18 лет назад британская группа The Kooks выпустила свой главный хит Naïve. Простенький ретро-рок о разбитом сердце оказался одной из самых популярных британских рок-песен нулевых. «Сноб» попросил музыкального критика Николая Овчинникова объяснить, почему так вышло, и что выделяет брайтонский квартет на фоне других исполнителей.
23 января 2006 года стало поворотным моментом в истории британской музыки. В этот день вышел альбом Whatever People Say I Am That’s What I’m Not шеффилдской группы Arctic Monkeys — людей, которые перевернули игру в рок-музыке и вернули в нее силу. В тот же день вышел Inside In/Inside Out брайтонского квартета The Kooks — людей, которые сделали эту очередную рок-революцию человечнее.
Лидер группы Люк Притчард потом благодарил Arctic Monkeys за то, что они переключили все внимание прессы на себя: быть звездой не самое простое испытание. The Kooks, в отличие от своих шеффилдских собратьев, не были такими громкими и наглыми, не скандалили и не ругались. Но при этом в The Kooks был такой же сильный обновленческий пафос, как и у других британских рок-групп того времени. Только к нему они еще добавили незаурядные сонграйтерские способности.
Чем был рок середины нулевых? После гаражного ревайвла (The Strokes, Kings of Leon, The Datsuns), пост-панк-ревайвла (Interpol, Editors, Departure), пришел момент ревайвла британской рок-музыки шестидесятых и девяностых одновременно. Это был брит-поп и мод-рок, только на стероидах, ускоренный, ладно спродюсированный и такой же злобный и энергичный. Обновленный брит-рок дал местной сцене такой заряд, что она до сих пор живет на его остатках (группы вроде Kid Kapichi, The Sherlocks или Chappaqua Wrestling).
В чем была сила этой музыки? В красивом имперсонаторстве. В узнаваемых приемах: спором ритме, рубленных аккордах, груве без лишних виньеток. В аккуратных костюмчиках, шальном взгляде музыкантов, взъерошенных прическах и таких же взъерошенных аранжировках. Это было лучшее шоу двойников, идеальный спектакль по волнам чужой памяти. И The Kooks играли в нем одну из главных ролей.
Если Arctic Monkeys брали лихим шеффилдским акцентом, задиристыми скоротечными боевиками и ироничными текстами, то The Kooks были в этом классе хорошими мальчиками и прилежными учениками. Взявшие имя из песни Дэвида Боуи с альбома Hunky Dory, записывавшиеся на студии Рэя Дэвиса The Kinks, Притчард и компания ориентировались на все сразу.
Хит Inside In/Inside Out звучит как микс из лучшей британской (и не только) музыки за предыдущие 60 лет. Спорый свинг Sofa Song вдохновлен The Smiths, романтичный боевик с элементами регги Matchbox будто бы взят из неизданного творчества The Police, дурашливая и печальная Ooh La и мощный дэнс-рок See the World — эхо лучших песен The Buzzcocks, вступительная акустика Seaside — незримый парафраз English Rose The Jam. Добавим к этому надрывный вокал Притчарда с сильным британским акцентом, напоминавший Пита Догерти и Эдди Аргоса из Art Brut, и прически с костюмами как у The Strokes (собственно, группа и начинала с кавера на их Reptilia). Плюс элегантные клипы, которые снимали то в Париже (Ooh La), то на дискотеке (Naïve).
The Kooks — идеальный собирательный образ британской группы нулевых. Они — гении ретромании, подобравшие по дороге не только три заветных аккорда и дискографии Oasis и The Jam, а все, что попадалось под руку. Они — олицетворение того времени, когда большие стили в музыке закончились и все занялись переосмыслением и перепридумыванием того, что было создано раньше, еще до рождения участников группы.
Тут, конечно, возникает вопрос: а что в этом, собственно, хорошего? The Kooks ведь из рока-как-театра (тот же Боуи) сделали театр про рок, карнавал, где они изображают усредненного рок-музыканта, который тщится вернуть прошлое. На самом деле нет. The Kooks из этого конструктора все-таки собрали заново свой оригинальный стиль и подали пример всему остальному реформаторскому року с британским акцентом того времени — без успеха Arctic Monkeys и The Kooks новый брит-поп остался бы просто казусом имени балагура Пита Догерти. The Kooks можно узнать по голосу Притчарда, разухабистым гитарным партиям Хью Харриса, изворотливой ритм-секции Пола Гарреда и Макса Рафферти (последние двое вскоре группу покинут).
Но одной любви к прошлому мало. The Kooks были еще и удивительно хлесткими сонграйтерами. Вот Naïve — их все еще главный хит, простая и ясная как дважды два песня о расставании. Почему она так цепляет? Все дело в том, как она построена: вот несколько одновременно примитивных и лихих гитарных аккордов. А вот захлебывающийся будто бы в слезах вокал Притчарда, который методично повторяет в каждом куплете Oh, you’re so-o-o-o na-a-a-aïve. А вот припев, спетый группой хором, начинающийся с максимально простой строчки I know, she knows — готовая кричалка для стадионного концерта. И наконец сокрушительная кода — Naïve разгоняется медленно, потихоньку надевая на себя партии инструментов, а в конце разряжается настоящим ливнем — и снова тут работает повторение: можно не помнить ничего, кроме строчки Just Don’t Let Me Down. The Kooks очень кинематографичны в смысле сочинения песен — они умеют выстроить драматургию и вовремя остановиться, подать правильный крючок слушателю и удивить его.
Или Ooh La. Кто-то может не помнить текст этой песни, но заглавную строчку вспомнит точно, если хотя бы раз слышал ее. Или See the World с ее прилипчивой репетитивностью. Или Sofa Song с ее пролетарскими акустическими аккордами. The Kooks обладали большим чувством меры, которого не хватало многим другим британским артистам того времени, — первые два диска группы можно слушать, не переключая, настолько они и цельные, и разнообразные одновременно. Как хорошая мелодрама.
Почему мелодрама? Потому что Притчард лучше всего умел писать песни про разбитое сердце (например, о своей бывшей партнерше Кэти Мелуа, тоже известной британской сонграйтерше). Лидер The Kooks умел быть слезливым и ранимым, он задыхался от восхищения и тоски по ушедшей подруге, он истекал кровью и клялся в верности — в чьем-то другом исполнении эти строчки могли бы звучать до ужаса пошло, но Люк Притчард умел подать эту уязвимость с должным шармом.
Возможно, именно из-за сочетания заимствований, поп-хуков и интроспективной лирики The Kooks и смогли добиться успеха. Три альбома и три сингла в британском топ-10, бесконечные солд-ауты, десятки миллионов просмотров у клипов (у Naïve — почти 100).
Почему все это — в прошедшем времени? Ведь The Kooks живы и записывают песни, например, с нынешними триумфаторами благостного поп-рока Milky Chance. Они пишут прилипчивые хиты — Connection или All The Time тому подтверждение. Они экспериментируют — были у них и диско (Westside), и новая волна (та же Connection), и синти-поп (25). Только проблема в том, что эти The Kooks будто бы потеряли чутье, не смогли уловить цайтгайст и отошли во второй ряд. Они стали предметом ностальгии по ностальгии — по нулевым, когда мальчикам хотелось безопасно играть в рок-музыкантов. И на концерт The Kooks сейчас, скорее, пойдут ради той же Naïve. Но пойдут обязательно.
The Kooks — символ последней благополучной эпохи в истории. За нее и за эту музыку хочется держаться вопреки всему.
