Хореограф Охад Наарин думал об этом спектакле 60 лет (как уверяют израильские журналисты). Сейчас ему 65. Как всегда у Наарина: он не хочет нам помочь и что-либо объяснять, он хочет только, чтобы мы были открыты к контакту с танцем – с его энергией, его яростью, его мрачной тоской, мыслями о смерти и вместе с тем открытой сексуальностью.
