировано и политически окрашено, все планы на основе него тоже бессмысленны. Капиталистическая система должна быть разрушена уже потому, что несправедлива. Нужно лишь представить, что липовый прогресс достигался путём эксплуатации природы, геев, негров и женщин.
