«Страшных и жестоких» русских казаков в Европе в начале 19 века боялись как огня. Это не помешало, однако, некоторым «цивилизованным» французским офицерам с удовольствием вступить в их ряды.
«Огромного роста, в нахлобученных мохнатых шапках, они таращили налитые жестокостью глаза, потрясали пиками, обагренными кровью, а на шее у них болтались ожерелья, состоявшие из человеческих ушей и часовых цепочек…» — так французы представляли себе казаков, которые в 1814 году в составе русской армии вошли на территорию их родины.
Иррегулярные казачьи полки, столь успешно сражавшиеся против «Великой армии» Наполеона в ходе его вторжения в Россию и последовавших за этим боях в Европе, являлись настоящей экзотикой для жителей Франции. Во внушающих им ужас свирепых бородатых «северных медведях» они видели яркий символ «русского варварства».
Тем удивительнее, что целый ряд французских солдат и офицеров Наполеона добровольно и даже с большим желанием вступили в состав русского казачества. Как же это произошло?
Более 400 тысяч солдат «Великой армии» вступили на территорию Российской империи летом 1812 года. В дальнейшем из Европы к ним прибыли резервы численностью еще в 200 тысяч.
К концу года из всей этой огромной массы людей вместе с императором столь негостеприимную страну покинуло всего лишь 80 тысяч, в то время как от 300 до 400 тысяч человек погибли в боях, умерли от голода и болезней или дезертировали. Около 200 тысяч, включая «48 генералов и 4000 офицеров», попали в русский плен.
Держать столько пленных в опустошенной войной западной части империи было практически невозможно, и, «дабы не обременять населения и прекратить им пути к бегству», французов стали конвоировать на восток, вглубь обширной державы.
Французов старались обеспечить достаточным питанием и надлежащей одеждой, тем не менее, к месту своего заключения они в основном направлялись зимой одетыми в легкие летние мундиры. Пленные погибали от обморожения и от эпидемий «злокачественных и прилипчивых болезней», из-за которых жители находившихся по пути городов и деревень наотрез отказывались подпускать их к своим жилищам.
Многие, однако, свой тяжелый путь осилили. Так, до Оренбургской губернии (на границе с современным Казахстаном), где в итоге и появились французские казаки, добралось почти 170 офицеров и свыше 1700 нижних чинов некогда великой наполеоновской армии.
В столь отдаленной провинции не было никакого смысла держать пленных под постоянным надзором. Им все равно некуда было деться: расстояние от Оренбурга до западной границы Российской империи превышало 2000 км.
Офицеры получали денежное довольствие от государства и даже снимали себе жилье. Кроме того, им с радостью предлагали свой кров очарованные далекой Францией местные дворяне. Простых же солдат, получавших куда меньше денег, размещали в крестьянских домах, где за гостеприимство они должны были платить тяжелым физическим трудом.
Население, не испытавшее на себе последствий французского вторжения, относилось к своим временным гостям довольно сдержанно. Главным условием добрососедства было уважение к местным обычаям и порядкам.
Первыми уже в 1813 году на родину стали отпускать служивших в «Великой армии» немцев, а 14 декабря 1814 году был издан манифест, по которому «все пленные французы были освобождены».
Как оказалось, многие решили не покидать «дикую Россию». В то время как в разоренной войной Европе их перспективы были весьма туманны, здесь на них смотрели как на представителей высокой культуры и охотно предлагали должности гувернеров для воспитания дворянских детей, хорошее жалование и крышу над головой. В общей сложности около 60 тысяч находившихся в империи пленных французов изъявили желание принять российское подданство.
В Оренбургской губернии желающих остаться в ставшей им родной стране набралось около полусотни человек. Они активно учили русский язык, переходили в православие, а тот, кто пока не решался на смену вероисповедания, тем не менее, стал креститься на иконы и перед приемом пищи.
В городе Бирске один предприимчивый француз открыл «Парижское кафе». Другие организовали успешный бизнес по изготовлению и продаже соломенных шляп для местных модниц или пользующихся большой популярностью красивых игральных костей.
Некоторые решились пойти на невероятный для французов шаг, а именно стать теми, кого каждый «цивилизованный» человек боялся как огня — «дикими» казаками. В конце 1815 года первые пять добровольцев были причислены к Оренбургскому казачьему войску.
Автор монументального «Толкового словаря великорусского языка» Владимир Даль вспоминал, как, будучи на Урале в 1833 году, лично встретил такого француза-казака: «Его взяли наши казаки в плен в 1812 году, завезли сюда, на Урал; он обжился, женился, да в казаки и приписался — вот вам и французский казак Charles Bertu!»
Точное количество изъявивших желание примкнуть к казачеству французов неизвестно. Установлено, что к концу 19 века в рядах Оренбургского войска насчитывалось 48 потомков пленных воинов «Великой армии».
Некоторым из детей присоединившихся к казачеству французов удалось сделать блистательную карьеру. Так, сын сражавшегося за Наполеона Дезире д’Андевиля Виктор дослужился до генеральского чина и сумел отличиться в ходе русско-турецкой войны 1877-1878 годов и военных кампаний по присоединению Средней Азии к Российской империи.
Со временем французы-казаки все больше и больше теряли свою французскую идентичность. Не желая выделяться среди соратников, они активно переделывали свои фамилии на русский лад. Так, например, внуки офицера Жана Жандра уже именовали себя Жандровыми. К началу 20 века «наполеоновские» казаки окончательно ассимилировались.
