«В своей жизни я сыграл единственный договорной матч». Интервью Юрия Белоуса, которому сегодня 60
Известный футбольный менеджер побаловал Matchtv.ru юбилейными историями.
— Какое слово лучше подходит к дате «60»? Страшно, грустно, фиолетово?
— Звучит угрожающе, но я абсолютно спокоен. Вот когда стукнуло 50, был период не то чтобы депрессивный, но… Как раз в «Локомотиве» работал и как-то более озабоченно относился. А теперь нет. У меня родители долго жили, настраиваю себя на то, что треть жизни впереди. Но не расслабляюсь. С годами учишься ценить не только продолжительность, но и качество жизни.
— Что считаете своим главным достижением?
— Многое могу назвать. Реализовал то, о чем в юности лишь мечтал. Работал в Центральном НИИ медико-биологических проблем спорта, отраслевом институте Госкомспорта СССР. Много путешествовал по стране и за рубежом, причем еще в советское время. Страна жила за железным занавесом, а нас регулярно командировали за границу. Занимался делом, которое действительно интересовало, — системой психофизиологической регуляции. Мы создавали модели и методики для спорта высших достижений. К сожалению, после развала СССР все схлопнулось, пришлось заниматься абсолютно другими вещами, по сути дела уходить из медицины. Но продолжал работать не ради денег, а потому, что было интересно. Находясь в футболе с пяти лет, стал топ-менеджером в этом виде спорта. В луганском детстве даже помыслить о таком не мог.
— Что такое психофизиологическая регуляция?
— Возможность управлять своим психоэмоциональным состоянием. Брали за основу йогу, китайские медитативные системы, цигун, тайцзицюань. Работали над трансцендентальной медитацией. В двадцать с лишним лет я возглавил огромный научный центр на базе ЦНИИМС, там работало порядка 300 сотрудников. Потрясающе интересная деятельность.
— Чакры, мантры, просветление — занимались этим?
— Помните Исинбаеву в Пекине-2008 перед решающим прыжком? Села, накрылась одеялом, вышла в сектор и взяла победную высоту. Примерно этим и занимались. Нашей задачей была подготовка методик для психологического раскрепощения спортсменов. Система дыхания, медитация, особенно невербальная, то есть основанная на внутреннем сосредоточении. Известно, что баскетболисты «Лейкерс» еще в 80-х занимались тайцзицюань. С одной стороны, боевое искусство, с другой — саморегуляция и концентрация.
Научный факт: при медитации выделяются эндорфины и энкефалины — внутренние морфиноподобные вещества, гормоны радости. В Америке врачам во время коронавируса предлагалось практиковать подобное, чтобы снимать стресс. Центральная нервная система отвечает за очень многие процессы в организме, а уж в спорте высших достижений тем более.
— И этим занимались 300 человек?
— Не только этим. Помимо научной работы трудился в клинике. Создал хозрасчетное предприятие — центр нетрадиционных методов оздоровления, прилично зарабатывал. Среди трехсот человек были наши, американцы, китайцы, индусы. Приезжал великий йог Айенгар, основатель мощного направления, хотя йога в СССР была запрещена. В 1989-м, чтобы провести по ней конференцию, пришлось решать массу проблем.
В итоге сложилась система семинаров с разъездами по всей стране и миру. Готовили преподавателей, научную литературу. Где только ни побывал — в США, Бразилии, Коста-Рике, Китае… Это позволило открыть после развала Союза, чтобы выжить, туристическое агентство. Издавал газету «Топ-тур» — вкладку к «Московской правде». Был избран председателем ассоциации журналистов, пишущих о туризме, шесть лет еженедельно проводил в МГИМО мастер-классы на факультете международного туризма.
Потом открыл Высшую школу футбольного менеджмента. К нам приезжали великие люди, от генерального менеджера «Манчестер Сити» до президента «Бока Хуниорс». Маурисио Макри, знаете такого? С 2015-го по 2019 год — президент Аргентины, у него я покупал Бракамонте. Деканом школы был мой друг Геннадий Логофет.
