«Каждый новый генерал-губернатор занимал кабинет, пустовавший уже несколько месяцев, не было даже самой простой передачи дел. Алексей Павлович обращался к чинам из ближайшего окружения, пробовал передать свои главные замыслы, только тщетно: все они уже думали о новом патроне, силились угадать его стиль управления и настроиться на него». Да уж. С преемственностью на всех уровнях у нас как-то не очень, в какие времена ни загляни. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.
Между «нельзя» и «нужно»
Каждая командировка в Петербург начиналась у Игнатьева одинаково — с хождения по министерским кабинетам, напоминания очевидного: есть большая нужда увеличить для Восточной Сибири штаты врачей и фельдшеров, а уже работающим — увеличить жалование. Местные больницы переполнены ссыльными из Европейской России, и поток их растёт. Требуются дополнительные лечебницы, количество и вместимость которых обоснованы соответствующими документами. Вообще: каждое предложение опирается на расчёты. Скажем, к ходатайству об открытии двухклассных училищ в Верхоленске и Балаганске приложены сметы на общую сумму в 4.380 руб. в год, а на Якутское трёхклассное — 3.250 руб. Так же и капитальный ремонт тюрем в Иркутске, Балаганске, Нижнеудинске и Якутске выверен до копейки. Только будет ли толк?
Министр внутренних дел слушает генерал-губернатора и как будто бы соглашается, что оклады служащих надобно увеличить. И министр финансов как будто не возражает. И Госсовет их как будто бы утверждает. Можно бы и вздохнуть с облегчением, но вот тут-то и выясняется, что министр финансов имел в виду лишь чинов губернских правлений…
Знакомясь с Восточной Сибирью, граф Игнатьев выделил главное — плохие дороги. Никаких государственных программ для Сибири не существовало, и каждому начальнику края приходилось вести переписку с Петербургом (вполне бесперспективную), либо поднимать дороги силами заключённых и крестьян, насильно отрываемых от земли. К таким, полицейским методам, прибегал, к примеру, губернатор Трескин, поднявший немало дорог, осушивший немало придорожных болот. Но из Иркутска Трескин уезжал под конвоем; вместе с ним осудили и полицейские методы обустройства дорог, при том, что других не предложили, и на долгие годы в Восточной Сибири закрепился дорожный минимализм. Только частные предприниматели масштаба Александра Сибирякова могли позволить себе бороться с порогами на Ангаре, искать северный морской путь, соединяющий Европу с Сибирью. Игнатьев пытался быть связующим звеном между Сибиряковым и правительством, просил прикомандировать хотя бы двух инженеров путей сообщения для изыскания водных путей, обозначения безопасных зон и расчистки речных порогов. Но министерство финансов и столь скромный запрос сочло неоправданным.
За время генерал-губернаторства графа Игнатьева исследован водный путь по рекам Восточной Сибири, исправлен Илимско-Ангарский волок, и по нему доставлено с Николаевского завода 20 тысяч пудов железа. В 1888 г. в Иркутской и Енисейской губерниях для улучшения Московского тракта был установлен повозный сбор и привлечены инженеры. Натуральной повинности это не отменило, но сократились её сроки, и условия работы улучшились.
Справочно
Из газеты «Восточное обозрение» от 26.06.1888 года: «Мы слышали, что ремонт и поправка главного тракта уже производится. Приступлено уже к нивелировке, снимаются профили, запасается материал и т.д. Население, хотя и привлечено к дорожной повинности, но ему сделаны облегчения: рабочие снабжаются продовольствием. Что касается повозного сбора в несколько тысяч, то он предназначен для капитальных технических работ, а теперь только идут разведки. Говорят, что у главной администрации выработан рациональный план приспособления к дороге, требующий постепенного, прочного и верного осуществления».
Из газеты «Восточное обозрение» от 09. 10.1888 года: Илимские крестьяне давно хлопотали, чтобы их обязательства по ремонту Московского тракта заменили бы поддержанием илимско-ангарского волока. Но только при Игнатьеве волок был исправлен силами этих крестьян и рабочих, поставленных А. М. Сибиряковым.
Из газеты «Восточное обозрение» от 08.01.1887 года: «Как передаёт столичная печать, с весны назначена будет специальная комиссия для рассмотрения двух проектов для сибирской железной дороги: один — графа Игнатьева, и другой — барона Корфа».
Из газеты «Восточное обозрение» от 07.05.1887 года: «Генерал-губернатор Восточной Сибири граф Игнатьев в самом непродолжительном времени снаряжает экспедицию в некоторые местности Монголии, прилегающие к Сибири. Экспедиция предпринимается с целью произвести топографические съёмки Саянского хребта, окрестностей озера Косогол и верховьев реки Енисей. Участниками экспедиции почти исключительно явятся учёные из сибиряков.
