И отпраздновали победу над сборной Испании.
Я обычно не люблю писать «юбилейные материалы» — воспоминания о том, как вот в этот день ровно столько-то лет назад мы победили/успешно выступили/ярко показали им там всем и т.п.
Во-первых, потому что мы живем здесь и сейчас — с надеждой на будущие победы, а не с обрывками мемуаров из прошлого. Во-вторых, любое празднование победы, как правило, означает, что с тех пор равновеликой удачи и не было вовсе. А в-третьих, как пела Эдита Пьеха, нам рано жить воспоминаньями…
Вспоминать про единственную победу в Кубке Европы 1960 года — не очень достойно. Даже те, кто ее помнит, не могут не признать, что это был, по сути, тренировочный турнир. Никто из грандов не участвовал, собрались преимущественно соцстраны. Отборочный цикл из двух матчей с Венгрией, потом два матча с Чехословакией и Югославией — и Кубок в руках!
Олимпийскую победу-88 отмечали, но почему-то без избыточного фанатизма. С тех пор мы вообще никогда не попадали на Олимпиады! Вообще ни разу. А 1988-й был последним годом, когда отечественный футбол был на уровне — «серебро» на Евро (уже полноценном) и «золото» в Сеуле.
15-летие «бронзы» в Австрии и Швейцарии в этом году вспоминают активно, но ведь справедливости ради надо сказать, что эту «бронзу» мы сами себе придумали. Мы потерпели два крупных поражения по ходу турнира — 1:4 и 0:3, закончили турнир с отрицательной разницей мячей, а матча за третье место на Евро не бывает. Но тогда проснулся болельщик, в тот год мы шли с флагами по улицам, и говорят, что нас было тогда 700 тысяч. Но это просто факт из нашей жизни. Важный, приятный. До этого такого всеобщего воодушевления никогда не было. Мы научились вместе — без мордобоя и эксцессов! — радоваться спортивным победам.
Пять лет назад, во время домашнего чемпионата мира по футболу, уличные ликования достигли не просто пика. Это был настоящий фестиваль свободы. Начиналось все даже не как наш праздник — больше напоминало какой-то латиноамериканский карнавал (знающие футбольные путешественники рассказывают, что в таком формате проходят всегда Кубки Америки), только приправлено это было немного Азией, немного Африкой. Да, мы сами тоже сразу повалили на улицу: мне после 5:0 на старте хотелось «продолжения банкета», ноги привели из Лужников на Манежную площадь, а оттуда карнавальный вихрь не мог не перенести на Никольскую.
Мои приятели знают, что я очень трудно следую переименованиям; для меня до сих пор в Москве есть станции метро «Площадь Ногина», «Горьковская», «Площадь Свердлова», «Проспект Маркса», «Колхозная», «Ждановская», есть улицы Горького, Герцена и Качалова. Не потому что я большевик со стажем, вовсе нет, а потому что в моей жизни именно на этих объектах происходили важные лично для меня вещи. Так и Никольская всегда была для меня улицей 25 октября (извините, краеведы!). А вот с первого же вечера чемпионата навсегда быть таковой перестала — наполнилась иным содержанием.
— Машка, сфоткай меня с шейхами! — кричала девушка подруге, показывая на гостей из Саудовской Аравии в их традиционных головных уборах. Были в первый вечер еще некоторые отголоски вульгарности, но затем на целый месяц все это ушло.
Под утро все купались в фонтане рядом, на углу Ильинки и Биржевой площади. Полиция никого не вынимала оттуда — казалось, что она сама готова была броситься в фонтан. У служивого люда был в течение всего месяца явный когнитивный диссонанс: вроде за такое всегда было принято тащить в околоток, а тут приказано показывать радушие и вести себя гостеприимно. Потом, уже утром, я добрался до редакции и написал, наверное, один из лучших своих отчетов. Не о матче, а о том, что было вокруг него.
А дальше шло по нарастающей: в режиме 24/7 Никольская и ее окрестности были карнавалом, смешением народностей, языков, цветов, флагов. Я ездил по ходу чемпионата в Питер, Ростов, бывший Кенигсберг и даже, прости господи, Саранск, который неизвестно как оказался в этом списке (на самом деле — известно как, но это отдельная тема), а любое возвращение шло не просто в Москву, а прежде всего на Никольскую.
Удивительно, что никаких эксцессов здесь за месяц не случилось. В организованных фан-зонах, где и людей было меньше, — бузили, что-то крушили. Но так, наверное, и бывает в тех местах, где праздник тебе организуют по разнарядке сверху.
В первый же вечер я подумал, что надо было обязательно взять в охапку детей, которые в тот момент были далеко от столицы, и привезти показать им город. Нет, они в нем выросли и знают его прекрасно, но мне хотелось показать именно это — что и в Москве может быть уличное счастье, когда все перемешались со всеми и хорошо абсолютно всем.
В начале июля счастье то достигло пика: мы выиграли у испанцев и вышли в четвертьфинал.
В какой-то момент я понял, почему для моих мам-пап-бабушек таким рывком вперед был Всемирный фестиваль молодежи в 1957 году. Страна окунулась в такой же праздник. Не знаю, можно ли там было все, но точно можно было много больше, чем прежде. И фестиваль потом так много и часто вспоминали, что становилось понятно: именно он стал поворотной точкой для многочисленных изменений в жизни людей. Иностранец — не страшно. А порой очень даже весело. И после общения с ним тебя даже никуда не загребут.
С Никольской — иная история. Фестиваль закончился, все уехали. Нас попросили разойтись. Никольская повернулась к лесу передом, а к нам — тем самым 25 октября…
Боюсь, для сборной России это был последний чемпионат. А для нас — ведь если подумать, вспомнить и честно себе в этом признаться — это был последний глоток свободы, когда улица — это место, куда можно выйти и быть счастливым. Через сколько лет или десятилетий Москва снова будет таким же цветным, разным и очень интернациональным городом?
Николай Яременко
Специально для ЯРНОВОСТЕЙ
