Александр Асмолов: Власть чувствует себя униженной и оскорбленной. И это — показатель растерянности власти, она находится в состоянии слабого понимания, как действовать. Она в неопределенности — как ежик в тумане, — в непонимании, что делать, когда пробуждаются разные установки и линии поведения. У нас сегодня начинают прозревать разные слои населения, многие уже не могут всерьез воспринимать мантры, которые практикуют представители власти.
Рис. Алексея Меринова. Политики просто взбесились Откуда такая агрессия у тех, кто обязан быть вежлив? Объясняет психолог Александр Асмолов 13.02.2019 Четыре года назад нам казалось, что у представителей политических структур началось массовое помешательство и они индуцируют друг друга и всех нас. Как иначе можно было объяснить невероятный абсурд, который они наперебой предлагали? Вспомните: пытались избавить алфавит от буквы «Ы», запретить чеснок, топот котов, а также предлагали создать внутренний российский интернет под названием «Чебурашка». Сегодня ситуация уже не такая «веселая». Абсурдные высказывания продолжаются, но из них исчезла кажущаяся беспричинность, и читается общий мотив: защитить государство от всех поползновений населения. Людям, оказавшимся за чертой бедности, представители власти читают хамские нотации и всячески их увещевают, лицемерно призывая «к совести и здоровому образу жизни». Например, знаменитое: министр труда и занятости Саратовской области Наталья Соколова заявила, что прожиточного минимума, который в области составляет 7241 рубль, хватает «для минимальных физиологических потребностей, …макарошки всегда стоят одинаково…», и предложила составить меню, которое сделает всех стройными. В той же логике, явно не сговариваясь, выступила глава департамента молодежной политики Свердловской области Ольга Глацких, она прославилась монологом о том, что государство никому ничего не должно, оно «не просило рожать» детей… Глава подмосковного Совета по правам человека Марина Юденич пошла еще дальше, заявив на встрече с жителями Королева, что нельзя требовать средства из федерального бюджета. Добила тему депутат Екатеринбургской городской думы Елена Дерягина — она предложила лишить школьников младших классов бесплатного питания, чтобы сэкономить миллион рублей. Почему они взбесились? Прокомментировать умонастроения политиков и ответить на другие вопросы я прошу заведующего кафедрой психологии личности МГУ, вице-президента Российского общества психологов, академика РАО Александра Асмолова. — Диагноз происходящих в стране событий, скорее всего, тот же: нашествие внутренних варваров. Социальное и психологическое варварство — это решения, стремящиеся к простоте, от которых происходит схлопывание и погашение разнообразия в разных сферах. Люди стали больше заявлять о своих правах, критикуют власти. Варварство всегда агрессивно реагирует на все непривычное. В высказываниях политических деятелей, о которых вы рассказали, поражает неуемный нарциссизм и бесстыдство. В этом же ряду стоит законопроект, предложений сенатором Андреем Клишасом. Этот проект касается защиты исключительно чиновничьего сословия. В нем говорится о введении ответственности за распространение в интернете информации, выражающей явное неуважение в оскорбительной форме к органам государственной власти. То есть за ненормативные высказывания в адрес власти человека могут подвергнуть жестким санкциям, вплоть до посадок. Это, по сути, говорит о том, что власть чувствует себя униженной и оскорбленной. И это — показатель растерянности власти, она находится в состоянии слабого понимания, как действовать. Она в неопределенности — как ежик в тумане, — в непонимании, что делать, когда пробуждаются разные установки и линии поведения. У нас сегодня начинают прозревать разные слои населения, многие уже не могут всерьез воспринимать мантры, которые практикуют представители власти. И вот найден выход: законопроект Клишаса. Снова варварское, простейшее решение. А по сути — это законопроект, свидетельствующий об агонии нашей власти на самых разных уровнях. Принимая этот закон, мы неминуемо натолкнемся на политические и психологические риски. В нем заложен эффект запретного плода. Как только вы говорите людям: ни в коем случае не оскорбляйте власти, вступает в дело классический механизм — «не думайте о белой обезьяне». Даже те, кто никогда не позволял себе оскорбления, начнут это делать — пусть негромко, а иногда и про себя или прилюдно — так устроена наша психика. Второе: подобный законопроект — это полная секуляризация нашей власти: нельзя упоминать имя чиновника всуе! Под защитой оказывается весь бюрократический чиновничий слой… Третье: оскорбительные высказывания представителей власти в отношении подчиненных, да и в отношении общества в целом в последнее время просто зашкаливают. Может быть, пора и их привлекать к ответственности? В этом законопроекте есть и желание подсюсюкнуть вышестоящим властям. Угадать, угодить, а вдруг понравимся? За этим стоит один из самых тяжелых синдромов России — патологическое невежество и беспредельный конформизм. При этом происходит сакрализация власти, создание ее неприкасаемости, которая всегда идет рука об руку с безответственностью. У многих назревает особая социальная болезнь — сенильный психоз страны, это психоз опрокидывания в прошлое. Чем больше люди заявляют о своих правах, тем больше власти, боясь непривычности нового, ищут опоры в «светлом» старом. Нельзя забывать о том, что любой культ личности тоталитарного режима всегда подразумевает культ безличности. Все ли помнят, сколько людей сделали донос культурной практикой своей обыденной жизни в 30-е годы? Это — о безличности населения, которое не ропщет, а аплодирует, подобострастно подпевая любому ивану грозному — тирану, диктатору. Чего боится общество? — Есть и другой аспект. У нас сегодня довольно-таки большой сегмент общества в оценках власти использует принцип «презумпции виновности». Это — кипящая лавина, ненависть зашкаливает и накрывает каждого, кто «с этой властью» вступает в переговоры. В их адрес летят гигабайты хамства и проклятий, одна из последних таких волн накрыла недавно Нюту Федермессер. Но люди, которые заняты настоящим делом, рано или поздно столкнутся с необходимостью сотрудничества. У них нет соответствующих полномочий для того, чтобы менять социальную реальность в стране. — Надо четко понимать: если целый ряд людей делает определенные шаги для создания диалога с властью, то это — их выбор. То, что делают Нюта Федермессер, Александр Сокуров, вошедший в состав СПЧ, — это расширение окон возможностей влиять на происходящие в стране события. Можно сказать, что нынешняя власть пытается насадить Сталина, имеет генезис комитета госбезопасности — и это все правда. Но после этого заявить, что мы все должны придерживаться принципа невмешательства в социальную и политическую жизнь, — это своего рода философия недеяния: поднять руки, отойти в сторону и наблюдать. «Власть отвратительна как руки брадобрея», цитирую, как вы знаете, Мандельштама — разговор об этом не должен быть индульгенцией и оправданием недоверия к тем, кто выбирает возможность изменить ситуацию. Обратите внимание, я никак не критикую тех, кто говорит: я не пойду с этой властью ни на какие коммуникации. Любое понимание свободы начинается с понимания презумпции порядочности тех людей, которые эту свободу отстаивают, даже ценой взаимодействия с властью. Выбор Нюты Федермессер — это ее ценностный и нравственный выбор, и она имеет такое же право на этот выбор, как ушедший мой близкий друг, один из дорогих моему сердцу людей Владимир Войнович, который считал, что ни на какие коммуникации с властью идти нельзя. Той же позиции придерживался и мой учитель, мой названый старший брат, писатель Владимир Тендряков. Мне дорог и ценен как выбор Войновича и Тендрякова, так и выбор Нюты Федермессер и замечательного режиссера Александра Сокурова, чей голос в СПЧ уже услышан. Главная характеристика нормальной жизни страны — признание права другого человека на свой выбор. Я надеюсь быть точно понятым. По тем же мотивам, что и мои коллеги, о которых мы только что говорили, я принял предложение Михаила Федотова и стал председателем комиссии по науке и образованию в СПЧ. И первым моим шагом был разговор с президентом о том беспределе, который происходит с уничтожением вариативности в системе школьного образования. Эта встреча уже имела определенного рода позитивные последствия. Я рассказываю об этом для прояснения моей личностной мотивации, а не ради оправдания. — То есть вы считаете общение с властью необходимым, потому что только таким образом можно добиваться каких-либо положительных изменений в стране? — Как учат нас мастера переговоров, наш с вами век — это век тихой переговорной революции. Это термин Билла Юри, одного из создателей гарвардской школы переговоров, известного аналитика. Переговоры, простите за аналогию, идут даже с террористами. Книга Билла Юри (и Роджера Фишера. - Сайт В.К.) «Путь к согласию: переговоры без поражения» была переведена на 25 языков и стала бестселлером. Суть заключается во взаимной выгоде сторон, где противоположная сторона рассматривается не как враг, а как партнер. Там есть очень важные основные положения: быть «мягким» с людьми и «жестким» с проблемами, сосредоточиться на интересах, а не позициях, и так далее… — А в чем страхи власти? — Мои коллеги часто и много говорят о страхах населения, но у нас практически нет ни одной современной работы о страхах власти. В 1927 году великий психиатр Петр Ганнушкин выпустил блестящую недооцененную работу о партийных неврозах, она осталась почти незамеченной. Я бы сделал книгу о неврозах современной кремлевской власти, если бы был не психологом, а психотерапевтом. Неврозы власти — это специальный предмет для анализа. Мнение, например, о том, что, присоединив Крым, Россия усилилась, — это отжившая, старая, архаическая формула. Увеличилось пространство страны, но при этом на самом деле пробудились силы противодействия во всем мире. И власть потом уже начинает рефлексировать — но запоздало. Частая запоздалая рефлексия — это один из признаков нынешней власти, которая долгое время опиралась, да и сейчас опирается на простую логику решений в виде управленческой вертикали. А наш век в целом — век неопределенности, многомерности, коллективного разума, социальных и интеллектуальных сетей — требует когнитивно сложного мышления. Управленческая вертикаль в обществе разнообразия и вызовов неопределенности невозможна. «Партийные неврозы», о которых писал Ганнушкин, влияют на принятие различных государственных решений. Власть постоянно работает, как канатоходец: идет по тонкому канату, вибрирует между огромным количеством противоборствующих сил. Она делает сегодня многие шаги, которые позволяют использовать жесткий термин — тоталитарный режим. Но если есть возможность трансформации этой власти — эта возможность должна быть использована. Потому что у нас сегодня остается как минимум два варианта развития: либо сенильный психоз опрокидывания в прошлое — либо тихая переговорная революция. — Тот же принцип «презумпции виновности», но только не в кипящем, как внутри России, а в ледяном виде, охватил сегодня многие страны мира по отношению к России. Это стало очерченным несколько лет назад, когда был сбит малайзийский «Боинг». Вы тогда говорили «Новой» в интервью, что в мире «происходит психологическая депортация России, и мы все вместе оказались заложниками этой ситуации». С тех пор ситуация обросла новыми слоями холодного презрения. — Я всегда старался следовать установке Бенедикта Спинозы, одной из тех, что так любил Выготский: «не плакать, не смеяться, не ненавидеть, но понимать». В контексте понимания происходящих событий есть разные перекрещивающиеся линии. Последние события в России вписываются в национал-патриотическую мобилизацию населения: и Крым, и «Боинг», и Луганск привели к мощному взрыву именно таких настроений, которые оформились в слоганы типа «Крым наш!». Но сегодня мы видим, что мобилизационная риторика и установки «в свете политических задач» с течением времени ослабли — они перестают работать, малоэффективны. Несмотря ни на какие попытки рационализации: придумывания мифов о золотом веке СССР и пробуждении ностальгии по тоталитарным временам, возвращения властного дискурса Сталина, который «решал и обеспечивал надежность будущего», — происходит уникальное явление. Наше социальное и персональное пространство жизни становится все более разнообразным. Срабатывает известный в социологии принцип силы слабых связей — появляются группы со своим голосом, важнейшими проектами, растет аналитика и критическая рефлексия происходящих событий. Несмотря на каток устаревающей технологии пропаганды, усиливается прозорливость разных социальных групп. Люди выходят из-под гипноза ТВ, практикующего технологию телененавидения. Интеллектуальные электронные СМИ дают возможность сопоставлять факты. В них меняется видение, расширяется радиус критического мышления, появляется другой язык. Они опираются на понимание социологических сдвигов, их суждения многомерны. То есть нарастают явления, которые вступают как бы в поединок с варварством, с навязыванием мифа о добром и светлом тоталитарном обществе. Невероятно важно, чтобы аналитики, независимо от того, какую страну они представляют, старались видеть все через призму формулы Спинозы. Многие из них продолжают смотреть на Россию как на монолитную однородную империю зла. Россия не монолитная, не однородная, она, несмотря ни на что, становится все более разнообразной страной. И это не прекраснодушные восклицания: появились уникальные аналитики новых поколений, совсем недавно в Москве прошел Гайдаровский форум, где уже не в первый раз было представлено уникальное разнообразие мнений и подходов просвещенной управленческой власти. Перемены происходят: меняется развитие порога чувствительности к изменениям, а это — важнейшая вещь для страны, и особенно — для власти. Это не вопрос «быть или не быть», а вопрос «продолжать ли оставаться адаптантами, приспосабливаться или же конструировать иные реальности, идти по пути нарабатывания будущего». Происходит смена установок разных возрастных и профессиональных групп: они надеются на себя, а не на барина. Изменилась даже форма поведения, я вижу 70-летних преподавателей, которые бегут читать лекции с рюкзачками за спиной. На этом фоне многие охранительные действия власти начинают рассматриваться не через оптику агрессии, а через иронию. И тогда власть становится не страшной, хотя у нее есть и это лицо. Власть, не чуящая под собой страны, становится смешной, и понимая это, чтобы не попасть в «маниакальную петлю» — петлю без обратных связей, она все-таки начинает худо-бедно прислушиваться и к фискальным социальным наукам, и к лидерам общественного мнения, экспертам и профессионалам в своих областях. Именно поэтому мне представляется, что у нас сегодня есть основания для некоей доли эволюционного оптимизма. Сколь бы наивным это ни казалось. Галина Мурсалиева www.novayagazeta.ru