Из газеты «Восточное обозрение» от 28.01.1890 года: «Доклад Я. П. Прейна в общем собрании членов Географического общества 18 января был посвящён описанию почв и растительности Балаганского округа. Исследования проведены по поручению бывшего иркутского ген-губернатора графа А.П. Игнатьева».
Старинные указы хорошо показали себя при оклейке стен
Собираясь для обозрения Балаганского округа, Алексей Павлович запросил историческую записку об этой местности, но канцелярия уверяла, что ничего подобного нет.
— Как же «нет», если русские здесь живут почти два с половиной века?!
Первой мыслью было послать кого-то из ВСОИРГО, но ближайшие экспедиции все расписаны, да и лучше бы местным самим разобраться со своими архивами — бывшего Идинского ведомства, полицейским и двух дум, городской и степной.
Балаганский исправник Бубякин быстро понял задачу:
— Будем исправляться! — и, действительно, дал поручение секретарю полиции.
Тот взялся было, но исправник неожиданно умер, а назначенный вместо него спрашивал совсем за другое. Между тем член управы, отвечающий за архивы, углядел в них пользу для собственного хозяйства: старинные указы и грамоты хорошо показали себя при оклейке стен. Целый воз их он вывез и продал по сходной цене знакомому лавочнику — на упаковку. И другие торговцы потянулись «прикупить по дешёвке».
Из всех уездов новому начальнику края «били челом»: просили сократить должность сельских писарей. «Платим каждому от пятнадцати до 30 рублей в месяц, а непонятно за что, — возмущался один из старшин. — Ну смастерят в две недели какой-нибудь приговор, а остальное-то время пьянствуют да развратничают. Придёт кому-нибудь из крестьян какая бумага, так писарь сразу не отдаёт, а требует 80 коп. («за марку»), да ещё 30–50 коп. (или полштофа вина) за роспись в получении. Все наши писари подбираются в волости, ну а если выберем своего, то не будет ему житья от придирок».
Граф пошёл сельским обществам на встречу — и жалобы прекратились. Бумажная работа сосредоточилась в волостях, ко всеобщему, кажется, удовольствию. Но в канун перевода Игнатьева из Иркутска неожиданно выстрелило «Восточное обозрение»: «Благое предписание иркутского генерал-губернатора графа А. П. Игнатьева фактически остаётся без всякого исполнения единственно по упорству и нежеланию гг. волостных писарей. Они стали чуть не через день вызывать в волость, якобы по делам, сельских старшин и морить их при волостном правлении суток по трое: ждите-де очереди, сельских писарей теперь нет, на меня все дела возложены, а у меня свободного времени для вас мало. Видят старосты, что волостной писарь врёт, да ведь начальству не укажешь, а у них дома пахота, сев, огороды стоят, семья без хлеба. Взвыли и на первом же сельском сходе прямо заявили, что писаря сельского опять завести нужно, а то волостной писарь совсем заездит».
Справочно
Из газеты «Восточное обозрение» от 03.01.1885 года: «Из Балаганска не без радости сообщают, что ни разу не бывший трезвым заседатель 3-го участка переведён «для пользы службы» в другое место. Оттуда же пишут, что дороговизна деревенского управления обусловливается главным образом тем обстоятельством, что исправник получает с волостных и думских писарей по тысячам, а не по сотням в год. Писаря в свою очередь вынуждаются возместить свои убытки на управляемых».
Из газеты «Восточное обозрение» от 02.07.1887 года: «Нам пишут, что столь известный Лобков, удалённый графом Игнатьевым с Витима, вновь принят в отсутствие генерал-губернатора на службу, и ему даже даётся ответственное поручение».
В Иркутске нужно жить долго
С трёх часов пополудни 4 июля 1889 года у резиденции генерал-губернатора началось необычное оживление. На набережной Ангары выстроились иркутский батальон и казачья сотня, а ближе к зданию собрались чины военного и гражданского ведомства (все в парадных мундирах), гласные городской думы и просто иркутяне, пожелавшие проводить «их сиятельства». Прибыл и Высокопреосвященный Вениамин в сопровождении городского духовенства.
После молебна в домовой церкви Алексей Павлович Игнатьев вышел вместе с семьёй, попрощался с войсками, публикой и ступил на стоящий у берега пароход. Раздался гудок, музыканты грянули туш, с берега замахали фуражками, шляпами и платками! Граф, поднявшись на верхнюю палубу, долго, долго раскланивался — пока город вовсе не скрылся из вида.