— Я снова про науку. У вас ведь и подопытные были? На ком ставили эксперименты?
— Добровольцы выстраивались в очередь, как в мавзолей.
— Хорошо платили?
— Даром. На то и добровольцы.
— За еду?
— Им нельзя было есть, голодали. Мы с Галиной Шаталовой, основоположницей системы естественного оздоровления, отправляли группы в пустыню Кара-Кум. Они шагали 10 дней без еды, а мы исследовали всякие экстремальные моменты.
— Сколько гостей пригласили на 60-летие?
— Нисколько. Коронавирус не способствует, не хочется подвергать людей риску. Недавно был на «Кинотавре», человек 10 селебритиз заразились. Отпраздную, когда обстановка попроще станет.
— Доводилось играть с вами в футбол. Констатирую без лести — технарь. Это врожденное или в футбольной школе Луганска научились?
— Там было две структуры: интернат, который закончили Юран и Семак, и школа олимпийского резерва, где учился я. Жил рядом со стадионом «Авангард», поэтому выбор вида спорта в детстве не стоял. После школы не покидали полей и площадок, рубились до ночи. Жаль, что контактных линз тогда не существовало. Когда мне в очередной раз разбили очки, тренер сказал: «Парень, при всем уважении двигай в науку, литературу — куда хочешь. Главное, не в футбол». В 80-м появились линзы, но я уже учился на лечебном факультете луганского мединститута, тема отпала. Горжусь тем, что мое фото висит в луганской ДЮШОР на доске почета — вместе с Заваровым, Куксовым, Онопко. Не за достижения игрока, конечно, а за определенные успехи в менеджменте. Спасибо малой родине, стараюсь ей помогать, тем более в этот трудный момент.
— Вы закончили лечебный факультет луганского мединститута. Что дальше?
— Работал на кафедре ассистентом, преподавал самый сложный предмет — патологическую анатомию.
— Трупы резали?
— А как без этого? Невозможно заниматься медициной, если не прошел морг. Своими глазами надо видеть сосуды, сердце, морфологические изменения, иначе не добьешься ничего в профессии.
— Складывается ощущение, что вам по жизни многое давалось легко. Нет?
— По-всякому было. Развал Союза, уход из медицины — очень непростые моменты. Царила всеобщая нищета, папиросы поштучно продавались, у бабушек денег на аспирин не хватало, какая медицина? И в Москве меня никто с объятиями не ждал.
— Как же вы здесь оказались?
— Был такой метатель копья Владимир Кузнецов, участник трех Олимпиад. Создал антропомаксимологию, науку о предельных возможностях человека. На четвертом курсе лечфака я прочитал об этом в «Советском спорте», отправил ему письмо. С критикой. Привел в пример потолок адаптационного ресурса в теории стресса и дистресса Селье, упомянул великих йогов Рамакришну и Вивекананду. Затем в отпуске приехал в Москву, встретился с ним. Кузнецов заинтересовался, предложил поступить в аспирантуру. И я с одной сумкой в руке отправился покорять столицу. Остановился в коммуналке у товарища, перед утренним визитом к профессору взял почитать «Вечернюю Москву». Вижу некролог: Кузнецов умер.
— Поворот. Был план Б?
— Полгода искал возможность пробиться в ЦНИИМС на Казакова, 18, где сейчас Минспорта. Попасть туда было невозможно.
— А жили на что?
— Ну, в студентах я был состоятельным человеком. Зарабатывал за лето столько, сколько преподаватели за год.
— Что-то теневое?
— Легально. В Советском Союзе, если помните, по 500 рублей получали академики, министры, директора. При этом на севере в магазинах не было фруктов с овощами, а на юге рабочих рук, чтобы собрать их с полей. Совет министров постановил: сезонные рабочие, то есть шабашники, имеют право на 10 процентов собранного, если подсобят аграриям. Со своей долей можно было делать, что хочешь: есть, вино гнать, продавать, хоть надкусывать.
