Вера Сердечная. "Уильям Блейк в русской культуре (1834-2020)" (2021)
Купить: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/uilyam-bleyk-v-russkoy-kulture-1834-2020/
Книга предлагает непривычный ракурс: взгляд на Уильяма Блейка через призму русской культуры. Из текста можно узнать, как из «сумасшедшего», мистика и символиста Блейк в русской критике стал «воинствующим гуманистом», а затем и просто значительным поэтом и художником. Автор описывает палитру переводческих стратегий в переложении Блейка на русский с 1834 до 2020 года. Здесь можно прочесть забытые переводы Владимира Эльснера (Киев, 1912), а также впервые открытые переводы из Блейка Николая Гумилева (Петербург, 1919-1921) и Серафимы Ремизовой (Париж, 1920–1930-е). Можно больше узнать о поэте и художнике-мозаичисте, эмигранте Борисе Анрепе, который считал себя наследником Блейка и писал свои пророческие поэмы, многие из которых до сих пор не опубликованы. Наконец, можно увидеть, как в поэтический диалог с Блейком вступают такие поэты, как Бальмонт и Балтрушайтис, Хармс и Гумилев, Бродский и Вениамин Блаженный, Юрий Стефанов и Андрей Тавров, и такие музыканты, как Дмитрий Смирнов, Александр Белоусов и Леонид Федоров.
Содержание
Предисловие. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5
Благодарности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8
БЛЕЙК ПОД ПРИЦЕЛОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ. . . . . . . . . . . 9
Блейк и романтизм: проблемные области теории. . . . . 11
Blake studies: история мировой рецепции. . . . . . . . . 40
Блейк – о России (как ни странно). . . . . . . . . . . . . . . . 64
БЛЕЙК ДО РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И НЕМНОГО ПОСЛЕ. . . . . . 79
1834: Первая русская статья о Блейке и коммуникативный провал. . . . . . . . .. . . . . . . . . 81
Блейк как символист: символистская критика, переводы Константина Бальмонта и стихи Юргиса Балтрушайтиса. . . . . . . . . . . . . 98
Анонимный перевод из Блейка в 1912 году: загадка инициалов В.Э.. . . . . . . . . . . . . . . 118
Блейк и Гумилев: духовные странники. . . . . . . . . . 124
Блейк в Серебряном веке и раннем СССР. Толстой,
Ахматова, Хармс и другие. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 144
БЛЕЙК В РУССКОМ ЗАРУБЕЖЬЕ. . . . . . . . . . . . . ..................155
Борис Анреп как русский наследник Блейка. . . . . . .....157
Первый русский перевод «The Marriage of Heaven and Hell»: сделано в Париже. . . . . . . . . ...................181
Блейк в цитатах русского зарубежья: Набоков,
Поплавский, Одоевцева, Якобсон. . . . . . . . . . . . . . . ...............208
«РЕВОЛЮЦИОННЫЙ РОМАНТИК»: БЛЕЙК В СССР. . . . . . . . . ........215
Маршак и другие. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .......................217
«Воинствующий гуманист» в советской критике. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ......................................239
Блейк как примета советского андеграунда. . . . . . . ......252
БЛЕЙК В ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ...................269
Новые переводы как пути исследования. . . . . . . . . . .........271
Постсоветское блейковедение. . . . . . . . . . . . . . . . . . ..................305
Блейк как собеседник: современная литература и культура. . . . . ...........................314
Послесловие. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..................................337
Библиография. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .................................346
Именной указатель. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ............................395
Abstract. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .......................................413
Отрывок из главы «Блейк как собеседник: современная литература и культура»
«Блейк, которого еще отчасти помнили как символиста и мистика, занимал определенное место в культурном универсуме московского мистического, или эзотерического, «Южинского» подполья: в этот кружок входили, в частности, Юрий Мамлеев, Евгений Головин, Александр Дугин, Гейдар Джемаль, Юрий Стефанов, захаживали Венедикт Ерофеев и Генрих Сапгир. Для этого кружка Блейк был одной из составляющих великой Традиции, утраченного цивилизацией древнего знания – наряду с Геноном и Папюсом, Эволой и Кумарасвами. И для этого круга, конечно, были интересны не яркие идиллии или сатиры Блейка, но его пророческие поэмы, описания сложно устроенных миров.
