Как бы я определил этот фильм? Как мощный и прекрасный. Сценарий с его историей, воссоздание исторических реалий я бы отнес к его мощи. Великолепную работу оператора, а главное - игру Юлии Высоцкой записал бы в прекрасное. В этой картине выверен каждый штрих, и ее можно было бы назвать эталонной, если бы такой эпитет не отдавал музеем мер и весов. А фильм удивительно живой.
"Москвичи" да "Волги", телефоны-автоматы, с шумом проглатывающие монету. Рука киоскерши двигает стакан с пузырящейся газировкой. Ситцевые платья волнуются на ветру. Будучи свидетелем более позднего времени, я застал этот мир уже не совсем таким, но очень похожим, и для меня воскрешение этого мира бесспорно. 1962-й, расстрел рабочих в Новочеркасске. Сейчас стало хорошим тоном отыскивать в произведениях искусства следы "очернительства прошлого". Раздавались такие голоса и в адрес "Дорогих товарищей". Интересный взгляд. А может, обвинить в очернительстве кого-нибудь другого, для кого это прошлое было настоящим? Ну, например, тех дорогих товарищей, которые отдали приказ открыть огонь по рабочим? Странная, конечно, мысль, но все же.
О каком очернительстве можно говорить, глядя на то, как дышит каждая деталь этого фильма? Фильм Кончаловского полон любви, потому что любовь в искусстве выражается вниманием к детали. Настоящий художник, занимаясь прошедшим, в определенном смысле усыновляет его. Сиротство прошедшего в том, что оно окружено настоящим, а настоящее смотрит на него не по-братски и ставит под вопрос любое его слово, любой жест. Так вот, в "Дорогих товарищах" таких вопросов нет. В течение 116 минут зритель находится в 1962 году - это с одной стороны.
А с другой - любая великая трагедия (и в событийном, и в драматургическом смысле) не привязана ни к какому году. Когда разворачивается действие "Гамлета"? Всегда. Это событие как таковое, и место его пребывания - вечность. Произведения искусства ведут диалог вовсе не только со зрителем, но и друг с другом. Беседа их между собой не столь заметна, но чрезвычайно важна.
Поясню свою мысль. Фильм "Грех" - это вроде бы о том, как непросто художнику в обществе, как он вынужден все время считать деньги (они звенят на протяжении всего фильма) и лавировать между враждующими кланами. Да, вроде бы об этом. Но еще в большей степени это, на мой взгляд, диалог с "Андреем Рублевым", в создании сценария которого участвовал Андрей Кончаловский. Ключевые фразы у режиссера спрятаны, по крайней мере помещены не там, где их можно сразу обнаружить. Микеланджело говорит: "Моими произведениями восхищались, но перед ними никто не молился". А Андрей Рублев - тот просто молчит, и отношение к его творениям вряд ли можно назвать восхищением. Но перед его иконами молились так горячо, как, может быть, ни перед какими другими.
"Дорогие товарищи" - это диалог с традиционной драматургией. Героиня фильма Людмила, делившая свой досуг между спецраспределителем и постелью секретаря горкома, вдруг превращается в Мать (как глубока и трагична здесь Юлия Высоцкая!). Она успевает поверить в смерть ребенка, а потом обретает его вновь, и в один из этих двух моментов по законам классической драмы должно наступить перерождение. У Кончаловского все сложнее.
Перелом в Людмиле происходит тогда, когда она еще не знает, что дочь спаслась. Отчаявшись, она готова разрушить тот понятный мир, в котором жила до сих пор (сцена в машине). Она подходит к какой-то личной пропасти - и отшатывается от нее: "Если в коммунизм не верить, так во что же верить?" Ответ находится быстро. Убийственный: "Сталина бы вернуть. Без него не справимся". Обретя дочь живой, обнимает ее, повторяя: "Мы станем лучше!"
Главная фраза здесь, на мой взгляд, о вере, потому что и фильм в конечном счете тоже о вере. Рассказывает о вере истинной через веру ложную и делает это без нажима. Год назад мы долго говорили с Андреем Сергеевичем об окончании фильма. Мне хотелось чего-то более определенного, но Кончаловский со мной не согласился. Теперь понимаю, что он был прав. И, да, мы станем лучше. В контексте фильма кажется, что фраза задумана как бессмысленная. А посмотришь внимательнее - так вроде бы и нет.
