Год назад началась операция российских ВКС в Сирийской Арабской Республике. Тогда под угрозой была не только сирийская армия, а само существование сирийского государства. И хотя окончательные ее итоги подводить рано, уже можно сказать, что вмешательство Москвы имело фундаментальное значение – и с военной, и с политической точки зрения.
30 сентября 2015 года российская авиация нанесла первые удары по целям в Сирии и с тех пор совершила около 15 тысяч боевых вылетов (за первые пять месяцев – девять тысяч), действуя очень ограниченными силами по сравнению с проамериканской коалицией.
Подключение к операции стратегической авиации и ВМФ носило характер эпизодический, во многом ситуативный и демонстративный. Тем не менее российская группировка продемонстрировала удивительную эффективность, в основном за счет частоты боевых вылетов. 40 самолетов со сменными экипажами совершали до 75 вылетов в день, в то время как американцы и их союзники – только 20 вылетов на 180 машин, причем большинство натовских вылетов совершались вхолостую: самолеты возвращались на базы, не израсходовав боезапас. Кроме того, на высоте оказались подготовка и личная самоотверженность экипажей и аэродромной команды. Организация операции такого размаха за пределами РФ, в незнакомой и очень сложной местности, с опорой на один-единственный аэродром оказалась на удивление хорошей и слаженной. Особенно учитывая тот факт, что для российских ВКС (да и в принципе армии и флота) это вообще первая такая операция в истории. Кроме того, ВКС и ВМФ успешно опробовали новые виды техники, вооружений и средств, а некоторые из них (крылатые ракеты, например) – также впервые в истории.
Это по всем параметрам беспрецедентная операция, все детали и последствия которой могут быть оценены только по прошествии времени, да и сама война в Сирии еще далека от завершения. Промежуточные ее результаты оцениваются сейчас в привязке к годовщине, а это всего лишь абстрактная календарная дата, удобная как точка отсчета, но никак не привязанная к реальным планам и событиям на земле. Изначальные же заявления о том, что операция продлится несколько месяцев, «а там посмотрим», тоже носили несколько абстрактный характер.
В сирийском случае напрямую сравнивать задачи и реальный результат операции в принципе технически невозможно. Перед началом операции чисто военные ее цели были сформулированы абстрактно и политизированно. «Разгромить ИГИЛ» – не целеуказание для бомбардировщика, это политическая фиксация общего направления действий, причем совместного с другими участниками международных коалиций, которые на словах преследовали эту же со всех лап удирающую цель. Конкретные же военные операции были привязаны к планам и возможностям сирийской правительственной армии и текущему положению дел на фронтах.
В конце концов, непосредственное командование на земле осуществляется именно в Дамаске, а российская операция призвана только «содействовать» и «поддерживать». Но изначально было понятно, что без контроля над землей любая исключительно воздушно-штурмовая операция бессмысленна. На этом и погорели до этого все усилия США и НАТО, полагавшихся на свою пресловутую «технологичность» ведения боевых действий против более слабого противника. Кроме того, со временем военные действия все больше наполнялись политическим контекстом, что также видоизменяло общий характер целей – подчас прямо по ходу проведения чисто военной операции, как это происходит сейчас, например, в Алеппо.
Операция в Сирии послужила и полигоном для обкатки новых видов вооружений. Особо примечательными стали пуски по целям в Сирии крылатых ракет морского и подводного базирования (система «Калибр»), которые произвели фурор планетарного масштаба. Но вместе с тем в ходе этих пусков были выявлены и слабые стороны этих ракет. Они оказались на порядок более надежными, чем американские «Томагавки», но, по оценкам экспертов, еще предстоит отладить сами принципы их боевого применения, отталкиваясь от размера полезной нагрузки, не всегда совместимого с параметрами цели.
В то же время новые корабли и подводные лодки ВМФ, как и их экипажи, участвовавшие в операции, зарекомендовали себя превосходно. В целом информационный и стратегический эффект от демонстрации и проверки новых видов вооружения оказался намного сильнее ожидавшегося.
Отдельной благодарности заслуживает и российский ВПК. Мало какие современные авиационные системы выдержали бы такую техническую нагрузку в особо сложных климатических условиях. Так называемый период оборачиваемости каждого самолета превысил в разы прежние достижения, принадлежавшие израильтянам, а отказы техники при этом стремились к нулю.
Принципиальные проблемы возникали даже не столько при координации действий российской группировки и сирийских войск, сколько при оценке эффективности российских ВКС. Правительственные войска сперва полагались на российскую авиацию как на некую волшебную палочку, которой можно взмахнуть в любой ситуации и в любой момент. Координация «армия – авиация» присутствовала в несколько извращенном виде, но по мере развития операции рос и опыт правительственных войск. По прошествии года это уже совсем другая армия, способная к планированию и проведению скоординированных операций.
Уровень подготовки сирийских офицеров, конечно, всегда оставлял желать лучшего, но нынешняя армия сформирована по совсем иным принципам, нежели во времена войн с Израилем, она ведет жестокую гражданскую войну на выживание, и сами сирийские военнослужащие кровно заинтересованы в овладении новой техникой и тактикой. Российские военные и технические советники смогли в кратчайшие сроки подготовить достаточное количество танковых экипажей, которые овладели современными видами бронетехники. Это же касается и новых для региона видов РЗСО. Сложнее дело с летчиками, но сирийские экипажи в тренировочном режиме уже несколько раз участвовали в совместных с российскими ВКС операциях, что уже большой прогресс для летчиков, которые ранее были знакомы только с уже морально устаревшими системами.
В последнее время изменился в лучшую сторону и характер взаимоотношений между российским командованием и сирийским. Как это ни парадоксально, но на начальных этапах операций куда более понятливыми и обучаемыми оказывались иранские добровольческие части и «Хезболла», а сирийский генштаб долго продолжал жить своей отдельной жизнью, что и привело к затягиванию операции и нескольким стратегическим ошибкам.
Есть множество чисто технических проблем, которые выявила операция. Они слишком детальны и технологичны, чтобы подробно их разбирать, и президент Путин уже несколько раз их озвучивал, а соответствующим НИИ поставлены задачи по доработке и некоторых видов вооружений и систем координации. Но никаких системных сбоев не выявлено, а потери (20 погибших, один Су-24, сбитый турками, и четыре вертолета) объяснимы, как бы тяжело это ни звучало.
Пока сложно охарактеризовать работу ПВО и радиоэлектронных систем, но эти данные более сложны для публичного анализа. Да и внятных угроз в этом направлении пока зафиксировано не было. Неочевидны и результаты работы стратегической разведки, если не считать трудно проверяемых заявлений, что еще на первом этапе операции были уничтожены около 2000 боевиков – выходцев из России, в том числе не только усилиями ВКС, но и инфильтрованными в ИГИЛ и другие группировки агентами. По косвенным данным, это близко к истине, а значит, была устранена и угроза распространения джихадизма на территорию России. А это была одна из главных явных и заявленных целей всей операции.
В целом вся система Вооруженных сил России – от ВКС и спутников до разведки и специалистов по информации – продемонстрировала очень высокую степень готовности, что стало откровением не только для наших западных партнеров, но и для многих специалистов в самой России. Другое дело, что, пока война в Сирии не завершена, нельзя подводить и окончательные итоги операции.
Но одним из неочевидных предварительных результатов следует назвать то, что операция в Сирии осталась ограниченной по своим средствам и силам. Не было допущено втягивание в гражданскую войну больших сил Российской армии, а использование сухопутных частей и морской пехоты пока что оправданно и дозированно. Никакого «нового Афганистана», о котором громким хором вещала либеральная оппозиция, не случилось и уже не случится, учитывая складывающуюся на фронтах обстановку. И возможно, что если бы осенью – зимой 2015/2016 годов сирийский генштаб не погряз бы в бессмысленных боях на второстепенных участках фронта, то по истечении года российской операции ситуация была бы еще более благоприятной.
Политический контекст сильно смазывает чисто военные результаты, что и мешает отделить их от общей обстановки в Сирии. Но за год боев джихадистам и примкнувшим к ним группировкам нанесено решительное поражение, которое было невозможно без участия российских сил. Нынешняя ситуация, конечно, все еще опасна и сложна, но это совсем не лето 2016 года, когда все висело на волоске. И политическое противостояние с участием мировых держав – как раз результат той работы, которую проделала российская армия.
Политика действительно тормозит чисто военное развитие событий, но наши западные партнеры тоже должны понимать, что может быть и строго наоборот: военная победа правительственных сил, например в Алеппо, лишит джихадистов и оппозицию даже призрачных шансов на военную победу, а значит, придется и политически договариваться. Но уже при совсем других вводных данных. А потому новые итоги военной операции российской группировки в Сирии придется подводить заново через неопределенное время, а не под календарную дату. Хотелось бы, чтобы все-таки быстрее.
