Масштабная экспозиция Ильи Репина в Новой Третьяковке приблизилась к финалу.
Публика по-прежнему любопытна к творчеству «классического передвижника»: социально острого, в меру новатора, в меру консерватора и традиционалиста, с волшебной сумасшедшинкой и взлохмаченностью вольного художника, так и не вступившего в нерасторжимое партнерство ни с властью, ни с публикой, ни с каким-либо внятно очерченным сообществом.
Зачем тем, кто с детства знает его полотна, как картинки из букваря, идти сейчас «на Репина»? Ну вот они, родные: руки, особенно у спящей Веры Алексеевны и Третьякова; чулки на тощих ножках маленькой Веры в «Стрекозе»; взлохмаченная измученная царевна Софья, эти чистенькие ее сапожки, острые, как уши лесного зверя, и служка в полумраке; глаза Мусоргского, Пирогова и «мужичка из робких»; категоричный силуэт баронессы Икскуль, и что-то там у нее на голове, как восклицательный знак...
Увидеть Репина всего разом и захотеть его заново «прочесть» — нелегко. Почти как дважды пообедать: много и вкусно. Но традиционно. Но дважды.
Репин сильно выразил себя в этюдах, сюжетах, многие из них гораздо красноречивее целого завершенного полотна. На картине «Торжественное заседание Государственного совета» чиновники, сидящие, как в шкатулке, в бархатно-багровом круге ротонды, — на самом деле едут на колесе истории. Когда же щелкнет роковая шестеренка и судьба беспощадно повернется — и не останется никаких золотых эполет? Мистически верно это чует, вероятно, Победоносцев, без глаз и лика, да столь же «никакой» Николай II — эти репинские сюжеты могли бы стать главной метафорой всей картины.
Вот вам и вся Россия и грядущие бедствия ее. Репин всю жизнь сознательно писал увертюру того, что неминуемо идет, стоит на пороге. Это манифесты? Или, по Павлу Флоренскому, «предутренний сон»? Не то, что «возникает в нем при подымающем его вдохновении», что «есть психологизм и сырье», а другое: правдивый этюд, набросок из «дольнего мира». Экскурсоводы эффектно завершают общение с публикой у репинского полотна, где по небу летят устрашающие черные фигуры новой России, грозно «передвинувшейся» даже от передвижников. Да, «революционный Репин» крут и сам на себя не похож! Часто — и по-разному — говорил он об этом же раньше.
На портретах «Мужика с дурным глазом» и «Мужичка из робких» уже вьются как мухи те самые черные фигуры.
У «робкого» глаз капустный, заячий. Но разбойничий. Он взлохмачен, по-волчьи злобен, не приручен и дик. И видит своим капустным глазом гораздо дальше некоторых членов Государственного совета. А про старика «с дурным глазом» критику Владимиру Стасову Репин рассказал, что тот «действительно имеет такую репутацию, и мне он приходится сродни… он золотых дел мастер Иван Федорович Радов». Колдун Иван Федорович доводился Илье Ефимовичу... крестным.
…Репин не мог знать, что его родной внук, бесстрашный и наивный Дий Юрьевич, в 1935-м пересечет границу СССР для того, чтобы «жить, учиться и работать в Ленинграде», но будет арестован и расстрелян по приговору трибунала Ленинградского военного округа. Вероятно, теми самыми мужичками: с дурным глазом и из робких. С его легкой и гениальной руки воплотившими в себе, как и другие его светлые или демонические образы, разрушительную патетику яростного провидческого манифеста.
СПРАВКА
Илья Ефимович Репин (1844–1930) — русский живописец, педагог, профессор, действительный член Императорской Академии художеств. Как педагог воспитал множество живописцев, среди которых Б.М. Кустодиев, И. Э. Грабарь, И.С. Куликов, Н.И. Фешин, В.А. Серов. Творчество Репина признано во всем мире, его полотна — одна из вершин европейского реализма.
Читайте также: Фестиваль «Цари и музы: опера при русском дворе» стартует в Москве
