Два года назад он прыгнул вниз головой в бассейн, сломал позвоночник и оказался парализованным от шеи и до кончиков пальцев ног. Никаких надежд на выздоровление не было, надеяться можно было только на чудеса современной техники. Парню купили удивительное инвалидное кресло, на котором он иногда убегал из дома. Уезжал далеко, но, конечно, не так далеко, как когда был на ногах. Тогда он, здоровый и сильный, иногда приходил к нам и даже оставался ночевать. Спрашивая: «Можно?» – сын озвучивал альтернативу: «Или мой друг будет спать на поле для гольфа, или у нас, домой идти он не хочет». Утром везла его в школу, и мы почти не разговаривали, и так всё было понятно: сила, гормоны, мало смысла. Я про себя звала американского парня Митрофаном, он был таким кудрявым богатырём, наивным, не знающим, куда девать силы: деревья с корнем вырывать не позволяют, подвигов не ждут. Вообще в той тинейджерской компании сына все молодые люди были похожими – глупые богатыри и вели себя похоже: то и дело хотели спать на поле для гольфа, в «Макдоналдсе», в лесу, только б не дома.
Когда он вернулся из госпиталя и сел в своё инвалидное кресло, моя младшая дочь сказала: «Представь, ведь он бы мог умереть, а он жив». Она верила, что ему выпала, несомненно, лучшая доля – не смерть, а жизнь. Я бы хотела быть в этом уверена, но не получалось. Невозможно стало видеть обычных молодых людей, которые просто ходят, просто руками размахивают, и на свои руки и ноги тоже трудно было смотреть. Бесконечно вспоминалось, как он у нас на диване спит и рукой отбивается от щенка, который пришёл его будить.
И были моменты ненависти к учёным, которые получают гранты, уничтожают миллиарды подопытных мышей, защищают диссертации и не могут один позвонок починить. Все они мне виделись наглыми лгунами, словоблудами.
И вдруг новость: в руках появилась чувствительность, он пальцем пошевелил. Представляете? И это самое лучшее, что с нами произошло за последние два года.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