О новом назначении генерал-губернатора первым сообщило Северное телеграфное агентство. А на 15 мая он назначил приём гражданских и военных чинов, гласных думы — и сделал официальное объявление. И после того прощался с городом ещё добрых полтора месяца. Традиционный объезд по случаю завершения учебного года превратился в чествование Алексея Павловича; директора растроганно вспоминали, что обращались к нему напрямую, что он и преподавателей, и воспитанников помнил по именам. Граф в свою очередь радостно сообщал, что ходатайство о расширении курса Технического училища нашло сочувствие у правительства, и к уже существующим семи классам прибавится ещё два. С готовностью отозвался на приглашение быть на закладке Трапезниковского ремесленно-воспитательного заведения; с интересом осмотрел работы воспитанников и подал пример, купив их на солидную сумму.
Дважды осмотрел городскую больницу, всякий раз отмечая перемены к лучшему. Но меню опять огорчило его однообразием: круглый год щи да каша. Всё-таки жаль, что его отозвали из Сибири так рано: здесь надо жить долго, чтобы чего-то добиться, а четыре года — не срок. Какие-то из его проектов получили движение, но неизвестно, продолжит ли их преемник. Каждый новый генерал-губернатор занимал кабинет, пустовавший уже несколько месяцев, не было даже самой простой передачи дел. Алексей Павлович обращался к чинам из ближайшего окружения, пробовал передать свои главные замыслы, только тщетно: все они уже думали о новом патроне, силились угадать его стиль управления и настроиться на него.
— Мы сохраним о вас самую добрую память, Алексей Павлович! — чуть не хором повторяли, не понимая его печали.
…Граф Игнатьев был убит в 1906: эсер Ильинский выпустил в него пять отравленных пуль. Графиня София Сергеевна носила траур до конца жизни. Похоронена в Сент-Женевьев-Де-Буа. Старший сын Алексей Алексеевич оставил воспоминания, а в них и детские иркутские страницы:
«Зимой главным развлечением был каток. Пока не станет красавица Ангара, то есть до января, мы пользовались гостеприимством юнкеров, которые имели свой каток во дворе училища. Здесь разбивали бурятскую юрту для обогревания катающихся. А с января мы ежедневно бегали на Ангару, на голубом стеклянном льду которой конёк оставлял едва заметный след.
Для прогулки нас почти постоянно посылали за какими-нибудь покупками: то в подвал к татарам, у которых, несмотря на сорокаградусные морозы, всегда можно было найти и яблоки, и виноград в бочках, наполненных пробковыми опилками; то — на базар за замороженным молоком; или, летом, — на живорыбный садок, где при нас потрошили рыбу и вынимали свежую икру.
В 80-х годах китайцы торговали в Иркутске морожеными фруктами, китайским сахаром, сладостями, фарфором и шёлковыми изделиями. Удовольствие от посещения их лачуг отравлялось постоянным и сильным запахом опиума и жареного бобового масла. Нас очень занимали их костюмы и длинные косы, но особенно — толстые подошвы, в которых, как мне объясняли, китайцы носили горсти родной земли, чтобы никогда с неё не сходить.
На всю жизнь запомнил я наше путешествие в Якутск. Мы плывем на «шитиках» вниз по бесконечной Лене: туда на вёслах, а обратно — лошадиной тягой, сменяющейся на каждой почтовой станции. Отец работает за импровизированным письменным столом в деревянном домике, построенном по середине лодки. Под вечер играем с ним в шахматы, примостившись на носу.
В Якутске мы прожили весь остаток лета, пока отец разъезжал по Алдану и ниже по Лене. Однажды мы посетили расположенную близ Якутска богатую русскую деревню, с солидными избами, украшенными московской деревянной, как на картинках, резьбой, — то было селение скопцов. Хозяева принимали по-русски, с хлебом-солью на вышитом полотенце. На угощение — арбузы и дыни, о которых мы забыли с отъезда из Москвы. Эти русские люди, заброшенные в край вечной мерзлоты, умудрялись оттаивать землю камнями и выращивать пшеницу.
Пять лет, проведённые в Сибири, пролетели как один день. Сидя в том же тарантасе, в котором мы приехали в Иркутск, я горько плакал, покидая этот город, покидая его, как мне казалось, навсегда.
По возвращении в Петербург мы заметили, что стали «сибиряками», многое повидали и переросли своих сверстников-петербуржцев. Мы почувствовали себя оскорблёнными, не встретив в них ни малейшего интереса ко всем виденным нами чудесам. Двоюродные братья и сестры подсмеивались над нами за наше неумение танцевать модные танцы и звали нас в шутку белыми медведями».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс
