Впервые за время своего существования "Роснано" не убыточно, а вышло на прибыль — 8 миллиардов рублей — причем вышло с опережением: изначально предполагалось, что планово-убыточной "Роснано" останется до 2018 года.
- Анатолий Борисович, а вы не лукавите, ведь эта прибыль в рублях? Наверняка сказалось и то, что вы часть прибыли получили за рубежом в евро или долларах, умножили на новый курс и получилась такая красивая сумма?
- Во-первых, лукавить в финансовой отчетности — это уголовно наказуемое преступление. Я не помню точно статью и срок заключения, но они точно есть. Во-вторых, конечно же, вы правы. Здесь — все результаты. Есть и тот, о котором вы говорите. У нас есть существенный объем иностранных инвестиций, которые дают нам дополнительный доход. Это одна из причин положительного результата. Но есть и другая причина. У нас по самим этим проектам, в том числе по иностранным, существенно увеличилась их стоимость, справедливая стоимость, которая попадает в отчетность.
- На чем получили прибыль в России? Это все-таки самое интересное. В рублях и в России какие проекты по-настоящему "выстрелили"?
- Я бы назвал несколько проектов, которые нам кажутся крайне важными. Мы считаем очень перспективным проекты, которые у нас возникают в строительном комплексе, в том числе пущенный недавно комбинат "Мортон". Мы запустили завод по производству энергоэффективного стекла.
— Это то, которое пропускает меньше тепла?
- Которое зимой сберегает здание от теплопотерь, а летом предотвращает перегрев от солнца. Мы рассказывали о проекте по производству арматуры для железобетона, которая состоит из базальтопластика. Новая композитная арматура. Мы обеспечили строительство крупнейшего высокотехнологичного домостроительного комбината, который интегрировал в себя все эти ранее выпущенные проекты. В итоге растет объем производства в разы, как правило. Это, конечно, сильнейший эффект. Или другой пример из другой области — у нас очень продуктивное сотрудничество с "Газпромом", в рамках которого примерно года три назад мы предложили "Газпрому" нашу продукцию по производству покрытия для магистральных газовых труб большого диаметра.
- А ведь этого не делалось в России? Это заодно импортозамещение получается?
- Это очень высокотехнологичная сфера, которая фактически на сто процентов была в руках уважаемых европейских производителей. Это была непростая история, сложное взаимодействие с крупнейшим металлургическими комбинатами в России, турбостроителями, которое потребовало примерно два года. Результат? У нас на сегодня рост объема заказа — четырехкратный. Ситуация с импортозамещением реализовалась до всяких изменений курса, до всяких девальваций.
- Вы еще по старому курсу выиграли эту конкурентную борьбу?
- Абсолютно. По старому курсу мы доказали "Газпрому". Теперь компания точно пойдет вперед.
- Кроме вас что-нибудь хорошее ожидать можно?
- Конечно. Девальвация несет с собой две группы эффектов — отрицательный и положительный. Отрицательный, если речь идет о новом строительстве. Например, вам нужно иностранное оборудование. Придется оплатить существенно больше. И очевидные положительные эффекты, связанные с поддержкой экспорта. Давайте я вам приведу еще один пример. Мало кто знает, что Россия является мировым лидером по производству технологического сапфира. Сапфир — это базовое сырье для изготовления подложек для всей светодиодной индустрии. Компания в Ставрополе — "Монокристалл" — частная, в которую мы проинвестировали, занимает сегодня более трети мирового рынка. Она увеличила свое место на рынке безо всяких девальваций. Сейчас, когда сверху этого еще и добавляется девальвация, компания получает мощнейший импульс и точно пойдет в рост.
- Что у вас по линии "Роснано" нового в медицинской отрасли?
- Мы исходим из того, что в некотором смысле вся суть наноиндустрии — это междисциплинарная интеграция в науке и межотраслевая — в бизнесе. Приведу пример, которым мы, прямо скажу, гордимся. Речь идет о позитронной эмиссионной томографии. Мы получаем диагностику онкологических заболеваний на такой стадии, на которой никакими другими способами ее получить невозможно. Рентген просто просвечивает человека и показывает разные плотности, а ПЭТ обеспечивает излучение из тех зон, где опухоль, концентрируя в них естественным путем радиофон препарата. И это по достоверности и точности — магистральный путь диагностики мировой в онкологии. Мы договорились с президентом Башкирии о поддержке и в прошлом году ввели в середине года ПЭТ-центр на самые современные технологии в Уфе. Оказался колоссальный спрос. Врачи говорят о том, что выявляют заболевание на стадии, когда можно вылечить. Человека просто можно вылечить без этих жутких химиотерапий со всеми ужасными последствиями. А на следующем этапе будет работа и по сердечно-сосудистым заболеваниям.
- На прибыль выйти можно в таких проектах или это, скорее, социальная история?
- Мы обязаны выйти на прибыль.
- Конечно, вы же — акционерное общество.
- И в этом проекте тоже. Мы обязаны не только потому, что есть формальное требование возврата капитала. Я глубоко убежден, что проект по-настоящему долгосрочный, живой и фундаментальный, когда он прибыльный. Если он сам себя не окупает, это означает, что кто-то должен носиться с криком: немедленно добавьте денег, все погибает, дайте дотации, субсидии и так далее. Это неживая история. Живая в долгосрочном режиме, в том числе и в медицине — это, конечно же, проекты, которые выстроены в бизнес-логике, как мы пытаемся.
- У вас есть один проект — мазь от артрита, которую на основе нанотехнологий вы производите со своими английскими партнерами. Производство физически находится в Соединенном Королевстве?
— Да, пока так.
- На съезде РСПП президент Владимир Путин предупредил наш крупный бизнес о том, что, возможно, возникнут проблемы с выводом, переводом средств, заработанных, в частности, и в Соединенном Королевстве, в Российскую Федерацию. Это проблема?
- В этом случае нет. В нашем случае речь идет о разработке, в которую мы вложили средства. Мы были инвесторами. Она основана не на российском интеллектуальном заделе, а на заделе Великобритании. Мы создали новый продукт и начали производить его там. И сейчас мы получаем разрешение Минздрава на его продажу в России. А следующим этапом — на производство в России. Так что здесь проблемы не возникнет.
- Это особый случай. Я был поражен, что человек с вашими связями на Западе, столкнулся с проблемой доступности средств Европейского банка реконструкции и развития для "Роснано". Действительно перекрыты каналы европейского финансирования?
- Не имеет значения, кто и что просит. Не имеет значения то, что мы вместе с тремя последовательно сменявшимися президентами Европейского банка развития и реконструкции готовили этот проект. Не имеет значения то, что сам Европейский банк заинтересован в проекте. Есть политическое решение — запрет. Вместе с тем мне важно, что когда я докладывал об этом президенту Путину, он совершенно в определенной форме сказал, что мы должны держать дверь открытой. Да, конечно, Китай и Азия, но при этом держите дверь открытой по отношению к европейским партнерам. И мы надеемся на взвешенное решене Евросоюза по санкциям.
- По крайней мере расширять не стали. В этом и есть взвешенность.
- Да, они этому придают смысл.
- Вы упомянули китайцев как тех, кто приходят на смену европейцам. Как с ними работается?
- Есть три вещи, которые мы поняли за это время. Это другая ментальность, другой язык. Его нужно как-то почувствовать, понять. Также очень трудно что-то сделать быстро. Еще колоссальные ресурсы, просто немыслимые, о которых мы не имели адекватного представления. Под словом "ресурсы" я имею в виду и научно-технический задел и инвестиционные ресурсы.
- То есть вы — весь из себя европеец — с китайцами играете в долгую?
- Абсолютно. Причем это же можно и нужно сказать о Южной Корее, о Сингапуре, о Тайване. Чуть сложнее с Японией, но и там тоже такие возможности есть. Этим нужно просто по-настоящему заниматься. Скоро вместе с Игорем Ивановичем Шуваловым я полечу в Китай на очередные переговоры, на очередной форум.
- Какая сейчас география ваших нанопроектов в России? Это Москва, Питер? Где еще?
- У нас сегодня есть примерно 15-17 регионов, губернаторы которых всерьез, по-настоящему этой тематикой занимаются. Но прежде всего это Москва, Московская область и Питер. Причем я бы отметил прежде всего Москву и Московскую область, где сотрудничество переходит на качественно новый уровень, где наши инвестиции достигают уже не миллиардов, а десятков миллиардов рублей, где возникают целые кластеры. Есть регионы менее очевидные, например, Мордовия, которая давно занималась наноиндустрией. Там построен наноцентр. В Мордовии есть конкретные проекты, в том числе уникальный в России завод по производству оптоволокна, который мы скоро будем вводить. И это как раз пример таких неожиданных регионов. В них тоже есть свои результаты.
- Совсем на окраинах тоже что-то возникает?
- Если вы имеете в виду Дальний Восток, то ситуация у нас такая. Мы сейчас интенсивно обсуждаем с губернатором Миклушевским вопрос о создании полноценного центра ПЭТ на базе Дальневосточного федерального университета. Думаю, что мы сумеем это сделать.
- Вы наверняка следите внимательно за ходом расследования по делу об убийстве Бориса Немцова. Каковы ваши впечатления?
- У меня нет никакой закрытой информации, поэтому я пользуюсь только открытыми источниками. Могу сказать две вещи. Первое: называемые предположительно исполнители, как мне кажется, в этом качестве могли бы оказаться. Второе: мотив религиозной ненависти мне кажется неубедительным. Я внимательно посмотрел все, что Борис Немцов говорил по поводу ислама в связи с трагическими событиями во Франции. Там было, конечно, не очень уважительно, но не более того. Там не было какой-то злобы, оскорблений. Да и сами подозреваемые, как я понимаю, не являются исламскими фундаменталистами.
- Один из них все-таки сказал в суде то, что сказал. Возможно, трудно разобраться в том смысле, что религиозный мотив присутствовал, но заказчиками выступили люди, которые решали совершенно иные задачи?
- Возможно и такое. Я могу сказать одно. С похожей историей я сталкивался в своей жизни. Я знаю тех людей, на кого возложена ответственность за проведение следствия. Может быть, из моих уст это прозвучит странно, но это очень профессиональные и ответственные люди в Следственном комитете.
- Вопрос к вам как к руководителю ОАО "Роснано", организации, которой нужно получать прибыль, которой нужно строить планы, тем более что она добилась замечательного результата за прошлый год. Возникло совпадение взглядов главы Центробанка Набиуллиной и министра экономического развития Улюкаева в отношении того, что перетерпеть нужно где-то до начала 2016 года, когда произойдет разворот. Вы на это ориентируетесь, когда бюджет компании, какие-то планы научно-технические утверждаете?
- На этот вопрос правильно все-таки не одной фразой ответить, а чуть более подробно. Если речь идет о макроэкономике и инфляции, то я с доверием отношусь к оценкам коллег о том, что в этом году можно ожидать ее уровня примерно на в диапазоне 1,5-12,5%. Это, конечно, больше, чем в прошлом году. Но это — неплохая цифра. Ясно, что это означает, что внутри года пойдет последовательное снижение. И внутри года я ожидал бы открытие кредитных рынков, которые пока еще не открылись. Я надеюсь, что они откроются.
- Начали приоткрываться.
- Да. Думаю, это произойдет уже во втором квартале. В третьем квартале мы увидим пока работающую кредитную систему, но с довольно высокими ставками. И я бы ожидал в четвертом квартале какие-то приемлемые уровни процентных ставок с открытым финансовом рынком. Для нас это важно, потому что нам нужно будет кредитоваться. Мы как раз так и выстроили свою бюджетную политику. В этом смысле — позитив. Но я вряд ли соглашусь с коллегами, когда они говорят о высоких шансах на запуск экономического роста в 2016 году. Мне это кажется нереалистичным.
