«Вокруг света» побывал в турецкой деревне Этрим под Бодрумом и выяснил, что ковер для местных мастериц — это и способ рассказать о жизни, и сама жизнь.
— Хочешь увидеть нашу жизнь? Тогда вставай в шесть утра, — предлагает 59-летняя Уммахан, в доме которой мы поселились. — С петухами…
Но я пробуждаюсь не от звонкого кукареканья, а от сосредоточенного мычания. Корова жует свой завтрак возле моего окна, пока Уммахан ее доит. На часах 5:30. Деревня Этрим просыпается. В шесть всех отстающих будит призыв к утренней молитве. Уммахан с дочерью идут на кухню — в деревне семьи большие, на готовку требуется много времени. После завтрака детей отправляют в школу, что в двух километрах отсюда. А молодежь спешит к автобусной остановке, на работу в Бодрум. Оставшиеся посвящают себя домашним делам. Целый день Уммахан будет готовить, убираться в доме и во дворе, стирать, возиться с детьми… Но едва появится лишняя минутка, сядет за ткацкий станок.
Улицы в Этриме можно пересчитать по пальцам. Но нельзя назвать — у них нет имен. Для обозначения пункта встречи у 300 местных жителей есть три достопримечательности: магазин, кафе и родник. Родник здесь называют фонтаном. Он и вправду очень декоративен. Струйка воды вытекает из белой каменной плиты выше человеческого роста. В ней высечена арка, напоминающая михраб — полукруглую нишу в стене мечети и соответствующий узор на молитвенном ковре. Такой «фонтан» никак не ожидаешь увидеть в горной турецкой деревне. Он расположен на окраине, вдали от посторонних глаз. По рассказам местных, по этой причине возле него традиционно встречаются влюбленные.
В деревенском кафе столы застелены коврами вместо скатертей. «Чтобы не скользило, — объясняет хозяин, 37-летний Ниязи, который унаследовал бизнес от отца, а тот — от своего отца. — На таком столе чашки не съезжают».
А еще на ковре удобнее играть в окей. Окей — это популярная в Турции игра, которая немного напоминает наше домино. На костяшках изображены числа от единицы до тринадцати в четырех цветах. Нужно собрать либо комбинации из одинаковых чисел в разных цветах, либо ряд последовательных чисел одного цвета. Кто первый — тот и победитель. Проигравшие платят за чай. В окей дни напролет играют пенсионеры. Играют и пьют чай. А в процессе обсуждают последние новости. Кафе — это, как и сто лет назад, своеобразный информационный центр, мужской клуб. Женщины в кафе не ходят.
Напротив кафе расположен единственный в Этриме магазин. Там продается все необходимое: бытовая химия, алкоголь, сигареты и долгохранящиеся продукты — то, что местные сами не выращивают и не производят.
— Вы должны попробовать наши турецкие шоколадки, — протягивает фиолетовую упаковку молодая продавщица за громоздким старым монитором.
— В другой раз, не взяла с собой денег, — отвечаю.
Девушка улыбается:
— Позже занесешь. У нас все так делают.
Продавщица даже не записывает имена должников в блокнот — здесь все друг друга знают.
У лестницы лежит гора обуви: разуваться нужно до того, как ступишь на крыльцо. Оно плотно застелено ворсовыми коврами. Как и ступеньки, ведущие в дом семьи Башол. Соответствуя фамилии, которая буквально означает «быть первым», Мехмет 36 лет назад первым в округе открыл центр по продаже ковров, основав самый успешный бизнес в деревне. Сегодня его 31-летний сын Энгин продолжает начатое отцом дело. Единственное, что видишь, войдя в дом, — ковры. Ими завешаны стены и устланы полы четырех комнат первого этажа. Они стоят в рулонах и лежат стопками почти до потолка. Ковров в доме около трех тысяч. Интересуюсь, сколько стоит самый дешевый.
— От 50 долларов за маленький ворсовый ковер размером 60 см на метр, — говорит Мехмет и аккуратно раскладывает на полу шелковый ковер с цветочным узором. — А вот этот стоит две тысячи долларов. Ему больше 100 лет, такой мы называем античным. Самый дорогой в коллекции стоит 20 тысяч долларов.
— Наверное, если продать все ковры, можно хорошо устроиться в Бодруме?
— Бодрум дорогой. Хотя, думаю, квартиру можно было бы купить. Но я ни за что не променяю свой Этрим на городскую суету.
— А что это за цветок на ковре? — спрашиваю у местной мастерицы.
— Это табак. Мы долго жили за счет табака. К нам даже приезжали люди на заработки из других сел. Когда родители передавали свои земли по наследству, сыну доставались лучшие, на которых можно вырастить табак, а значит, прокормить семью. А менее плодородные участки, например у моря, переходили в руки женщин.
— И вам не обидно?
— А чего обижаться? У нас всегда так было принято, что мужчина получает больше — ему же семью содержать. Но женщины в итоге выиграли: в 1980-е годы государство перестало поддерживать местный табачный бизнес. А Бодрум превратился в дорогой курорт. Земли у моря подорожали, и бодрумские женщины стали богаче мужчин.
Самому старому зданию в Этриме около 250 лет. Этот одноэтажный каменный дом с деревянными балками и отслоившейся штукатуркой напоминает музей. Он принадлежит семье Башол, которая хранит здесь все, что связано с их предками — одними из первых поселенцев деревни.
— В этом доме родился мой дедушка, — рассказывает Энгин. — В те времена тут теснились всей семьей, а семьи у нас большие. Кровати ставить негде было, поэтому все спали на полу бок о бок прямо на коврах.
— Молодежь уже не заставишь ткать, — жалуется 51-летняя соседка семьи Башол, тоже Уммахан. — Раньше все женщины Этрима были заняты коврами. А сегодня только половина. Не хотят дочери тратить ежедневно по 7–8 часов на ковры, ведь все по хозяйству приходится делать самим. Мужья помогают только стричь овец в апреле-мае. Помню, еще 20–25 лет назад в каждой семье было по 100–150 овец. Сегодня пять — уже хорошо.
У семьи Башол вообще нет овец, а у Уммахан около десятка. Женщина делится с соседями шерстью, и вместе они прядут ее и красят, вместе ткут ковры.
— У нас в деревне соседи больше чем семья. Я могу зайти к ним ночью домой и взять сахар, если потребуется.
Уммахан Токер,
соседка семьи Башол, 51 год
Я тку ковры с шести лет. За 45 лет соткала около 400 штук. Цвета и узоры выбираю по настроению. Мы в деревне используем примерно 25 цветов — получаем их с помощью натуральных красителей. Они намного лучше синтетических, цвета долговечнее. Шерсть крашу сама, кипячу в котелке на костре вместе с разными растениями, которые мы находим в округе. Если нужен красный цвет, я бросаю корень марены. Если к нему добавить немного ягод малины и подержать в кипятке пару минут, получится оранжевый оттенок. А если варить с малиной пряжу весь день, она окрасится в лимонно-желтый. Нежный желтый оттенок дает кожура граната, а голубой — лаванда. Чтобы получить оливковый цвет, бросаю пучок шалфея, коричневый — орехи, серый — желуди. Каждая женщина знает, когда следует сорвать то или иное растение, чтобы получить нужный цвет.
Уммахан, мать Энгина, устраивается поудобнее на ковре среди двора. Из корзинки достает состриженную овечью шерсть и начинает расчесывать большим деревянным гребнем с длинными металлическими зубцами.
— Это для того, чтобы убрать катышки, листья и другую грязь, — объясняет женщина.
Очищенную шерсть — кудель — Уммахан берет в левую руку и вытягивает из нее нить. В правой держит деревянное веретено, раскручивает его по часовой стрелке, как юлу, и начинает наматывать нить. Такая пряжа тоньше и прочнее машинной.