Литературный критик и переводчик Евгений Головин цитирует Блейка в собственном переводе. Так, в статье «Заря и закат крови» он цитирует поэму «Мильтон» [Головин, 2006, 199–200], как и в некоторых интервью и лекциях, иллюстрируя строками Блейка ограниченность человеческого познания. Головин также говорил в интервью о поэме «Америка» как о констатации смерти цивилизации: «Эта поэма сделана очень интересно на тему вхождения белого человека в красную индейскую Америку. Он же ничего не знал из того, что знаем мы <…> Там вот какая идея, очень схожая с воззрениями туземных народов на белых людей, почему они так оторопели: они думали, что белые люди идут с того света, из страны смерти. <…> То же самое у Блейка, там речь идет о Северной Америке: все эти люди – они уже мертвецы. Все белые. Блейк взял эту тему: что жизнь белых людей кончилась еще в Средние века, и после Возрождения мертвецы идут».
Интерпретация несколько вольная, метафорически-обобщающая: Блейк в своих эпосах действительно утверждает падшую природу телесного и осуждает культуру Просвещения, но осуждает он и язычество; также в его поэмах мертвецы есть мертвецы, а одетые в плоть люди – неправильно существующие, но все же живые. Однако мысль Головина интересна в контексте попытки привязки Блейка к философии традиционализма и к фильму «Мертвец» Дж. Джармуша. Так Блейк становится носителем тайного традиционного знания, что возрождает, после длительного перерыва, российскую традицию восприятия его как мистика и пророка, отчасти уравновешивая долгие десятилетия славы «воинствующего гуманиста».
А. Дугин в своей книге «Ноомахия: войны ума. Англия или Британия? Морская миссия и позитивный субъект» (2015) посвящает Блейку главу, в которой цитирует его эпосы в собственном переводе и воссоздает его мифологию. Дугин в общем говорит уже известные вещи о связях Блейка с традиционализмом (которые раскрыла К. Рейн еще в 1970-х). Однако он дает и ряд интересных заключений, стараясь вписать Блейка в контекст современной философии. Так, он пишет, что «Логос, вдохновлявший его, был строго дионисийским» [Дугин, 2015, 229], и отмечает, что в своем гимне «Иерусалим» из поэмы «Мильтон» Блейк ярко выражает идеи «англо-саксонского мессианства» [там же, 232]: действительно, построить Иерусалим в стране родной – стремление избранного народа. Дугин пишет о возможном выражении тут идеи «британского израилизма»: современник Блейка Ричард Бразерс основал мессианский культ, согласно которому посещение Христом вместе с Иосифом Аримафейским Гластонбери отмечает Англию как новую землю обетованную, а англичане есть 10 потерянных колен израильских. Эта интересная идея, уже озвученная в западных исследованиях, в российской печати прозвучала впервые. Дугин также высказывает новую для российской мысли идею о схожести мифологических вселенных Блейка и Толкиена. Вообще важно и интересно, что Дугин включает Блейка в ряд актуальных мыслителей мира.
Юрий Стефанов (1939–2001), поэт и мистик, исследователь традиционного знания, творец мифологических миров, родствен Блейку-мифографу уже типологически. Оба они жили в переходные времена, писали мифологические поэмы и отражали в стихах растерянность перед жизнью большого города: у Блейка индустриальный Лондон становится воплощением «Мельниц Сатаны», у Стефанова Москва девяностых напоминает об адском искажении мира.
Однако в их творчестве можно найти и конкретные параллели. У Блейка кузнец-пахарь Лос создает Солнце: «The red Globule is the unwearied Sun by Los created / To measure Time and Space to mortal Men» (Красный шар есть неустанное солнце, созданное Лосом, чтобы мерить время и пространство для смертных) [Blake, 1988, 127]; Лос также двойник автора-поэта. У Стефанова пахарь-писатель запрягает солнце:
И лишь сжав ярмом, святым и страшным,
Млечный Путь, и солнце, и звезду,
Лемехом пера на белой пашне
Первой строчки взрежешь борозду [Стефанов, 2006, 15].
Стихотворение «Мотылек» (1997) развивает параллель между человеком и мотыльком-однодневкой, давно заданную Блейком и отраженную к этому времени в нескольких переводах. Стефанов не останавливается на идее смертности мотылька и человека; он размышляет о стремлении мотылька к губительному огню и о перерождении, возрождении, объединяя светлую невинность и темный опыт:
Мне бы, крылышки сложив,
Кануть в темноту,
Но стремлюсь, покуда жив,
Вспыхнуть на лету.
Лишь тогда, незрим, незряч,
Я на миг пойму,
Что в самом себе сопрячь
Смог со светом тьму [там же, 83].
Несмотря на то, что Блейк не находился в центре интересов Стефанова, они принадлежат к одному космосу традиционного знания, и потому в стихах русского поэта так много перекличек с поэзией английского романтика: здесь можно назвать и образ «скорлупы» мира и человеческого сознания, ограничивающего себя от вечности, и алхимические перерождения, и образ властной женщины, созидающей мир; но важнейшим объединяющим мотивом является мотив человека как высшего создания, искупающего этот мир».
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky