Тринадцатого февраля 1792 года, 230 лет назад, скончалась бывшая фаворитка Петра III, Елизавета Воронцова. В девяносто втором она была госпожой Полянской, женой славного, доброго, сделавшего неплохую, но и не особенно хорошую карьеру человека, матерью двоих детей. Замуж ее выдала императрица, которой Елизавета Романовна в свое время испортила немало крови.
Екатерина II была чрезвычайно предусмотрительной женщиной, за ее спиной не должны были оставаться трагедии. Она свергла мужа с престола, затем, как говорили, его убили. Мстить его бывшей подруге значило давать новые поводы для кривотолков: и она устроила судьбу Елизаветы Воронцовой. И даже оплатила ее долги.
Да и с какой стати ей было держать на нее зло? Воронцова-Полянская была так уродлива, что ее стоило как можно чаще показывать тем, кто считал правление Екатерины II беззаконным. Она оставалась живым свидетельством безумия Петра III: нормальный человек и близко бы не подошел к девушке с таким лицом. И в Москве, и в Петербурге госпожа Полянская была надолго пережившим самого странного российского императора курьезом.
История Петра и Елизаветы примечательна тем, что их обоих хочется пожалеть. Современный им петербургский двор, маленький, замкнутый мирок, где решалась и судьба престола, и будущее России, напоминал стаю волков: умных, безжалостных, бессовестных, просчитывающих все варианты перед смертельным прыжком. К этому времени в империи давно сложилась традиция дворцовых переворотов, и монарху была нужна преданная лично ему силовая опора. Он должен был сохранять равновесие между придворными группировками, у него должны были быть и железная воля, и такт. А Петр Федорович, тогда еще немецкий мальчик Карл Петер, внук Петра I и круглый сирота, в тринадцать лет привезенный в абсолютно чуждую ему Россию и назначенный наследником престола, в этом жестоком мире был беззащитен. Сейчас ему приписывают и задержку развития, и биполярное расстройство. Игры с волками были ему не под силу.
Женили его в семнадцать лет, и вместо того, чтобы выполнять свои супружеские обязанности, он до двух часов ночи играл в куклы — любимым развлечением наследника были солдатики и марионетки. Непропорционально сложенный, уродливый, с детства приученный к вину и ставший пьяницей, боязливый, странный — в России XVIII века он вызывал и удивление, и отвращение.
А как бы увидели его мы, как бы отнеслись к нему сейчас?
У Петра Федоровича были способности к точным наукам. Он любил музыку. Был остроумен. Его реакции были необычны, отличались от общепринятых, и сейчас с ним занимался бы психолог, психиатр назначил бы ему таблетки. Специалист разобрался бы и с его чувством незащищенности: парадомания и абсурдная любовь к военному делу, скорее всего, были связаны с этим. Его пылкая любовь к родной Голштинии, крохотной и ничтожной, по сравнению с Российской империей, готовность начать войну с Данией, чтобы вернуть кусочек отцовского наследства, возможно, имели корни в том, что мать Петра Федоровича умерла, когда ему не исполнилось и года, а отец — когда ему не было одиннадцати лет. Он был добр и доверчив и, на свою беду став императором, упразднил Тайную канцелярию — политическую полицию.
Доверял Петр Федорович и своей жене, позже она не без удивления об этом вспоминала. Обошлось ему это очень дорого.
После переворота он целовал руки посланцам жены — просил не разлучать его с Елизаветой Воронцовой. Об этом же умоляла и она. Они любили друг друга, но общим — кроме уродства — у них было и другое. Женщина была очень неглупа. Его тоже никто не называл дураком, современники говорили, что он «не глуп, а безумен». Но императором не процарствовавший и семи месяцев Петр Федорович оказался работоспособным и дельным.
Для психоаналитиков тут было бы раздолье. Можно написать целые тома о том, как нашли друг друга двое отверженных — причем мужчина был наследником престола, а девушка принадлежала к высшей аристократии, была дочкой генерал-аншефа (то есть генерала армии), сенатора и камергера. Это история о боязни своего окружения, о недоверии к миру. О том, что человек мог поверить только той, кто, как и он, выпадала из нормы. О поиске своего подобия, а вместе с этим — и понимания. Два непохожих на всех остальных существа полюбили друг друга, и это стало еще одним обстоятельством, способствовавшим падению Петра III.
Со смерти Петра I и до убийства его внука Петра Федоровича прошло тридцать семь лет. За это время власть в России семь раз менялась после применения силы или угроз того, что в дело пойдет оружие. Силовая смена монарха стала традицией, от которой империя избавилась только в первой трети XIX века. На этом фоне странный, доверчивый, нелепый и, как казалось окружающим, не вполне нормальный царь, в отрочестве крещенный в православии, но не расстающийся с лютеранским молитвенником, был обречен. Тем более что Петр III и не защищался. Поначалу он не верил в происходящее, затем суетился, не зная, на что решиться, а позже плакал.
Бог весть, убили ли его под горячую руку, или он умер «от геморроидальных колик», но не оплакивал его никто, кроме Елизаветы Воронцовой. А о том, не забыла ли она своего странного любовника позже, во время долгого, продолжавшегося двадцать семь лет супружества, мы не узнаем никогда. Скорее всего, свергнутый император стал тенью, далеким, смутным воспоминанием. Она была счастлива в своем браке. Петр III собирался развестись и жениться на своей подруге, но императрица демонстративно благоволила к госпоже Полянской, и у нее не было причин жаловаться на жизнь.
Все это могло бы стать сюжетом романа — однако в XIX веке, в России, его не пропустила бы цензура, а в мире о нем мало кто знал. Сейчас о Петре и Елизавете забыли. Но истории о людях с ментальными особенностями любит сегодняшний Голливуд.
Рано или поздно он доберется и до наших героев, и мы, скорее всего, об этом пожалеем.
