Балет «Москва» превратил сцену Центра им. Вс. Мейерхольда в настоящий «Танцпол». Премьера спектакля, отсылающего к американским танцевальным марафонам, которые проходили в США во времена Великой депрессии, состоялась 21, 22 и 23 июня. Следующие два показа пройдут 29 июня и 11 июля.
Балет «Москва» превратил сцену Центра им. Вс. Мейерхольда в настоящий . Премьера спектакля, отсылающего к американским танцевальным марафонам, которые проходили в США во времена Великой депрессии, состоялась 21, 22 и 23 июня. Следующие два показа пройдут 29 июня и 11 июля.
Хореографом проекта выступил бельгиец Йерун Вербрюгген. Более десяти лет он проработал танцовщиком в Балете Монте-Карло под руководством знаменитого Жан-Кристофа Майо. Там же в 2012-м осуществил первую значимую постановку в качестве хореографа. Спектакль Kill Bambi был создан в сотрудничестве с парижским домом моды On Aura Tout Vu. В 2014 году в Балете Большого театра Женевы Йерун поставил собственную интерпретацию «Щелкунчика», ставшую в течение последующих лет его визитной карточкой. Как классический балет сочетается с современным и в чем заключаются целебные и разрушительные свойства танца, Йерун Вербрюгген рассказал обозревателю «Культуры».
культура: Как возникла идея поставить в Москве спектакль об американских танцевальных марафонах?
Вербрюгген: Для меня было очевидно, что к тридцатилетию балета «Москва» нужно было найти тему, способную объединить две труппы театра — классиков и современников. Причем хотелось не просто устроить праздник в честь юбилея, а создать задел на будущее, где бы воспевался весь коллектив. Мне показалось, что тема танца будет как нельзя кстати. К тому же прежде я к ней никогда не обращался. Я ставил о любви, ревности, гневе, но не о танце. И теперь мне захотелось поговорить о свойствах танца. С одной стороны — это лекарство, нечто, что действует во благо, с другой — он может причинить боль, погубить и разрушить. Век танцовщика короток. Во время работы часто приходится превозмогать боль и продолжать репетировать. И вот из невероятной, почти смертельной усталости возникает новое ощущение мира.
Эта двойственность хорошо видна, если вникнуть в историю танцевальных марафонов, которые проходили в США во времена Великой депрессии. Люди участвовали в них ради пропитания, танцевали практически без перерыва, порой погибали от истощения прямо во время соревнования. Но мой спектакль совсем не об этих ужасах. Скорее, это метафора, до каких крайностей можно дойти в желании добиться результата. Еще у меня возникла мысль, которая, быть может, покажется несколько странной, но мне бы хотелось донести ее до публики. Между танцем и смертью есть нечто общее. Танцевать могут все: и профессионалы и любители. И все мы смертны вне зависимости от призвания. Человек танцует в одиночестве и умирает в одиночестве. То есть я хочу сказать, что перед танцем мы равны, как перед смертью. В какой-то степени все мы танцовщики на этой Земле.
культура: Звучит не слишком оптимистично.
Вербрюгген: Почему? Мне кажется, что в глубине даже самых жутких страданий может скрываться нечто невероятное. Я пытаюсь отыскать прекрасное в ужасном. В этом есть нечто поэтичное.
В конце концов, искусство существует не для того, чтобы понимать, а чтобы чувствовать. Совсем не обязательно читать название картины Пикассо, чтобы ею восхищаться. Тебя либо трогает то, что ты видишь, либо нет. С балетом точно так же. Я оставляю за публикой право на интерпретацию. Скажем, в «Танцполе» действие разворачивается вокруг трех пар. С самого начала понятно, что они умрут. У меня есть соображения, почему это произошло, но зрители могут думать иначе. Они совсем не обязаны видеть и чувствовать то же, что и я. Больше того, что бы они ни вообразили, это не будет ошибкой. Восприятие зависит от взгляда на жизнь, личного опыта.
культура: Ну, а если, например, Ваш балет вызовет негативную реакцию?
Вербрюгген: Любая реакция прекрасна, даже если это ненависть и раздражение. Хотя, не скрою, восхищение радует больше. К тому же надо сказать, что негативную реакцию люди предпочитают чаще скрывать. Почему?! Видимо, боятся быть искренними.
культура: Вы сказали о всеобщем равенстве перед танцем. Именно эта идея подтолкнула Вас объединить в постановке классическую и современную труппы?
Вербрюгген: Объединить танцовщиков в единое действо было важно не только мне, но и руководителю балета «Москва» Елене Тупысевой. Две труппы практически никогда не танцуют вместе, что неправильно. Именно поэтому мне не хотелось ставить классические номера — отдельно, современные — отдельно. Понимаете, я сформировался как классический танцовщик, но работаю и с классикой, и с современностью. Мне бы не хотелось вешать какие-то ярлыки, искусственно себя ограничивать. Для меня главное — танец как таковой. И мы говорим в первую очередь не о технике, а об энергии.
культура: Думаете, будущее балета за смесью классики и современности?
Вербрюгген: Это уже стало реальностью. И это прекрасно. Потому что, когда классический танцовщик осваивает что-то современное, это позволяет ему развиваться, в том числе и в классике. Если все время делать одно и то же, рост остановится, эволюция прекратится. Нужно перестать делить балет на классический и современный. Ведь во многом речь идет лишь о технических различиях. Зритель приходит смотреть не на технично исполненные трюки. Хотя, признаюсь, чистая классика меня не интересует. Даже когда ставил «Щелкунчика», то полностью переделал его под свою стилистику.
культура: Вы сами рискнули бы поучаствовать в танцевальном марафоне?
Вербрюгген: Почему нет?! Я всегда танцевал на пределах возможностей.
культура: Вы много лет проработали с Жан-Кристофом Майо. Расскажите, как это было?
Вербрюгген: Как танцовщику мне было важно найти своего хореографа. И так как мне импонировало то, что делал Майо, я с радостью влился в его труппу. С Балетом Монте-Карло связано десять лет моей танцевальной карьеры. Десять прекрасных лет. Кроме того, я мог наблюдать как за самим Майо, так и за хореографами, которых он приглашал. Уже тогда я понимал, что мне мало просто танцевать, хочется ставить самому. И однажды Майо предоставил мне такую возможность. Больше того, он дал мне полный карт-бланш, позволил экспериментировать. А когда я оставил танцевальную карьеру, Майо сделал меня резидентом-хореографом. В какой-то степени его можно назвать моим крестным отцом. У каждого из нас в жизни есть тот, кто направил, открыл дверь в большой мир. Для меня таким человеком стал Майо.
культура: Какой главный урок он Вам дал?
Вербрюгген: Что между хореографом и танцовщиком всегда должен быть диалог. Я не имею права становиться тираном, диктатором. Какая бы идея ни пришла мне в голову, какой бы эффектный трюк я ни придумал, танцевать не мне, а им. А значит, необходим диалог.
культура: У Вас была успешная танцевальная карьера. Почему Вы решили проститься с ней в 31 год?
Вербрюгген: Я с самого начала знал, что буду хореографом. Я рано оставил сцену, чтобы как можно раньше начать ставить. У меня прекрасно складывалась карьера, я танцевал ведущие партии у ведущих мастеров. И, конечно, мог продержаться еще лет десять, иметь стабильный заработок, продолжать выходить на сцену. Но я решил рискнуть. К тому же сказал себе: «Если что-то пойдет не так, я еще достаточно молод и смогу вернуться к танцу. Но, слава Богу, не пришлось. Сегодня я доволен тем, как складывается жизнь. Мне нравится, что пока я достаточно физически крепок, могу показать любое движение, любой прыжок.
культура: Часто работаете с показа?
Вербрюгген: Да. Хотя для танцовщика не столь важно, как четко я показываю само движение, ему нужна идущая от меня энергия. Я их как бы заряжаю. Мне важно, чтобы им хотелось меня удивлять.
культура: Над чем работаете сейчас?
Вербрюгген: У меня много различных проектов. Например, в планах «Спящая красавица» в Лейпциге. В Мюнхене участвую в современном проекте, где четыре хореографа за месяц должны совместно подготовить балет. Фишка в том, что каждый из нас будет работать неделю, продолжая спектакль, который начат предыдущим постановщиком. Это будет интересный опыт. А дальше — посмотрим.
