Из книги Капиталины АЛЕКСЕЕВОЙ «Настанет день…»
— Мама, предлагают говядину тушами, будем брать или нет? Если да, то сколько нам надо? – спросила Катя сегодня утром. Подумав, я ответила:
— Да, конечно, надо брать. Как в прошлом году, не больше. Надо будет в Москву Сережиным послать. Откуда мясо? Хорошо бы чурапчинское.
— Я спрошу. Сейчас перезвоню, что берем.
— Конечно, доченька.
Боже мой, дожили до того, что говядину тушами предлагают. Притом, не просто предлагают, а просят, уговаривают купить. Теперь мы еще выбираем: чурапчинское или таттинское мясо брать. Сильно разборчивые стали. А ведь были времена…
Воспоминания уносят меня в 70-е годы. В годы моей молодости. Историки потом скажут, что это были годы застоя. Я бы сказала, что это были на самом деле годы тотального дефицита. Вообще, интересно сейчас все вспоминать, потому что все это уже становится историей.
Почему-то у меня из головы не выходит один случай, я часто вспоминаю его. Причем, ничем не примечательный, не особенный. Рядовой. Типичный.
Мы жили в Сайсарах, на улице Чайковского. Там у нас была «четвертушка», т.е. это был 4-квартирный дом с печным отоплением и удобствами на улице. Причем, эти удобства были как раз под нашим окном. Воду таскали с водокачки ведрами, правда, она была рядом, что было нашим единственным большим удобством, особенно в зимние морозы. У нас была привилегия посмотреть в окно, много ли народу собралось в очереди за водой. Пользуясь своим положением жить близко от водокачки, мы могли выбрать время, когда идти за водой, естественно, мы смотрели в окно, выбирая, когда было поменьше народу, чтобы долго не стоять на морозе с ведрами.
Мы молодые, дети у нас маленькие. Их у нас двое: сын Сережа и дочь Катя. Точно помню, что Катя еще не ходила в школу, то есть ей было лет шесть. Но была достаточно большая, чтобы ходить с родителями в магазин и стоять в очереди.
Была пятница накануне 7 ноября – праздника Великого Октября. В городе пошли слухи, что завтра, то есть в субботу, будут «давать мясо». В трудовых коллективах все это обсудили, каждый решил, в какой магазин пойдет занимать очередь за мясом. Те же слухи донесли, что мясо будет во всех без исключения магазинах. После работы, когда вся семья была в сборе, мы за ужином держали совет своим маленьким коллективом. Мой муж Николай, человек приземленный в своих желаниях и более прагматичный в своих решениях, предположил, что в «Туймааде» будет стоять весь город, поэтому, как глава семьи, предложил туда не соваться, а лучше с раннего утра пойти в ближайший магазин, на Чехова. Можно будет прибегать домой, чтобы погреться. В это время к нам на огонек забежала наша соседка, Тамара Степанова, преподаватель университета (сейчас она доктор наук) и сообщила, что народ на Чехова собирается стоять с вечера, и ее муж Гоша (тоже научный работник, биолог) уже собирается идти занимать очередь. Николай сказал, что он готов с вечера занять очередь, и в случае чего, они с Гошей могли бы по очереди караулить очередь и греться дома. Сказано – сделано. Наш отец, как следует утеплившись, получив одобрение семьи, пошел занимать очередь за мясом в магазин на Чехова. Я с детьми, оставшись в теплом доме, переживала за мужа, стоящего в лютый мороз в очереди за мясом. Помню, он в полночь прибежал, чтобы попить горячего чайку и погреться. Греясь у теплой печки с кружкой горячего чая с молоком, он рассказал мне, что народу много, в основном стоят его институтские коллеги и соседи. Им разведка донесла, что у «Туймады» жгут костры, чтобы погреться. По их примеру наши, сайсарские, весьма творческие молодые люди, нашли около магазина деревянные ящики из-под продуктов и тоже сделали большой костер. Но в связи с тем, что доски от ящиков слишком быстро горят и дают мало тепла, они решили, что каждый сбегает домой и принесет поленья для костра. Так и сделали. Следующий визит моего мужа домой был уже под утро, он так же прибежал погреться и перекусить: «Народу очень много, так что придется стоять долго». Сколько долго, мы не представляли. Мне он наказал, чтобы я к нему подошла с детьми, когда рассветет и откроется магазин.
Проснулись дети, накормив и тепло одев их, я пошла в магазин на Чехова, чтобы встать в вожделенную очередь, тем более что Николай меня предупредил: «Приходи, не задерживайся, а то не пустят в очередь». Этого допустить было нельзя, и мы с детьми тронулись в путь.
Народу было очень много. Около магазина на улице догорали угли от костра. Вокруг валялись ящики, на которых, скорее всего, по очереди сидели наши мужчины из очереди. Зато внутри магазина было тепло. Мы провели весь день внутри магазина. Наконец, наша очередь оказалась на последнем повороте близко к весам, но продавщица зычным голосом крикнула: «Мяса – последний лоток». Всем ясно, что последний лоток – это примерно на 4-5 человек, тем более давали по 2 килограмма на руки. Народ заволновался, стали требовать старшего продавца, заведующую. Тут вышли все: и старший продавец, и заведующая мясным отделом, и директор магазина. «Все, кончилось мясо, нету больше мяса! Не стойте, расходитесь! А то милицию вызовем!»
Наш папа тут же услышал информацию, что народу совсем мало в магазине на Лермонтова, 200. Не стали пререкаться ни с кем, и мы семьей двинулись туда. Конечно, у нас уже взыграл азарт охотника, за добычей, то есть за куском мяса, мы были готовы ехать хоть куда. Был уже вечер, на улице стемнело. Мы быстренько добрались до Гимеина. Там, конечно, была очередь, и немаленькая. Но мясо тоже было. Мы заняли очередь, правда, дети уже устали, но мы их подбадривали, как могли. Очередь двигалась, был относительный порядок. И вот мы уже совсем близко. Обняв детей и зажав в кулаке деньги (чтобы не вытащили из кармана воришки), мы уже готовились получить положенные килограммы мяса, потому что уже подошла наша очередь. И тут вдруг продавщица объявляет: «Все, мясо кончилось, это был последний лоток!» Я помню, что у меня потемнело в глазах от обиды, от гнева. Как могло мясо кончиться? Мы же весь день, весь выходной день простояли в очереди! Муж даже не спал, он ночевал у костра! Сын в школу не пошел, чтобы семья могла иметь лишний кусок мяса! Очередь повозмущалась, но что сделаешь – это был последний лоток, тем более милиция прибыла быстро и стала нас разгонять.
Мы вышли на улицу. Автобусов не было. В то время они, государственные, ходили очень редко, с большими перерывами. А на автобусной остановке был мрак, было много народу, кто с мясом, а кто-то без мяса, пустой. Как и мы. Муж предложил нам пойти пешком, видимо, чтобы избежать еще одной душевной травмы. При таком скоплении народа попробуй протолкнись в автобус.
Я не стала спорить, на это сил у нас уже не было. И мы пошли. Было холодно и темно. Но я отчетливо помню коричневое драповое пальто сына с цигейковым воротником, его большие черные валенки, черную шапку. Он шел рядом с отцом, стараясь от него не отставать. Будущий мужчина. Будучи примерным мальчиком в школе, он, наверное, думал, как будет оправдываться в школе перед классным руководителем за свое отсутствие в субботу. Отец нас успокаивал как мог. Он сказал: «Мясо еще будет. Просто сегодня слишком много народу было. В следующий раз нам повезет, вот увидите».
А рядом со мной шла моя дочь. Она была в белой цигейковой шубке, доставшейся по наследству от Оли и Лены Гурьевых. Она была в унтиках: умелая мастеровитая бабушка умудрилась ей сшить унты из каких-то остатков шкур разных зверей.
Если сказать, что я была сильно огорчена, это значит – ничего не сказать. Я не могла понять, как же так? Весь выходной день мы всей семьей провели в поисках пищи. Простояли всей семьей в дикой длинной очереди. И все зря… А сейчас придем в холодный дом, потому что мы не топили сегодня печь. Также дома, скорее всего, почти не было готовой еды. Потому что мы были уверены, что купим мяса, а мои фантазии по мясному вопросу были очень богатыми. Я шла усталая, опустошенная, обиженная на весь мир – за неустроенность нашего быта, за вечный дефицит продуктов, товаров, одежды, который царил тогда в нашей великой стране. Мне стало так жалко моих любимых до боли в горле детей, мужа, который не сомкнул глаз из-за этой очереди, жалко стало себя, свою молодую жизнь…
У меня полились слезы. Я шла и плакала. И дело было не только в мясе, которое нам не досталось. Дело было во всем устройстве всей нашей жизни. Почему мы так плохо живем? Почему нет приличного жилья? Почему пусты магазины? Ведь война давно кончилась. Войны же нет. Где все продукты? Где рыба, которой кишат наши реки, озера? Где оленьи лапки от сотен тысяч оленей, которых показывают по телевизору? Где масло? Почему за молоком каждый день надо стоять в очереди? Где колбаса, вожделенная докторская колбаса? Как жить дальше? Неужели так и будем прозябать всю свою жизнь в поисках то куска колбасы, то килограмма мяса? Неужели мы не достойны лучшей жизни? Слезы меня душили.
Вдруг моя маленькая доченька увидела мои слезы. Как-то сильно растерялась. Но она все поняла. Она взяла меня за руку, крепко-крепко сжала их, как будто говорила мне: «Потерпи, мама. Время пройдет, все изменится. Жизнь наша изменится. Мы будем жить по-другому…»
— Мама, ты меня совсем не слышишь, о чем ты задумалась? Я спрашиваю, где наши семейные фотографии из круиза, на которых вы с папой плаваете со скатами? Надо их отсканировать и подарить бабушке…
— Доченька, они в кабинете около компьютера. Конечно, надо все сделать, бабушка будет рада…