В Луганске продать фрукты невозможно, там на улицах абрикосы с вишней растут, никто не берет. И стал я, 19-летний мальчишка, сколачивать бригады по 20, 30 человек, затем по 100 и больше. Получали 10 процентов — шел договариваться насчет вагонов. Со временем бригады стали специализированными, одни по арбузам, другие по яблокам или огурцам. К 25 годам объездил всю страну, сдавал урожай в «Коопторг». Байкал, Казахстан, Мурманск… При стипендии в 40 рублей за два летних месяца я зарабатывал 5-7 тысяч.
— Для СССР огромные деньги.
— Был значительно более обеспечен, чем родители: папа главный инженер, мама медик. Жил крайне интересно, а тот опыт впоследствии помог управлять коллективом и людьми. Для менеджера очень ценное умение.
— Успевали совмещать учебу с доставкой яблок?
— Конечно. Страда была в основном летом, на сентябрь договаривался в деканате, чтобы не трогали, потом наверстывал. Учился хорошо. Играл в футбол за институт.
— ОБХСС и криминал не трогали?
— Совершенно. Трясли цеховиков, подпольщиков, а с пацана что взять? Собрались, отшабашили, разошлись. Никто особо и не догадывался, а я не афишировал. Вам первому публично рассказываю, между прочим. Проблема была в другом. Билетов на самолет нет, вагонов нет, в гостиницах мест нет, упаковочные ящики достать невозможно. Каким я только способом ни путешествовал. В багажном отделении летели однажды с компаньоном. Среди чемоданов.
— Холодно же!
— Потому и убрали две бутылки коньяка. Борт изнутри покрылся пятисантиметровым инеем, замерзли как собаки. Летели из Тюмени в Гомель, который нам даром был не нужен. Проблема стояла шире — попасть с Востока на Запад. Тут уж за любой вариант хватались. В другой раз уговорил летчиков. Отпирались до последнего: «Нет свободных мест!» Не знаю, какие нашел слова, но сжалился пилот: «Если только договоришься с родителями и какого-нибудь ребенка на руки посадишь». Договорился с одной мамой, взял на руки девочку. Лет девятнадцати. Волшебно долетел.
— В Краснодаре люди на амброзии деньги поднимали. В рамках борьбы с сорняком родина принимала по копейке за корешок. Выезжали за город, полями выкашивали. В связке тысяча корешков, за лето набегало на «запорожец», даже когда до полкопейки снизили.
— Этим не занимался, сильнейшая аллергия на амброзию. В Москве прошла, а когда в «Ростове» работал, вернулась, чуть концы не отдал.
— Итак, умер профессор. Нашли входы в НИИ?
— Нашел. Ночевал полгода у приятеля в коммуналке, спал на полу. Он композитор, мотался по стране, когда уезжал, мне диван доставался. Потом квартиру сняли. Распрямился я в Москве, как сжатая пружина. Времена в конце 80-х были сказочные: слом эпохи, ноль запретов, бездна возможностей, мир у твоих ног. Помню ресторан Дома кино, Гребенщикова и Цоя в легендарном ДК МЭЛЗ… До сих пор «Ассу» c восторгом пересматриваю.
И вот пробился к директору НИИ, легендарному Александру Алавердяну. Через третьи руки заручился рекомендацией профессора Леонида Иоффе. Захожу в кабинет, у Алавердяна посетитель. «Здравствуйте, — говорю, — я от Иоффе». — «Вы его хорошо знаете?» Оторопело молчу, вдруг вступает мужик, который в кабинете сидел: «Ладно тебе, Саш, хороший же парень». Оказалось, Иоффе.
— Приняли вас?
— Младшим научным сотрудником в лабораторию. Месяц поработал, снова пришел к Алавердяну: «Не мое. Хотел бы заниматься тем-то и тем-то. Кто в НИИ над этим работает?» — «Никто. Теперь ты будешь работать. Назначаю главным по этой части». Лет пять я там трудился, счастливое время. Потом все рухнуло. Когда Мутко стал министром спорта, просил его: «Возродите институт. Стране нужен свой НИИ для спорта, такой, который создали в свое время к московской Олимпиаде». — «Да вот, ты понимаешь…»
— В футбол в Москве продолжали играть?
