В очередную, XIV пятилетку КНР вступает на высокой волне. В прошлом году Китай оказался единственной из ведущих экономик мира, показавшей рост ВВП, глава государства Си Цзиньпин заявляет о победе над бедностью, эффективность действий властей по борьбе с коронавирусом не вызывает сомнений, курс на ускоренное развитие инновационных технологий будет опираться на уже достигнутые впечатляющие результаты и т. д. Но непредсказуемая ситуация в глобальной экономике по-прежнему таит большие риски для Китая. Его зависимость от мировых рынков слишком велика, а геополитический расклад с приходом к власти в США Джо Байдена может измениться настолько серьезно, что китайско-американские торговые войны периода президентства Дональда Трампа окажутся для КНР сравнительно легким испытанием. Китайское руководство рассчитывает, что в качестве естественной «подушки безопасности» выступит огромный потенциал внутреннего рынка, но и здесь картина не выглядит идеально, учитывая уже накопленные огромные долги компаний и домохозяйств.
Что стоит за цифрами китайского ВВП?
«Слишком быстрый рост не будет устойчивым. Нам нужен стабильный темп, чтобы поддерживать развитие Китая в долгосрочной перспективе», — заявил премьер Госсовета КНР Ли Кэцян по итогам мартовской сессии парламента страны — Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП), одобрившего новый пятилетний план на 2021−2025 годы. В своем докладе на сессии товарищ Ли сообщил, что в этом году экономика КНР будет расти темпами «выше 6%», и эта формулировка заслуживает самого пристального внимания.
Дело в том, что динамика китайского ВВП давно выступает одним из главных индикаторов, определяющих прогнозы для всей мировой экономики, а следовательно, и ожидания компаний, инвесторов и правительств. За последнее десятилетие эта динамика замедлилась почти вдвое: если в 2010 году, на выходе из «Великой рецессии», китайский ВВП показал рост на 10,3%, то в 2019 году, на пороге очередного глобального кризиса, этот показатель составил всего 6,1%, хотя и вписался в прогноз властей в диапазоне 6−6,5%.
Достоверность этих цифр всецело на совести китайской статистики — известные вопросы к ее качеству не требуют особых пояснений. Но в данном случае важна скорее не абсолютная, а относительная шкала. По меркам развитых экономик рост ВВП хоть на 6%, хоть на 10% в год может быть однозначно охарактеризован как экономический бум. Однако Китай, несмотря на все его экономические успехи, до недавних пор относился к группе стран с развивающимися рынками, которым нужно расти гораздо быстрее стран «золотого миллиарда», чтобы приблизиться к ним по уровню благосостояния. Поэтому официальный рост ВВП на 6% для китайских властей уже довольно давно был неким психологическим барьером, опускаться ниже которого категорически нельзя — в противном случае это будет восприниматься как сигнал, что экономика страны основательно исчерпала резервы своей экспансии, продолжающейся уже без малого четыре десятилетия.
С другой стороны, этот непрекращающийся рост рано или поздно должен был конвертироваться в некие знаковые достижения, ощущаемые всем китайским обществом, и за несколько дней до открытия сессии ВСНП председатель КНР Си Цзиньпин сообщил, что в Китае достигнута победа над крайней бедностью. Это заявление товарищ Си приурочил к главной праздничной дате этого года — столетнему юбилею Компартии Китая, история которой отсчитывается с нелегальной встречи 12 китайских коммунистов в Шанхае в июне 1921 года, ставшей учредительным съездом партии. За последние восемь лет, отметил Си Цзиньпин, в борьбу с бедностью было вложено 1,6 трлн юаней (порядка $ 240 млрд), что позволило почти 100 млн китайцам вырваться из нищеты.
За пределами Китая это утверждение было тут же подвергнуто критике, поскольку китайский критерий абсолютной бедности в доходах на одного человека в день примерно на 10% ниже наиболее распространенного международного критерия, который использует Всемирный банк ($ 1,9 в день). Однако в картине мира китайских властей победа над абсолютной бедностью — важнейший момент для реализации их стратегии построения «среднезажиточного общества», которая декларируется уже много лет. В 2012 году на XVIII съезде КПК тогдашний глава КНР Ху Цзиньтао заявил о необходимости обеспечить «выполнение грандиозных задач полного построения среднезажиточного общества к 2020 году», и верность этому курсу не раз демонстрировал его преемник Си Цзиньпин. Например, в 2017 году по итогам первого пленума ЦК КПК 19-го созыва он подтвердил, что «к 2020 году в Китае полностью сформируется среднезажиточное общество».
В этом контексте и следует воспринимать заявление Си о победе над бедностью: какая бы реальность за этим ни стояла, китайские власти определенно уверены, что свои обещания народу они выполняют. Еще в ноябре прошлого года китайский лидер поставил новую задачу для страны: к концу XIV пятилетки Китай должен стать страной с высоким уровнем ВВП на душу населения (по оценке все того же Всемирного банка, это более $ 12,5 тысячи в год), а к 2035 году размер ВВП и в абсолютных, и в подушевых показателях должен быть удвоен.
Второй раз в ту же реку
Но теперь, когда победа над бедностью официально продекларирована, Китай имеет все основания сбавить темпы экономического роста, переключившись с количественных на качественные ориентиры. Если в предыдущую пятилетку ориентиром был ежегодный рост ВВП на 6,5% и выше (в целом без учета прошлогоднего коронавирусного форс-мажора эта задача выполнена), то теперь этот показатель «будет определяться ежегодно в зависимости от обстановки». Такая постановка вопроса полностью соответствует подходу, возобладавшему в мае прошлого года, когда на выходе из коронавирусного карантина в ходе сессии ВСНП было принято решение не устанавливать прогнозный показатель ВВП на 2020 год. В итоге оказалось, что китайская экономика по итогам кризисного года прибавила 2,3% — минимальная динамика за последние 45 лет, но вполне отрадный результат на фоне спада всех остальных мировых лидеров.
С весны прошлого года экономика КНР, выйдя из локдауна, находится в стадии восстановительного роста: после провала в 1-м квартале на 6,8% во 2-м квартале рост ВВП составил 3,2%, в 3-м квартале — уже 4,9%, а в последнем разогнался до 6,5%. Однако на последней по времени сессии ВСНП китайские власти вполне четко просигнализировали: дальнейшее ускорение не гарантировано — несмотря на куда более уверенные прогнозы мировых аналитиков. Вот, к примеру, свежий прогноз от крупнейшего финансового холдинга Швейцарии UBS: в середине марта его аналитики пересмотрели свой прежний прогноз роста китайского ВВП с 8,2% до 9%, отметив быстрое восстановление внутреннего рынка и увеличение экспортного спроса до рекордных за последнее десятилетие 16%.
Почему же китайские власти придерживаются куда более осторожных прогнозов? Из контекста высказываний того же Ли Кэцяна можно сделать вывод, что они не слишком уверены в мировой конъюнктуре: Китай как «мастерская мира» по-прежнему сильно зависит от внешних рынков, а восстановление многих ведущих экономик от коронакризиса, мягко говоря, затягивается. Но есть и другое объяснение, которое приводит известный российский китаевед Николай Вавилов: реальная ситуация в стране очень непростая — фактически Китай находится в предкризисном состоянии.
В подтверждение этой гипотезы он приводит данные Китайской ассоциации автопроизводителей о февральских продажах автомобилей. Относительно февраля прошлого года, когда они по понятным причинам находились на крайне низком уровне, показатель вырос в пять раз, но в сравнении с уже слабыми продажами в феврале 2019 года, который почти наполовину был нерабочим из-за традиционных каникул по случаю китайского Нового года, автомобильная розница упала на 2%.
«Это очень печальный факт, поскольку китайское государство влило в автопром огромные субсидии. Совокупный спрос населения КНР продолжает падать, поскольку денег у людей становится все меньше, население Китая испытывает колоссальное давление перекредитованности. Драйвер внутреннего потребления не работает, несмотря на ежедневные сообщения о победах на том или ином фронте», — констатирует Вавилов, намекая на новую доктрину экономической политики КНР, которая ассоциируется с именем Си Цзиньпина. Утвержденная на предстоящую пятилетку концепция двойной циркуляции предполагает, что первый круг китайской экономики — экспортные рынки — должен быть дополнен ускоренным развитием второго круга — рынка внутреннего.
По сути, это хорошо известные идеи классика политэкономии Адама Смита (как бы китайские товарищи ни выдавали себя за верных последователей марксизма-ленинизма), который еще два с половиной столетия назад в своей книге «Богатство народов» доказывал, что без устойчивого внутреннего рынка внешняя торговля не принесет той или иной стране всеобщего благосостояния. Китай до некоторых пор решал эту дилемму просто. В стране за последние три-четыре десятилетия произошло тектоническое изменение структуры расселения благодаря массовой миграции из глубинных районов в прибрежные мегаполисы, где создавались промышленные зоны экспортной экономики, а заодно громадные скопления людей стимулировали внутренний спрос. Однако этого оказалось мало: на ближайшую пятилетку поставлена задача ускорения урбанизации, чему должно способствовать ослабление ограничений в китайской системе прописки «хукоу», из-за которой миллионы мигрантов из сельской местности в городах не имеют легального статуса.
После глобального кризиса 2008−2009 годов КНР сделала ставку на ускоренное развитие инфраструктуры, в которую государством закачивались гигантские средства, что во многом и позволяло удерживать высокие темпы ВВП. Логика действий в данном случае полностью соответствовала установкам кейнсианства: правительство указывает бизнесу, где закопаны деньги, а бизнес их откапывает, создавая в процессе рабочие места и делая инвестиции со щедрой господдержкой. Но удастся ли китайским властям в ближайшие годы второй раз войти в одну и ту же реку, большой вопрос. По утверждению Вавилова, весьма скромные прогнозы роста экономики КНР в 2021 году могут быть связаны с тем, что Китай уже в ближайшее время перестанет использовать массированные стимулы для экономики, сосредоточившись на спасении своей финансовой системы, обремененной огромными долгами. И если выбор между дотированием экономики и выживанием финансовой системы будет сделан в пользу второго варианта, это неизбежно приведет к серьезным проблемам в занятости и социальной сфере.
От сигнального кризиса к терминальному
Теоретики экономических кризисов часто делят их на два типа — сигнальные и терминальные. Если руководствоваться этим разграничением, то сигнальный кризис для китайских финансов состоялся в 2015—2016 годах, когда фондовые рынки КНР пережили самый серьезный спад за два десятилетия — только в ходе обвала котировок в июле 2015 года потери капитализации китайских компаний оценивались в $ 3 трлн. Основной причиной этого кризиса аналитики однозначно называли перегрев экономики, однако государство оказалось в состоянии прийти на помощь фондовому рынку и спад удалось преодолеть.
Но проблема долгового пузыря никуда не делась. Уже в середине 2019 года американский Институт международных финансов оценивал совокупный объем обязательств китайского правительства, компаний и домохозяйств в $ 40 трлн — более 300% ВВП страны и 15% всего мирового долга. Стремительное наращивание этого долга совпало с накачкой экономики средствами государственного стимулирования в 2010-х годах.
Оценки Народного банка Китая более консервативны: в 2019 году регулятор зафиксировал отношение совокупного долга к ВВП на уровне 255%. Но и здесь более важны относительные, а не абсолютные цифры. По итогам прошлого года китайский ЦБ отметил, что общий внутренний долг корпораций, домохозяйств и государственного сектора увеличился до уровня, эквивалентного 280% ВВП, а с учетом внешних обязательств отношение долг/ВВП выросло до 295%.
Иными словами, Китай двигался в том же самом тренде, что и абсолютное большинство других ведущих экономик мира: 2020 год увенчался новыми долговыми (анти)рекордами. Но отношение долга Китая к ВВП явно выше, чем в других странах с развивающейся экономикой, и находится на одном уровне с США и зоной евро, которые имеют более развитые финансовые рынки, подчеркивают международные аналитики. «Львиная доля китайского долга существует в форме банковских кредитов, взятых корпоративным сектором. Во время пандемии коронавируса некоторые отрасли испытали значительное снижение способности компаний обслуживать свои долги. Стресс-тесты, опубликованные Нацбанком Китая в ноябре, показали, что 10 из 30 банков потерпят крах даже при самом умеренном стрессовом сценарии», — утверждают, к примеру, эксперты Института развивающихся экономик Банка Финляндии.
И здесь на горизонте, причем, возможно, довольно близком, для китайских финансов возникает перспектива терминального кризиса, который на сей раз уже вряд ли будет определяться только внутрикитайскими факторами. В начале марта глава Комитета по контролю и управлению банковской и страховой деятельностью КНР Го Шуцин заявил о рисках «пузыря», который надувается на фондовых рынках США и других стран, переживающих бурный рост на фоне вполне удручающих результатов в реальной экономике.
Финансовые аналитики предпочитают избегать слова «пузырь», однако признают, что фондовая коррекция неизбежна, а предыдущий опыт показывает, что первыми инвесторы покидают именно развивающиеся рынки — и это без учета того, что акции многих китайских компаний торгуются на американских биржах.
«Заявление Го Шуцина — это завуалированный сигнал по поводу китайской финансовой системы, которая подвержена очень большому влиянию американского фондового рынка, — комментирует Николай Вавилов. — За 2020 год китайский фондовый рынок вырос на 50%, притом что экономика полгода находилась в коме. Китайский фондовый пузырь колоссальный. Деньги в акциях держат порядка ста миллионов китайских семей, в основном в экономически развитых прибрежных регионах Китая, и в случае биржевого краха население может остаться ни с чем. В отличие от кризиса 2015−2016 годов, у государства после эпидемии коронавируса не будет средств на спасение фондового рынка».
Ситуацию, как водится в таких случаях, подогревает геополитический фактор. Первая после избрания Джо Байдена президентом США китайско-американская встреча на высшем уровне в Анкоридже на Аляске обернулась скандалом. Стороны устроили «обмен любезностями» на тему соблюдения прав человека, после чего китайский министр иностранных дел Ван И заявил, что в отношениях двух стран «наступил период беспрецедентных трудностей». Правда, в окончательных комментариях, которые глава канцелярии Комиссии ЦК КПК по иностранным делам Ян Цзечи представил агентству «Синьхуа», говорилось, что стратегический диалог с США «позволил нам укрепить взаимное доверие». Американская сторона в лице госсекретаря Энтони Блинкена заявила, что новая администрация США проводит пересмотр определенных решений Дональда Трампа, которые привели к торговым войнам с Китаем, но никаких конкретных деталей и сроков названо не было. В условиях обострения диспропорций в мировой экономике нет никаких сомнений, что на быстрые решения здесь рассчитывать не приходится.
