38 лет назад случилась чернобыльская катастрофа, но вкус свинца на зубах не забывается до сих пор. Только по нему можно было почувствовать радиацию. А я ведь попал в ряды не самых первых ликвидаторов...
На дворе стоял уже сентябрь 1986 года, в теленовостях рассказывали о том, как люди возвращаются в покинутые ими квартиры. Но правду от всех скрывали. Мне было 30 лет, думалось, что сил много, тревожиться не о чем. Пришла повестка из военкомата как военнослужащему в запасе на спецсборы, и с другими такими же мобилизованными поехал на поезде в Киев.
Первые же впечатления от Припяти оказались неприятными. Пустой город, а вещи остались, точно к ним должны вот-вот вернуться их хозяева. Врезались в память игрушки, разбросанные на детских площадках, открытые окна в многоквартирных домах, яблони у подъездов, все сплошь в яблоках, а никто не пытается их собрать. Нас разместили в селе Ораное (около 50 километров от ЧАЭС. — «ВМ»): с одной стороны стояли наши палатки, с другой — войсковой бригады. У меня профессий много полезных: и шофер, и автомеханик, и слесарь, поэтому назначили сразу на должность начальника автоколонны — в ней трудились 84 человека, водители и трактористы.
Безостановочно, и днем и ночью, они возили щебенку, бетон, засыпали и заливали остановившуюся станцию. Ну а я каждый день должен был наблюдать за тем, чтобы этот процесс захоронения шел правильно. В 70 метрах от ЧАЭС водохранилище пролегало. Вот мои ребята строили еще и перемычку между ним и станцией. Только зачем, до сих пор не понимаю. Вода в нем была давно заражена.
Дозиметристы (специалисты в области измерения и оценки радиационной дозы. — «ВМ») к работающим бригадам подъезжали регулярно. Мои подчиненные не раз замечали, как пищали их приборы. Но никто не командовал «отбой». Настоящие цифры от нас тоже скрывали. После 12-часовой работы мы чувствовали себя совершенно вымотавшимися, а сон не особо восстанавливал силы.
Помню, как на моих глазах случился один прецедент. В лагерь к вечеру приехала с проверкой комиссия, которая застала возле палатки заснувшего за столом молодого бойца. Они потребовали от него стоя их приветствовать, а он от них просто отмахнулся... Первые мои «болячки» начались с кашля, а когда через полтора месяца я совершенно потерял голос, пришлось отправляться в госпиталь.
В Москве мне выдали справку о том, что я набрал 25 рентгенов (максимально безопасный уровень облучения при окружающем радиационном фоне с нормальными показателями составляет 20 микрорентгенов. — «ВМ»). Говорили, что с такой дозой не живут. Но у меня получилось — спасибо врачам, мне очень хорошие попались. Еще в 1989–1990 годах мы встречались с моими чернобыльскими однополчанами. Но вот последние лет десять я ни о ком ничего не слышу. Это были настоящие герои, трудившиеся не за деньги, а по совести.