— За ветеранов «Спартака», Логофет и Гладилин сразу подтянули. Когда навещал родителей в Луганске, ветераны «Зари» брали с собой в турне по птицефабрикам. Играли на колхозном стадионе, пара кур каждому в подарок, купоны бесплатные на что-то, банкет. Представьте, Заваров, звезда «Ювентуса», в отпуске тоже с нами ездил. Великий же коллектив, чемпионы СССР 1972 года, одно удовольствие. Так и Сашке пара кур доставалась. Брал, не выкидывать же.
— Когда впервые оказались в Китае?
— В 89-м, сразу после того, как танки на площади Тяньаньмэнь раздавили 10 тысяч студентов. В 28 лет поехал руководителем группы учиться в Пекинскую академию ушу. Весь Пекин в велосипедистах, машина по центру города проезжала раз в две минуты. Мне была положена, как начальнику, по воскресеньям. Сняли фильм «Путешествие в страну ушу», мы с Далем Орловым были сценаристами. В академии — итальянцы, румыны, чехи, словаки, люди из Макао. Я потом всех пригласил в Союз на свои деньги, включая принца из Непала. Неделя в Крыму, неделя в Сочи, провели семинар. Боевые искусства в СССР были запрещены, приходилось заявлять их как гимнастику.
— Случалось использовать китайские боевые навыки в обычной жизни?
— Драться? Бывало.
— Кому перепадало?
— Поэзии в этом нет, нудная тема. Зацепился пару раз, пятерых не вырубал, но выглядел достойно. Лучше избегать, вступать, только если затронули твою честь или спутницу. Рональд Рейган говорил: «Мы за мир, но иногда правильнее воевать». У нас вырвали из контекста, приписали агрессию, хотя мысль верная. Порой противник не оставляет выбора.
— Что за история у вас была с поездкой в Гималаи?
— О, это я люблю. В 2007 году поехал зимой на Гоа. Там была веселая компания, и вот Дима Дибров как-то говорит: «Три дня находился за 200 километров отсюда, в общине хиппи. Такого кайфа давно не испытывал». Я сбежал из пятизвездочного отеля и тоже рванул на три дня. Жил с хиппарями в каком-то сарае, потрясающие люди. Летом пригласили меня в Гималаи. Взял с собой подругу, бродили по горам с рюкзаками, купались в чистейших верховьях Ганга, жили в пещерах, ночевали в спальных мешках. Общались с йогами-тантристами, мудрыми отшельниками. Орлы с размахом крыльев в два метра летали перед носом.
— Колония хиппи была похожа на фильм «Пляж» с Ди Каприо?
— Не смотрел, но это не те хиппи, что вечно под кайфом. Мы, например, голодали, потому что правилом была полная аскеза. Ребята жили в колонии по шесть-семь лет, порвали российские паспорта. Я их потом водил в посольство, чтобы смогли вернуться в Россию. Посол сказал: «Если не хотите сесть в тюрьму, поскольку нарушили все индийские законы, объявим вас сумасшедшими». Отвечают: «Согласны».
Привел двоих в лучший отель Дели — их не пускают с дредами. Наехал на обслугу: «Это звезды мирового футбола, будут играть в моем клубе!» Один залез в ванну с пеной и сказал: «Впервые за восемь лет моюсь в теплой воде».
— Индия удивительная, нереальная, волшебная, как и Китай. Довелось посетить с известным китаистом Брониславом Виногродским даосский монастырь в горах, я уже был президентом ФК «Москва». Спали на нарах и циновках, ели, что добудем, подножный корм.
— Как послушники или туристы?