— Это кропотливая работа, — подтверждает Уммахан мое невысказанное предположение. — Мужья шутят, что им точно не хватит терпения и усидчивости. Но есть мужчины, которые ткут ковры: в некоторых турецких тюрьмах, например в городе Сивас.
Уммахан,
мама Энгина, 59 лет
В нашей деревне на свадьбу дарят все, что пригодится в хозяйстве: занавески, скатерти, подушки, постельное белье, ткацкий станок. Семейные ковры — обязательно. Мамы передают их детям, а они — своим, так ковры переходят из поколения в поколение. Все ковры, которые я соткала до свадьбы, достались братьям и сестрам. Отец не благословил меня на брак, и я убежала с женихом в Бодрум, где мы тайно поженились. Спустя несколько месяцев вернулись в Этрим. На подаренное семьей мужа золото обустроились в деревне, открыли ковровый бизнес.
Если девушка ослушалась отца, он может не общаться с ней до конца жизни и не пускать в свой дом. Со временем я помирилась с родителями, они мне разрешили приходить. Но отец побывал у нас, только когда сыну исполнилось 20 лет. А приданое мне так никогда и не отдали. У меня двое детей, у них уже свои дети. И теперь я тку ковры внукам.
Самая опытная ткачиха деревни, 82-летняя Гюльсум, склонилась над станком, на котором вертикально натянуты белые шерстяные нити. Это основа. Над станком висят мотки с окрашенной пряжей. Гюльсум тянется за синей ниткой, подхватывает ею две белые и обвивает каждую. Концы обрезает большими ножницами.
— Этот узел называется гиордес, — рассказывает мастерица. — Он турецкий, используется только у нас. А еще есть персидский. Он проще: подхватываешь тоже две нити основы, но обвиваешь только одну. Поэтому турецкий узел прочнее, а значит, ковер прослужит дольше.
Каждый узелок делается вручную, один за другим — в среднем по четыре на сантиметр. Один узелок — одна точка на ковре. Чем их больше на квадратный метр, тем тоньше узор и, соответственно, дороже ковер. Как с фотоаппаратом: больше пикселей — лучше картинка.
Длинный коридор в доме Энгина завешан газетными вырезками. Статьи, в основном на турецком языке, рассказывают о звездных гостях деревни. Узнаю на фотографии Майкла Дугласа. Он посетил Этрим в 1989 году и даже вспоминал об этой поездке в интервью одной итальянской газете. Еще как-то наведалась актриса из сериала «Беверли-Хиллз». Как зовут, местные не помнят, говорят — блондинка. Она захотела купить один из трех любимых ковров Энгина. Узнав, что актриса собирается постелить его в ванной, хозяин отказался продавать ковер. В итоге он попал в «правильные» руки — к одному американскому профессору, которому показалось, что ковер заговорил с ним, едва тот его увидел. Это был антикварный экземпляр стоимостью больше 5000 долларов.
Энгин Башол,
владелец коврового центра в Этриме, 31 год
За каждым ковром скрывается история. И не всегда радостная. Я знаю случай, когда местная мастерица ткала ковер в саду. Ее дочка резвилась рядом. К ней подползла ядовитая змея и ужалила. Свою скорбь женщина изобразила на ковре в виде двух змей. Закончив работу, она долго топтала узор, пыталась таким образом излить горе.
Когда моя мама убежала с отцом, бабушка сильно переживала. И соткала ковер, усеянный изображением слез. К сожалению, он не сохранился. Многие женщины не сознаются, о чем хотели рассказать в своей работе. Часто это секреты, связанные с любовными переживаниями. Мастерицы выражают свои чувства на ковре, создавая новые узоры. Ковер — это дневник ткачихи. Сегодня, как и сотни лет назад.
Есть орнаменты, известные всей деревне. А вот дилеры в ковровых центрах вообще ничего не смыслят в узорах. Они придумывают истории на ходу под каждого покупателя, учитывая, на что «клюет» русский, американец или итальянец. Но откуда продавцу, который живет в пятикомнатной квартире у Гранд-Базара, может быть известно, о чем думала женщина 500 лет назад, когда ткала ковер в юрте где-то в горах?
Гюльсум показывает мне лежащий возле нее ковер. На вид как новый, но дата в правом углу выдает возраст в 69 лет. Он достался Гюльсум от матери. На ковре замечаю изъян — резкий переход от одного оттенка красного к другому. Такое впечатление, что нижняя часть слегка выгорела.
— Это абраш, — объясняет Гюльсум. — Такой эффект получается, когда часть ниток красишь позже. Оттенки могут отличаться.
Наличие абраша говорит о том, что перед тобой ковер ручной работы. Другим ее признаком может служить неправильный узор: несимметричный, незаконченный или сотканный другим цветом. Так некоторые мастерицы тоже «подписывают» свою работу.
Гюльсум,
бабушка Энгина, 82 года
Я научилась ткать ковры в 13 лет. В мое время считалось, если девушка не умеет этого делать, она такая никому не нужна. Тогда школ не было, и девочки сидели дома, помогали маме, готовили, убирали и ткали. А сегодня все учатся в школах, поэтому у них нет времени на ковры.
На первом своем ковре я изобразила девушку с книгой. Я очень хотела учиться, но отец не разрешил. И в узоре я выразила свою мечту и грусть. Замуж меня выдали в 17 лет, по договоренности. И этот ковер пошел мне на приданое. Обычно родители оставляют себе на память первую работу дочки — она далеко не идеальна. Но наша семья была бедной, родители все время работали в поле на хозяина деревни, некогда было ткать, и я получила только 10 ковров в качестве приданого.
Обычно же, когда пара женится, она получает около 40 ковров — половину дарит семья невесты, половину — семья жениха. В хозяйстве пригодятся максимум десять. Остальные можно продать. Ковер с годами становится только ценнее. За свою жизнь я изготовила около 60 штук: себе на свадьбу, коврики для молитвы мужу и тестю, а все остальные — детям. У меня их четверо. Мы ведь всю жизнь работаем ради детей.
По этримской легенде, примерно сто лет назад в деревню начал регулярно наведываться незнакомец. Его имени никто сейчас не помнит. Он зарабатывал тем, что красил шерсть и продавал ее местным. Цвета у незнакомца были сочнее и ярче тех, которые получались у деревенских мастериц. Их прозвали чужеземными —уaban boya. Иностранец держал ингредиенты в секрете и красил шерсть в своем шатре, чтобы никто не подсмотрел. На этом и держался его бизнес. Он путешествовал по стране вплоть до 1950-х годов. А когда перестал заезжать в Этрим, местные вернулись к своим красителям — менее ярким. Поэтому ковры, сотканные до 1950-х годов, разительно отличаются по цвету от более поздних.
Мы с фотографом спросили у имама, можно ли подняться на минарет. Тот без особого энтузиазма, но разрешил. Поднимаемся по узкой винтовой лестнице, собирая паутину. На открытой площадке с трудом помещаемся втроем. Отсюда деревня кажется совсем крошечной. Вдали виднеются другие села, а за ними — зеленые холмы.
— Бодрум, — имам указывает на запад.
Спустившись, зовет нас в гости. Во дворе готовят две женщины. Рядом бегает детвора. Нас угощают кускусом и «русским салатом».
— Фейсбук, — говорит имам, протягивая смартфон. Догадываюсь, что он предлагает подружиться в соцсети.
К нам подбегает его сынишка и на хорошем английском просит тоже добавить его в друзья.
— Это самый древний в мире ковер, «пазырык», — Энгин с придыханием протягивает лист с черно-белой распечаткой фотографии. — Ты только представь: ему две с половиной тысячи лет! Он находится у вас в Эрмитаже, повезло вам. В Турции все о нем знают. Вот приеду когда-нибудь в Россию, первым делом побегу в музей.
Знал бы Энгин, что шедевр выставлен в далеком темном углу музея, куда редко забредают туристы. А если и забредают, то больше внимания уделяют повозке и мумии, которые были найдены в том же урочище Пазырык на Алтае в 1949 году.
— Знакомая семья продала нам свой семейный ковер, чтобы решить финансовые проблемы, — рассказывает Энгин. — Через два месяца они вернулись: хотели выкупить обратно за любые деньги. Но мы уже продали товар каким-то англичанам. Пришлось связаться с покупателями и уговорить их продать его обратно. В итоге друзья вернули свою реликвию, заплатив в два раза больше денег. Ведь это семейный ковер, он бесценен.
33 765 000 $ — персидский ковер с цветочным узором первой половины XVII века, предположительно, сотканный в иранском городе Керман. В 2013 году анонимный покупатель приобрел его на аукционе Sotheby’s.
9 600 000 $ — персидский ковер середины XVII века. Принадлежал французской графине де Беаг. В 2009 году очередная владелица из Аугсбурга продала его на аукционе за 19 700 евро. Через полгода на аукционе Christie’s в Лондоне анонимный дилер заплатил за ковер в 365 раз больше.
7 700 000 $ — индийский ковер конца XVII — начала XVIII века со звездным орнаментом. Один из 12 известных ковров того периода, выполненных в технике мильфлер (от франц. «тысяча цветов»). Принадлежал семье Вандербильт. Был куплен в октябре 2013 года на аукционе Christie’s в Лондоне.
5 500 000 $ — «Жемчужный ковер» Бароды. Был заказан в 1865 году махараджей индийского княжества Барода для украшения гробницы пророка Мухаммеда в Медине. Ковер декорирован изумрудами, рубинами, бриллиантами и жемчугом. Он был продан на аукционе Sotheby’s в Дохе в 2009 году.
4 500 000 $ — шелковый ковер из персидского города Исфахан. Предположительно, соткан в 1600 году. В 2008-м продан в Нью-Йорке на торгах Christie’s.
150 долларов — средняя цена шерстяного ворсового ковра стандартного размера (150 х 90 см). Из них 100 получает мастерица, остальное — посредник. В ковровых центрах больших городов изделие продается уже за 1000 долларов.
Шелковый ковер ткут 1–4 года в зависимости от его размера и сложности узора. Мастерицы работают не больше двух часов в день, чтобы не испортить зрение.
240 часов работы и шерсть пяти овец в среднем уходит на ворсовый ковер размером в квадратный метр.
2 секунды — столько времени в среднем уходит у ткачихи на завязывание одного узла.
Для создания метра шелкового ковра нужно завязать от двух до 10 миллионовузелков.
Минимальная плотность ворсового этримского ковра — 9 узлов на квадратный сантиметр, максимальная — 25. То есть в одном квадратном метре 90–250 тысяч узлов.
ОРИЕНТИРОВКА НА МЕСТНОСТИ
Турция, Бодрум, Этрим
Площадь страны: 783 562 км2 (36-е место в мире)
Население: 77 700 000 чел. (18-е место)
Плотность населения: 101 чел/км2
ВВП: 806 млрд долл. (18-е место)
Средняя зарплата: 1900 турецких лир (~633 $)
Достопримечательности: в Бодруме — Галикарнасский мавзолей (IV век до н. э.) — одно из семи чудес света, ворота Миндоса (IV век до н. э.), замок Святого Петра (XV век н. э.).
Традиционные блюда: шиш-кебаб (шашлык), искендер-кебаб (баранина в томатном соусе), адана-кебаб (шашлык из бараньего фарша, подается на лепешке).
Традиционные напитки: айран, ракы (анисовая водка).
Сувениры: ковры, лампы из тыквы, амулеты в виде глаза, лукум.
Расстояние от Москвы до Бодрума ~ 2200 км (от 4 часов в полете), далее 26 км до Этрима на автобусе
Время летом совпадает с московским, зимой отстает на 1 час
Виза россиянам не требуется (на момент подписания номера)
Валюта турецкая лира (1 TRY ~ 0,33 USD)