Михаил Мирер: Энурез

Я попал в армию в 1982 году в разгар Афганистана. Меня забрали после первого курса медицинского института. Я поступил на вечерний, после медучилища, а на вечернем не было военной кафедры. На дневной у меня не взяли документы, в сухом остатке, рожей не вышел.

Сначала меня отвезли в поселок Щурово, под Москвой, и пытались сделать из меня командира орудийного расчета. Весь выпуск должен быть отправлен в Афганистан. Через две недели нас повели на медосмотр. Я был побрит наголо, с маленькими щелочками глаз и внешне был похож на узбека, за исключением фамилии. Врач задавал вопросы, я, измотанный непривычной жизнью и постоянным бегом отвечал вяло и невпопад. Из трехсот человек забраковали примерно десять, я оказался среди них. Врач корявым почерком записал в медицинскую книжку — косноязычие, ну какой из него командир?

Много лет спустя, я думаю, что доктор меня просто пожалел.

Я был послан назад на «Угржежку», — центральный призывной пункт в Москве. Меня приписали к команде связистов. Разумеется, как всегда в России, гриф абсолютной секретности, позвонить нельзя, ничего нельзя. Нас отвезли на Казанский вокзал, посадили в поезд и тю-тю. В поезде народ балагурил, даже нашлась водка, несмотря на двойной шмон, я правда не пил, не хотелось. Дома осталась жена и восьмимесячный сын Леня.

Пошел слух что нас везут в Афган. Проснувшись утром, все увидели горы, кто-то громко сказал: «Все, п....., Афган!» Я тоже выглянул, увидел в окно вывеску с надписью — Пятигорск, повернулся на другой бок и решил доспать, волноваться нечего, все ясно, отбой.

Наша часть находилась в удивительно живописном месте, прямо на военно грузинской дороге, вид на гору Казбек, река Терек, штаб части расположен в здании старой гостиницы где не то Пушкин, не то Лермонтов останавливались, прапорщик точно не был уверен.

За полтора года до меня в нашей части забили 3 солдат чайником насмерть, многих пересажали и разжаловали, по этому особо сильной дедовщины не было, пытали строго по уставу. Меня, например ставили в наряд по 3 суток подряд, то есть снимали с наряда за 30 минут до смены, и ставили назад, вроде все по закону. Сержанты менялись и по очереди следили чтобы я не спал. На третьих сутках я упал, мне дали один день, и снова здорово. Сами они говорили, что мол сейчас тебя, а потом ты. Я уже точно знал, что это зло на мне это и кончится, я этого делать не буду никогда. Постепенно все устаканилось, а через шесть месяцев ушел на дембель санинструкор и меня взяли на его место. Стало совсем здорово.

Меня перевели в «черпаки» — отслужив первый год. Народ ждал новый при́зыв.

Их привезли из Узбекистана, несколько автобусов. Я понял, что столкнулся с инопланетной цивилизацией. Они галдели на непонятном языке, напоминая самаркандский базар, даже те, кто предвкушал что наконец станет дедом поначалу растерялись. Чтобы их «учить армейской жизни», сначала было бы неплохо научить русскому языку, а то как понять, может он не понимает — «упал, отжался»!

Среди инопланетян все же затесался один землянин. Его звали Андрей Разин. Это был русский парень из Ташкента, он плохо знал инопланетный язык, но мог как-то с ними общаться. Интересно, что ни те с кем он приехал, ни те кто его встретил за своего не принимали. Разин страдал энурезом, вообще непонятно, как попал в армию, да и интеллектом был слабоват. Он был идеальной мишенью для всех. Его стали мучать с первого дня, строго по уставу. То он бегал по плацу с прописанным матрацем, то отжимался, то убирал кухню. Я остановил его в казарме.

— Ты чего такой бледный?

— Не знаю, всегда такой.

— Иди в медпункт, я посмотрю.

В медпункте у меня была одна палата на четыре койки.

Я поместил его туда, сказал, понаблюдаем.

Через пару дней он повеселел, к тому же он больше не бегал по плацу, а просто тихо подсушивал матрац днем.

Через четыре дня я выпустил его назад, в роту, и уже через час видел его бегущего с ведром.

Я стал периодически класть его на несколько дней. Он уже чувствовал себя в медпункте как дома, что-то напевал. Он даже умудрился на помойке за оградой вырастить куст конопли из семян, которые привез с собой.

Днем его забирали на хозяйственные работы, а вечером, он, видимо пыхнув косяк, лежал на койке в изоляторе с блаженной улыбкой.

Когда на следующий день он ушел на работы, меня вызвал к себе фельдшер, прапорщик Мюллер. Мюллер был уральский немец, белобрысый, круглолицый, с розовыми щеками, в общем как из фильма про войну. Он орал на меня, топал ногами и даже дал мне звонкую затрещину, за то, что кто-то украл огромную банку с витаминами, приготовленную для отправки на точку. Он учинил обыск и тут же нашел ее распечатанной, любовно запрятанной за разинской кроватью. Он еще долго орал и топал ногами. Он мне казался очень взрослым. Много лет спустя я нашел его на Одноклассниках, он переехал с семьей в Гамбург. Он был на фото в синем рабочем комбинезоне, и выглядел счастливым. Тогда в армии ему было двадцать шесть лет.

Я не мог дождаться Разина с работы. Я был так зол на него! Я ему, а он вот как отлатил!!!. Да его убить мало!

Он шел насвистывая, радуясь что еще один день проживет в медпункте.

Он зашел в комнату и увидел меня, с лицом не предвещающим ничего хорошего.

Он, и без того дрыщ, вдруг превратился в беспомощного, трясущегося подростка, остановленного дворовыми хулиганами.

Мой запал как-то сам собой пропал, я показал на открытую коробку.

Андрей, я не буду ругаться, ты можешь мне просто объяснить, зачем тебе понадобилась эта огромная банка с витаминами.

Он нелепо пожал плечами и сказал серьезно: «Подлечиться хотел».

Через два месяца, доведенный до отчаяния он сбежал, прихватив автомат.

Вся часть стояла на ушах, его искали везде. Майор Калинин, начальник штаба звонил коменданту города Орджоникидзе, и хотя тот его не мог видеть, разговаривал по телефону, вытянувшись во фрунт.

— Да сбежал, да с автоматом.

— Что? Фамилия?

— Разин. Нет, Андрей

Его нашли к концу дня, он мирно спал на чердаке казармы, автомат был даже без магазина.

После этого демарша его комиссовали. Наконец-то заметили энурез.

Mirer, MD