Конечно, объективная черта нынешнего мира — все большая его открытость. Тут к бабке не ходи. Можно вопрошать, куда он, мир, катится, но... Это раньше требовалось кричать из зала: «Давай подробности!» Теперь и товарищ Парамонова, и ее счастливая соперница Ниночка, победившие тоталитарный режим, сами-сами-сами выкладывают такие детальки и оттенки, что любо-дорого. Без всякого парткома потихоньку исчезают из реальности понятия «тайная жизнь», «интимные подробности», «личные воспоминания».
Уже не первую неделю интернет-общественность (и прочая, но потише) обсуждает флешмоб #яНеБоюсьСказать, в котором делятся воспоминаниями о пережитом сексуальном насилии. Есть среди таковых и подлинно драматические, где применим Уголовный кодекс, и травмирующие, где точно нужен психолог или добрый друг, и накрученные, когда участники поддаются сетевому порыву («Ой, а это, оказывается, агрессивное поведение, когда мне Васька на коленку руку клал»), и совершенно истероидные, из области грез и фантазий: там девушкам обычно встречаются банды рокеров.
Вообще надо признать, что это затягивает. Написавши уже несколько заметок, где рассмотрел политические и даже конспирологические версии зарождения таких флешмобов (началось с Украины, платит Сорос), я задался вдруг вопросом: «А как у меня самого обстоит с этим делом?»
В целом аудит не выявил серьезных нарушений: вроде сплошь по согласию. Зашел с другой стороны: испытывал ли я сексуальное насилие на себе? Ну, как вам сказать... Однажды в меня влюбилась девушка с параллельного курса. Порывистая такая, в очках, чуть великоватая для столь хрупкой души, очень в целом милая. Она за мной ходила, она на меня смотрела. Она преследовала меня, я бы сказал. Как-то, крепко выпив румынского вина «Мурфатлар», она пришла к дверям квартиры, где я жил, и начала трезвонить. В глазок я видел распухшее от рыданий личико. Однако не открыл. Утром я нашел ее трогательно, калачиком спящей на коврике. Аккуратно сложенные очки лежали рядом. Она проснулась, надела их и ушла.
«Почему ж ты, гад, ей не открыл?» — возмутятся иные читатели, за которыми отвратительным, нетолерантным, тоталитарным шлейфом тянется неистребимая мужицкая уверенность, что надо немедленно стать снегопадом, если женщина просит.
Не любил я ее. И все? И все. Такая вот причина тому, что не случилось, ну, если не беды, то такого компоту, который бы, возможно, пришлось нам долго расхлебывать. Нанес ли я ей тяжелую психотравму бездействием? Не обрушится ли она на меня с запоздалым гневом где-нибудь на просторах соцсетей? Бог весть. Данную историю (что касается меня) поглотила пучина самых разных, куда более драматичных и судьбоносных событий. И только стечение обстоятельств выталкивает на поверхность трогательное воспоминание об очках на коврике. А вдруг у нее по-другому? А вдруг она каждую ночь до сих пор просыпается на том коврике в холодном поту, и единственное, что ей поможет, хоть на склоне лет, — участие во флешмобе #яНеБоюсьРассказатьЧтоБылаОтвергнута? Ну, что тогда?
Хочется верить (и вероятность этого, к счастью, весьма высока), что она в дальнейшем не была обманута в ожиданиях и лучших чувствах и, будучи любящей бабушкой, души не чает во внуках. В противном случае... Однако нет у меня медицинского образования, чтобы противные случаи обсуждать. Не возьму на себя такую ответственность.
Я ж не организатор флешмоба, у которого задание: расшатать, навязать комплекс жертвы, да и впарить под эти страшилки взволнованной дурочке тревожный чип на браслетик. А лучше в голову. Или «арабскую весну» в трепетное сердчишко.
Нет, конечно, объективная черта нынешнего мира — все большая его открытость. Тут к бабке не ходи. Можно вопрошать, куда он, мир, катится, но... Это раньше требовалось кричать из зала: «Давай подробности!» Теперь и товарищ Парамонова, и ее счастливая соперница Ниночка, победившие тоталитарный режим, сами-сами-сами выкладывают такие детальки и оттенки, что любо-дорого. Без всякого парткома потихоньку исчезают из реальности понятия «тайная жизнь», «интимные подробности», «личные воспоминания». У меня единственный вопрос: почему организаторы флешмоба предлагают делиться только травмами? Горестями? Постыдностями? Потому что они по специальности психологи и заняты на первой работе реабилитацией солдат, воевавших в АТО? Это травмирует — когда воюешь против своих однокашников, сограждан, братьев.
Девоньки, милые, но мы-то тут с вами при чем? Ну, ладно, было у нас всякое. Пьяный заваливался? Да. Вел себя как бревно бесчувственное и все такое? Да, да. Но! Но больше историй других, хороших, вон по двору бегают, и они — человек так устроен — составляют основу его жизненной силы и прочности. Их надо поддерживать, пересказывать друг дружке, культивировать, песни про них петь и сказки сказывать.
Короче, жить по принципу #неБоюсьСказатьЧтоСчастлив.
А если рядом у кого натуральное горе, этого у нас выше крыши — помогать жертве справиться с бедой и дальше жить. Насильника не оправдывать. Даже флешмоб такой устроить — не боюсь сказать, что силен. Что сам решу, когда, кому и что поведать, без команды из Сети. Что жизнь была непростой и нелегкой, но она моя, и я ее никому не отдам в препараторскую на разделочную доску — ни победы, ни горести. И лелеемыми своими комплексами не поделюсь, разве что с самыми близкими и понимающими людьми.
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции
