«Жил-был Носорог, на других непохожий: носорог с удивительно тонкой кожей» — Борис Заходер был похож на героя своего стихотворения. Грузный, неприветливый на вид, он был детским поэтом, тонко чувствующим ритм, иронию, важность каждого слова. Для детей Заходер пересказывал «Винни-Пуха», для себя — переводил Гёте.
В 1914 году Владимир Заходер, сын нижегородского раввина Боруха Заходера, ушел добровольцем на Первую мировую войну. Там он был тяжело ранен и оказался в военном госпитале в Кагуле, где познакомился с сестрой милосердия Полиной Герценштейн. Они поженились, а четыре года спустя родился Борис, названный в честь деда. Еще через год семья Заходеров переехала в Одессу, а после — в Москву.
От дедушки Заходеру досталось имя (но не религиозность: «Бог есть? Бог весть», — отшучивался он в старости). От отца — тяга к поэзии. А от матери-полиглотки — любовь к иностранным языкам. Когда Борису было 14 лет, мать отравилась уксусной кислотой. До конца жизни сын задавался вопросом, почему она это сделала.
С детства Борис увлекался биологией и не расставался с «Жизнью животных» Брема. Окончив школу, он поступил на биологический факультет. В 1938 году любовь к литературе победила, и он перешел в Литературный институт, учеба в котором из-за Финской и Великой Отечественной войн растянулась на девять лет.
Уже в юности Заходер отлично знал немецкий и хвастался: «Если я не знаю какого-то немецкого слова, значит, его нет в словаре или оно вообще не существует». Однажды на войне ему пришлось переводить показания какого‑то немецкого офицера политическому комиссару Никите Хрущеву. Будущий генсек по своему обыкновению не стеснялся в выражениях, и переводчик по мере сил смягчал реплики.
Хрущев заметил, что немец даже не поежился, и прикрикнул на Заходера: «Да переводите же то, что я сказал!» Эту привычку «улучшать» переводимый текст Заходер принес с войны и на гражданку. Именно за отсебятину его любили и критиковали.
Закончив войну в чине старшего лейтенанта, Заходер вернулся в Москву и наконец окончил Литературный институт, пройдя программу двух последних курсов за год. В том же году в журнале «Затейник» было опубликовано первое детское стихотворение Заходера, а в «Мурзилке» появились пересказы народных сказок. Но удачный дебют совпал с подъемом антисемитизма, и молодой автор начал всюду встречать отказы.
Не помогала даже восторженная рекомендация Льва Кассиля, который говорил, что сказку в стихах «Буква „Я“» «все дети будут охотно читать и учить наизусть».
Чтобы хоть как-то заработать, Заходер устроился «литератуным негром» в издательство «Иностранная литература», куда его пристроил приятель Всеволод Розанов. Вместе с Розановым Заходер перевел на русский брехтовскую «Мамашу Кураж», сказки Карела Чапека, стихи Юлиана Тувима. К тому времени он свободно говорил на украинском, французском и польском (почему-то с цыганским акцентом).
Еще одним источником дохода стало разведение аквариумных рыбок: помогло детское увлечение биологией.
В шестиметровой комнате коммуналки на Сретенке между старым диваном и письменным столом помещались 24 аквариума, в которых жили барбусы, цихлиды и моллинезии. Каждое воскресенье Заходер поднимался в четыре утра, отлавливал сачком свежий приплод и вез на трамвае через всю Москву на «Птичку».
Даже рыбок Заходер разводил на совесть: ему первому в Москве удалось получить потомство от жемчужных гурами. «Я кормил рыбок, а они — меня», — шутил переводчик.
В середине пятидесятых Заходера наконец «разрешили». В журнале «Новый мир» вышла «Буква „Я“». Правда, редактор Константин Симонов по-прежнему упрашивал Заходера взять псевдоним: «если это оскорбляет его еврейское самолюбие, пусть подписывается Рабинович, — но только не Заходер». Первую книгу Заходера «На задней парте» похвалил Корней Чуковский. Переводчика признали и даже приняли в Союз писателей. Это было очень важно для Заходера, который боялся обвинения в тунеядстве и много лет за версту обходил милиционеров.
В 1958 году Заходер листал в библиотеке английскую детскую энциклопедию и наткнулся на персонажа, который принес ему настоящую славу. «Это была любовь с первого взгляда: я увидел изображение симпатичного медвежонка, прочитал несколько стихотворных цитат — и бросился искать книжку. Так наступил один из счастливейших моментов моей жизни: дни работы над „Пухом“».
В том же году Заходер опубликовал в «Мурзилке» первую главу перевода — медведь с опилками в ней носил имя Мишка Плюх. Два года спустя появилась книжка «Винни-Пух и все остальные» с рисунками хармсовской возлюбленной Алисы Порет, а с 1965 года книга приобрела свое знаменитое название: «Винни-Пух и все-все-все».
С первоисточником Заходер обошелся вольно: превратил Сыча в старушку Сову, выбросил сентиментальные стихотворные посвящения, а вместе с ними — две полноценные главы.
Но его находки никому так и не удалось переплюнуть. Ни один более полный перевод «Винни-Пуха» так и не сравнился с заходеровским пересказом.
Одним из секретов популярности «Винни-Пуха» стали выдуманные Заходером ворчалки и пыхтелки. Как и прочие детские стихи переводчика, они были вдохновлены считалками, простота которых его очаровывала. «Определение такого мастерства я обнаружил в удивительном китайском наставлении живописцам. Мастерство там, где не видно мастерства. Высшая цель — так овладеть методом, чтобы казалось, что его нет».
Так началась карьера Заходера — переводчика детских книг. Он перевел пьесу Джеймса Барри «Питер Пэн» и написал песни к одноименному спектаклю. Позже появился его пересказ «Мэри Поппинс» — как обычно, вольный, чем была очень недовольна сама Памела Трэверс. Впрочем, Заходер к своей работе тоже относился ревностно. В пьесе по мотивам «Мэри Поппинс» его стихи заменили песнями барда Дмитрия Сухарева.
«Поймите же, поймите, что больше нету сил!» — пел на сцене мистер Бэнкс. «Пой, Митя, жопой, Митя!» — огрызался на Сухарева Заходер.
Тогда же Заходеру в очередной раз предложили перевести на русский «Алису в Стране чудес». Книга Заходеру не очень нравилась, и он отнекивался. Помогло два аргумента: нехватка денег и желание бросить курить. Летом 1968 года Заходер уже избавился от этой привычки. Но в августе советские войска оккупировали Чехословакию, он пошел к соседям обсудить эту тему, разнервничался и снова втянулся. Чтобы снова бросить, ему нужно было увлечься работой — и Заходер взялся за «Алису».
«Перевести „Алису“ будет труднее, чем перевезти к нам Англию», — шутил Заходер, но в декабрьском номере журнала «Пионер» за 1971 год вышла первая глава. Этот пересказ принес Заходеру премию Андерсена.
Своей прозы Заходер почти не писал, предпочитая пересказывать чужое. «Сам складывая сюжет, видишь его неизбежные недостатки, несообразности, которые (у меня) прямо-таки парализуют руку или — загоняют в дебри бесконечных сомнений. С чужим сюжетом — всё просто. Его принимаешь как данность. Несообразностей либо не видишь, либо сам находишь им интересное оправдание, толкование, применение», — писал он и ссылался на любимого Гете, который тоже работал с народными сюжетами.
Зато Заходер помогал и молодым авторам, самым талантливым из которых был молодой Эдуард Успенский.
«Эдик — вроде шумовой машины. Среди его идей попадаются иногда и стоящие», — писал он о любимом ученике и соавторе.
Успенский был мастером сюжета, которые Заходеру никогда не удавались, зато Заходер подсказывал ему детали, до которых сам Успенский не доходил.
Именно Заходер придумал, что Дядя Фёдор должен быть мальчиком, а не взрослым дядей.
Именно он подарил Успенскому последнюю строчку, панчлайн стихотворения «Если был бы я девчонкой»:
«Отчего я не девчонка?
Я бы маме так помог!
Мама сразу бы сказала:
„Молодчина ты, сынок!“»
С возрастом Заходер всё меньше переводил для детей и все больше писал для себя.
Один из учеников на праздновании юбилея мастера отметил, сколько молодых авторов тот вывел в люди; юбиляр парировал: «А сам не вышел».
Он удалился ото всех в подмосковный Калининград (сейчас это город Королёв). Кто-то считает, что виной всему стал сложный, неуживчивый характер. Понять это несложно: самоубийство матери, две войны, антисемитизм, работа литературным негром вместо творчества — судьба Заходера была не самой веселой. Заходер не был нелюдимым человеком. Просто в своей отзывчивости и радушности он был весьма избирателен.
Под конец жизни Заходер выпустил свою первую книгу взрослых стихов, которую с мрачноватым юмором озаглавил «Почти посмертное»: «Странное название, не спорю. Но когда человек выпускает (точнее, надеется выпустить) в свет свою первую книгу стихов на семьдесят восьмом году жизни, то название это не покажется таким уж странным».
Александр Милн, автор книг о «Винни-Пухе», очень любил иллюстрации Эрнеста Шепарда к своим историям. То ли в шутку, то ли всерьез он писал, что на своем надгробии хочет изобразить шепардовского Винни-Пуха. Мечта Милна не сбылась, его могила выглядит сдержанно и сухо. А вот надгробие Заходера, который научил медвежонка пыхтеть по-русски, стало именно таким: Винни-Пух с Пятачком уходят в закат.
Автор: Егор Михайлов