— Как странники — туристов там почти нет. Сутки поднимались по ступенькам в скалах, тяжелая история. Постучались, монахи предоставили кров. Ночью жутко захотелось есть, совершили налет на чулан с продуктами, нашли картошку, стали жарить. Оказалось, редька. Потом подступило кислородное голодание. Но не такое, как на озере Титикака в Боливии, где был два года назад. Там в спокойном состоянии пульс 110 и сердце выскакивает, каждый шаг дается с трудом.
— В какой момент вас прибило к футболу?
— Как менеджера? Логофет привел в команду правительства Москвы. Играл я относительно неплохо, со временем сложились отношения с Юрием Лужковым. Выступал и за правительство России в команде Павла Бородина, капитанил в сборной журналистов страны, которую сам создал. Иногда играл по три матча в день. С середины 90-х стал организовывать турниры. Первый — фестиваль футбола на Канарах. Бородин каждый год давал самолет по приемлемой цене, отправлялись туда всем табором, почти 200 человек. Сначала жутко влетел по деньгам, хотел квартиру продавать, но вырулил, рассчитался за счет контракта с туроператором РФС, где занимался болельщицкими делами.
Позже перенес фестиваль в Израиль, в другие страны. С 1997-го стал проводить турнир парламентов и мэрий, единственный раз, когда мероприятие сорвалось, — в этом году, из-за вируса. С 2000-го — ежегодная выставка «Футбол-Маркет». Какие только звезды и тузы к нам ни приезжали, первая выставка вообще прошла в Кремле к огромному удивлению иностранцев во главе с президентом УЕФА Леннартом Юханссоном. Спасибо Колоскову, единственный президент РФС, который всегда поддерживал.
— Затем Михаил Прохоров, с которым познакомились на футбольном поле, предложил возглавить футбольный клуб. У меня даже амбиций не было в этом смысле, а оказалось настолько интересно! Первый год — нереально тяжело, команда шла на последнем месте, просыпался с мыслью: я успешный человек, всегда добивался своего, а тут просто катастрофа. Но в последнем туре удалось остаться в высшем дивизионе, и дело пошло на лад.
— Выставка, фестивали — не благотворительные истории. Масса расходов, нервы. На чем зарабатывали?
— Во-первых, команды на турнирах платят взносы. Были такие, кто не мог платить, например, парламенты Молдовы, Армении, естественно, журналисты, артисты. Находил спонсоров. Помню, привлек знаменитую табачную компанию. Выделили 20 тысяч долларов, сумасшедшие деньги по тем временам. Приехали четыре топ-менеджера, очень просили свести их с Бородиным. На финальном банкете подхожу: «Пал Палыч, генеральный партнер хочет познакомиться». — «Сколько они тебе дают?» — «Двадцать тысяч». — «Гони в шею, на следующий год дам в три раза больше». Для него, конечно, это был не бизнес, а чистое меценатство. Зато турнир становился благотворительным, мы оказывали помощь детским командам.
— С Лужковым близко дружили?
— Да. Бывал у него на днях рождения, гостил дома. Он тоже приходил на мои праздники. Большую роль сыграл в жизни. Когда работал в «Ростове», предложил губернатору организовать рынок по типу Лужников, чтобы доходы мог получать клуб, хотя бы частично. Лужков уже не был мэром, согласился проконсультировать, помочь с людьми. Но губернатор передумал. Ему есть что терять, рынок все-таки головная боль.
Лужков бывал на матчах «Москвы», многие ревниво относились к нашей дружбе. Недавно прошел день его памяти, меня пригласили. Елена Батурина устроила альтернативное мероприятие, позвала других людей.
— С ней у вас какие отношения?
— Никаких. Отношусь с уважением, но на расстоянии.
— Правда, что Лужков помог вам стать владельцем квартиры в центре Москвы по символической цене?
— Неправда. Он подписал разрешение, но я купил квартиру раньше. После дефолта рынок просел, цены упали, не стал упускать момент. Лужков ни при чем.
— Квартира пятикомнатная?
— Была. На Плющихе, с видом на Москва-реку и МИД. После перепланировки комнат стало меньше.
— Вы не раз рассказывали про работу в «Москве». Ускользнул от понимания вопрос: зачем понадобился тренер Алейников?
— Вообще «Торпедо-ЗИЛ» покупался для Красноярска. Клуб при частичном финансировании Прохорова должен был поддерживать авторитет губернатора Хлопонина. Но тот разобрался с долгами, бюджетниками и понял: не до футбола. Проект подвис, стало непонятно, для чего он и для кого.
Хотелось пригласить специалиста без кредитной истории, никем не ангажированного. Как Слуцкий впоследствии. Взял Алейникова — ошибка. К восьмому туру пришлось исправлять. Набрали при нем два очка.
Тренер должен управлять футболистами, а он тихоня. Любил повторять: «Главное стартануть». С тех пор я это слово, «стартануть», возненавидел. Так и не стартанули в итоге. Пришлось прилагать массу усилий, чтобы удержать команду на плаву.
— Как вы руководили Олегом Блохиным, легендой с многотонной короной на голове?
— Футбольная икона, мастер! К своей персоне относился очень серьезно. Любил говорить о себе в третьем лице. «Они никогда его на колени не поставят!» — «Кого его?» — «Меня». Да, король. Если бы не Андрюша Баль, команда, думаю, ушла бы под откос. Универсальный адаптер, человек с потрясающей харизмой, шутник.
— Могли сказать Блохину: «Олег, делаем не так, а вот так!»?
— Не лез в тренерские дела. После продажи Прохоровым акций «Норникеля» ушел из клуба, уже понимал, что проект близок к концу. У меня поинтересовались, как быть с Блохиным. Зарплата, мол, большая, и вообще не устраивает. Загляните в контракт, отвечаю, все прописано. До того, как принять Блохина на работу, был разговор: «Олег, очень уважаю. Но если завтра тебя пригласят из «Москвы» в «Барселону», на кого нас покинешь? Или у тебя не пойдет, такое тоже возможно. Давай оговорим этот момент. Зарплата за два месяца, и разбежались». — «Идет». Так что все решилось без проблем. Когда менеджер нанимает спеца на работу, он должен четко понимать, как будет с ним расставаться. Это важно.
— С Сергеем Андреевым в Ростове доводилось пересекаться?
— Понимаю, почему вспомнили. Напоминает Блохина характером. Наш, луганский, начинал в «Заре». Для Ростова — величина. Когда туда приехал, позвонил ему, хотел встретиться, предложить карту в ложу почетных гостей. Представился, хотя он знал, кто я и что. Уточнил, не поздно ли звоню в девять вечера. Спрашивает с апломбом: «А что вы, собственно, хотели?» — «Знаете, пожалуй уже ничего».
Теперь у меня к вам вопрос. Про договорные игры будете спрашивать?
— Уже спрашиваю.
— В своей жизни сыграл единственный договорной матч. И не я лично, а команда «Комсомольской правды», за которую выступал на турнире журналистов. Встречались со «Спорт-Экспрессом». Ничья выводила в плей-офф «СЭ», наша победа — узбеков. Всегда помогал прессе из стран СНГ участвовать в таких турнирах. Тогда играли в Питере, а так нас и в Ереване, и в Баку, и в Молдове принимали на высшем уровне, вплоть до президентов. В Кишиневе до сих пор, наверное, часть ваших коллег из винных подвалов не выбралась.
— Вам в том матче что было выгодно?
— Все равно, «Комсомолка» уже заняла первое место в группе, а впоследствии и выиграла турнир. «СЭ» я тогда в одиночку обыграл бы, там вопросов не было. Но является ко мне делегация во главе с Рабинером. Предлагают расписать ничью. «Игорь, — говорю, — от тебя не ожидал. Узбеки за победу над вами дыню обещают, буду думать».
— Сжалились?
— Как только мы начинали вести в счете, уходил с поля. Они сравняли в конце. А после матча дыни захотелось. Может, думаю, зря согласился?
В рамках жанра слово предоставляется другой стороне.
