70 лет тому назад кубинскому лидеру не рекомендовали посещать дом-музей Сталина
Триумфальный визит Фиделя Кастро в 1963 году в СССР, начатый 27 апреля, завершился в последних числах мая. Он побывал в 10 городах СССР – от Мурманска и Волгограда до Ташкента и Тбилиси. В столице Грузии кубинская делегация побывала и на набережной (реки Кура) имени Сталина, которую переименовали только в 2004. Но советская сторона заблаговременно «отговорила» кубинских гостей посетить дом-музей Сталина в Гори. Намекая, что это может сказаться на советско-кубинских взаимоотношениях... 7 ноября 1962 года на приеме в посольстве СССР в Гаване, по случаю 45-й годовщины Октябрьской революции – в те дни на Кубе находился зампредсовмина СССР А. И. Микоян – кубинская сторона провела своего рода зондаж реакции Москвы на упоминание Сталина в контексте двусторонних отношений. Точнее, зондаж поначалу был косвенным: второе лицо в кубинском руководстве, Рауль Кастро, в своем тосте в честь означенной даты заявил, что «…Куба верна дружбе с Советским Союзом и не примкнет ни к каким течениям. Она не пойдёт ни по пути Албании, ни Югославии. Мы есть и будем кубинскими коммунистами». То есть Р. Кастро не упомянул КНР, где, как и в Албании, официальное почитание Сталина, напомним, усиливалось по мере развития антисталинской истерии в СССР. Между тем премьер КНР Чжоу Эньлай 19 апреля 1961 года в телеграмме Фиделю Кастро выразил поддержку борьбе Кубы против США. Заодно он и заверил кубинского лидера, что «правительство Китая и китайский народ всегда будут на стороне революционного правительства Кубы и героического кубинского народа». Но в этой телеграмме не было сказано о поддержке Пекином советской политики в отношении Кубы. А на том же приёме после тоста Р. Кастро кубинский зондаж в отношении Сталина был обозначен впрямую. Точнее, Педро Луис Родригес, глава разведуправления кубинского генштаба, неоднократно пытался на упомянутом приёме в советском посольстве произнести тост «За товарищей Фиделя и Сталина», но не получил поддержки в этом начинании. А в беседах с представителями СССР Родригес заявлял и до упомянутого приема в посольстве, что «Сталин бы не решился вывезти ракеты с Кубы и наверняка добился бы эвакуации из Гуантанамо военной базы США». Об этих событиях немедленно доложили Хрущеву, который поручил Микояну объяснить кубинским товарищам: «…Мы и сами поднимали тост за Фиделя у себя. А вот Сталина мы осудили. И нам обидно, что Педро Луис, облеченный большим доверием, поднимает на щит то, что нами осуждено. Это в какой-то мере нарушение доверительных отношений между СССР и Кубой. Нашим людям, которые находятся на Кубе, неприятно это слушать». Вскоре Микоян заявил Фиделю, что «всякая попытка поднять сейчас на щит Сталина может нас только обидеть и, в определённых обстоятельствах, даже причинить вред установившимся между нами отношениям полного взаимного доверия». Угроза подействовала: кубинская сторона впредь не рисковала упоминаниями Сталина на встречах с руководством СССР и советскими представителями на Кубе. Но её нередкими гостями были посланцы просталинских (проалбанских-прокитайских) компартий Центральной и Южной Америки. Хотя их визиты на Кубу не афишировались, за исключением некоторых кратких сообщений в кубинских СМИ и печатных органах этих партий, такие контакты, естественно, вызывали недовольство в Москве. Но они продолжались. Во избежание возможного идеологического «рывка» Кубы к Пекину с Тираной, советская сторона не решалась запрещать Гаване такие контакты. Всё же, по очевидным причинам, Гавана с середины 70-х подключилась к советской критике «маоизма» и внешней политики Пекина. Критиковать же Албанию Гавана воздерживалась, учитывая и то, что послехрущевское руководство СССР не реагировало на албанскую критику советской политики, в том числе в отношении Кубы. Зато Албания не раз в 60–80-х гг. предлагала отправить на Кубу военных добровольцев, но кубинская сторона, благодарив Тирану, воздерживалась от такой помощи. То же предлагал Пекин, но до начала 70-х, когда обозначилось антисоветское политическое сближение между КНР и США. Вполне можно согласиться с известным американским политологом Робертом Фарли: «В развивающейся стране, долгое время находившейся под каблуком США, революция братьев Кастро полностью соответствовала видению Мао конфликта между капиталистическим и социалистическим блоками. Однако Китаю не хватало военной и экономической мощи для поддержки Кубинской революции; только у Советов были средства для защиты режима Кастро. Москва и Пекин, тем не менее, заручились поддержкой в Гаване. Советы, возможно, обязались поставлять ракеты на Кубу не столько из страха перед вторжением США, сколько из-за потенциального «сдвига» Кубы в сторону КНР». Что же касается позиции Фиделя в отношении Мао Цзэдуна и Сталина, то её он высказал значительно позже – в сентябре 1977 года в интервью американскому «Foreign Policy»: «…Мао был великим революционным лидером. Он преобразил Китай. Но он посчитал, что стал богом, и развязал охоту на ведьм против лучших кадров партии. Он приобрёл большую власть, а затем злоупотребил властью. Сталин также имел исключительные достоинства, но во времена Сталина развивался культ личности, и имели место злоупотребления властью». Словом, Москве удалось удержать Гавану и от почитания Сталина, и от «просталинского» сближения с Пекином и Тираной. Но высшие руководители Кубы и КНР до конца 90-х гг. не делали взаимных визитов, хотя обоюдные экономические и политические связи стали активно развиваться с началом советской перестройки. А с 2002 года профиль Мао Цзэдуна периодически чеканится на кубинском песо…