Игорь Рабинер: «Допускаю. Вообще готов допустить что угодно: на турнирах Белоуса выпивалось столько, что в памяти осталось немногое. Этот эпизод категорически не помню. И сомневаюсь насчет моего главенства в делегации. В те годы с куда большей вероятностью побежал бы в магазин, чем на переговоры».
— Я-то про другие договорняки хотел спросить. 2003 год, ваш «Торпедо-Металлург» в 28-м туре обыгрывает «Динамо» 1:0, в 30-м «Спартак» 2:0 и остается в премьер-лиге, опередив на очко «Уралан». Что это было?
— Даже близко не договорняк. Виктор Прокопенко на пресс-конференции бросил прессе: «Сами делайте выводы». И пошло гулять: то ли ты украл, то ли у тебя украли. Предлагал Юрию Заварзину, руководителю «Динамо»: «Давайте в суд подадим, ничего ведь не было». Пиманов снял в «Человеке и законе»: «Смотрите, специально бьет выше ворот!» И показал нападающего, который четыре раза из пяти по мячу не попадал, не то что по воротам. Тем более при противодействии защитника.
На самом деле было так. Мы платили игрокам за победу по четыре тысячи долларов: две сразу, две — в зависимости от итогов сезона. На совете директоров сказал: «За честь клуба никто биться не будет, не тот бренд. За свое имя тоже вряд ли, у этих ребят его пока нет. А вот за деньги будут. Давайте в каждом из оставшихся пяти туров увеличивать бонус за выигрыш на четыре тысячи. Сначала восемь, потом двенадцать, шестнадцать…». Совет директоров дал добро. Итог — четыре победы из пяти, над «Сатурном», «Ротором», «Динамо» и «Спартаком», которому уже ничего не надо было. Уступили только «Рубину», сохранили прописку. Конечно, выглядело удивительно, пошли разговоры. Однако сработал материальный стимул, только и всего.
— Зато другая ситуация добавила вам вистов. В 2004-м вы были одним из четырех президентов клубов, проголосовавших против расширения лиги в угоду вылетевшим «Ротору» и «Кубани».
— А как иначе? Если хотим расширяться, давайте менять регламент до, а не после завершения чемпионата. Вылетели? До свидания. Поразил тогда Коля Тонков, президент «Шинника». Мы дружили, обменивались мнениями за сутки. «Как можно, что ты!» И вдруг голосует «за», я обалдел. Потом объяснил: «Я человек партийный, позвонили, надавили». После этого долго с ним не общался.
— Со Слуцким на связи?
— Крайне редко. В последний раз виделись в Голландии, он работал в «Витессе», пригласил к себе домой. Дай бог ему удачи в «Рубине». Когда увольняешь тренера, это не может не сказаться на отношениях.
— Обиделся за ваши слова о его характере и о психоаналитике в «Москве»?
— Думаю, да. Мне все равно. Слуцкий знает тренерское ремесло, но его нужно прикрывать в смысле управления коллективом. В «Москве» это делал авторитетный и харизматичный Шустиков, в ЦСКА Гинер, Овчинников, в «Халл Сити» и «Витессе» такой силы не нашлось. Посмотрим, как будет в «Рубине».
— Научите, как стать агентом узбекского футболиста? Наример, Жалолиддинова.
— Начну с другого конца. Никогда не был и не буду футбольным агентом. Во-первых, тяжелейшая профессия. Во-вторых, у меня появился партнер, бывший футболист, которого я в свое время устраивал из луганской «Зари» в «Спартак», потом играл в Чечне и на Украине. Вот он идеальный агент, а у меня не хватит терпения разговаривать по пять раз в день с родителями, футболистами и так далее. Сложное дело.
Зато могу предоставить партнеру свои связи и контакты. Предпочитаю не вести, а продюсировать сделку, это более глобальная работа, по сути консалтинг. Есть у меня компания Soccer Career. Там работают аналитики, разбирающиеся в предмете. Знаю, по каким критериям искать футболистов и тренеров, какими качествами они должны обладать.
— Не бы?