19 апреля – годовщина одного из приказов Сталина, касающихся работы войсковой разведки Красной армии. Приказ имел прямое отношение к ключевому для Великой Отечественной разведывательному методу – захвату пленных («языков») противника. Однако как разведка заставляла немецких пленных раскрывать нужные сведения? Вовсе не насилием или угрозами – на это были другие, специальные методы.
Современная войсковая разведка почти целиком строится на технических методах – спутниках, беспилотниках, радиоперехвате и т. д. Но во времена Великой Отечественной все было иначе, и главным источником сведений о положении противника являлись специально захваченные пленные, так называемые языки. Сотни специальных групп разведчиков ходили за линию фронта каждую ночь, чтобы захватить «языка».
Но кто становился добычей советских разведгрупп? Бытует расхожее мнение, что это были офицеры, так как солдаты не могли обладать ценными сведениями. Зачем разведчикам тратить время и рисковать жизнью для захвата простых солдат? Но, как показала практика, для советской разведки не существовало «неинтересных» пленных.
Главным инструментом в работе офицера-разведчика была карта, на которую наносились добытые сведения о силах противника. Информация всегда требовала уточнения, чтобы знать, какие именно части и соединения противостояли советским войскам на конкретном участке фронта. Конечно, для этого было бы выгодно захватить в плен вражеского офицера, да еще с комплектом карт и оперативных документов. Но такие случаи по понятным причинам крайне редки, а обстановка на фронте все время требовала новых сведений о враге. Поэтому советские разведчики сосредотачивали свое внимание на захвате «языков», которых можно было брать часто, а именно – вражеских солдатах.
Сам факт пленения солдата, принадлежащего к той или иной части противника, свидетельствовал о нахождении ее в данном районе. Такие документы пленного, как солдатская книжка или личный жетон, уже давали нужную информацию. Задание разведгруппы, выходившей за «языком», считалось выполненным, даже если она возвращалась без пленного, но с документами убитых ею солдат.
Разумеется, взятие «языка» в полосе обороны одной советской дивизии давало узкое представление о вражеской группировке. Но это был лишь малый кусочек большой мозаики. В ходе Великой Отечественной захватом пленных на всех фронтах ежедневно проверялось нахождение в первом эшелоне фронта от сорока до шестидесяти немецких дивизий.
Так, советский Генштаб следил за каждой вражеской дивизией, особенно танковыми. Их перемещение позволяло понять, готовится ли враг на определенном участке фронта к наступлению или собирается сидеть в обороне.
Подчеркивая значение «языков», советское командование в начале войны установило особый «тариф» для награждения разведчиков. Так, за пленение вражеского солдата им полагался орден Красной звезды, за унтер-офицера – Красного Знамени и за офицера – орден Ленина.
Увы, в разведке встречались и нерадивые люди, пользовавшиеся ради личных выгод значением пленных для командования. Генерал Анатолий Грибков вспоминал, что в одном из полков разведчики в ночной вылазке захватили разом несколько «языков». Одного они передали в штаб полка, а других спрятали в землянке: «Проходит несколько дней, армейское командование требует уточнить группировку противника (…). Полковые разведчики, имитируя свои ночные действия, берут из землянки запасного «языка», который показывает ту же дивизию, что и первый пленный. Так повторялось дважды, за что получали благодарности, медали и ордена». Махинаторов разоблачили и сурово наказали, когда разведка другого фронта доложила в Москву о той же дивизии, но на своем участке.
И все же добыча «языка» была лишь половиной дела, ведь его нужно было разговорить. Согласно немецкому наставлению по поведению солдат в плену, по международному праву они должны были назвать свои личные данные и предъявить солдатский жетон, не вдаваясь в дальнейшие показания. Хотя СССР и не подписал конвенцию об обращении с пленными, с 1931 года действовало советское «Положение о пленных», которое в целом повторяло конвенцию, отличаясь лишь рядом деталей. Оно запрещало применять к пленным «меры понуждения и угрозы с целью получить от них сведения о положении их стран в военном и иных отношениях».
Офицеры советской разведки старались не нарушать «Положение», но не только из-за его запретов. Они понимали, что угрозами и выбиванием от пленных не добиться нужных сведений. Потому что слабовольный или напуганный начнет лгать и путать, боясь расправы, а волевой, сильный, предполагая близкую смерть, либо замкнется, либо может даже напасть на допрашивающего.
При допросе же раненых незыблемым правилом было оказание медпомощи еще до его начала. Шантажировать пленного угрозами ее неоказания было запрещено. Такой «метод» прямо противоречил самому духу Красной армии и советским законам.
Офицерам-разведчикам, чтобы добиться успеха на допросе, нужно было сломить сопротивление пленного только лишь силой морального воздействия.
Для этого они должны были быть хладнокровными, спокойными, внимательными, хорошо знать обстановку на фронте, все требования воинской дисциплины, принятые во вражеской армии. При этом разведчики должны были помнить, что они являются представителями Красной армии, а значит своим внешним видом и поведением внушать уважение к ней. К примеру, было недопустимо, чтобы допрашивающий имел худший вид, чем тот офицер, которому подчинялся пленный в своей армии.
Начальник советского Генштаба маршал Борис Шапошников рекомендовал практиковать два вида допросов пленных: первичный и полный. Первый напоминал блиц-опрос и производился в полку и дивизии, касаясь только узких вопросов. Второй же происходил в корпусных и армейских штабах с учетом полученных сведений на первичном допросе. Система Шапошникова установила правило – чем выше степень штаба, в котором производится допрос пленного, тем больше и шире должна быть квалификация допрашивающего. Таким образом, работа офицеров-разведчиков была схожа с действиями старателей, мывших золото и старавшихся не упустить не только самородки, но и золотой песок.
Особенно подробно допрашивали пленных в разведотделе армии, где по приказу наркома обороны СССР Иосифа Сталина с 19 апреля 1943-го была введена специальная следственная часть, отвечавшая за организацию и проведение допросов. Сталин отмечал, что разведке необходимо проявлять «изобретательность и военную хитрость» при захвате пленных и оперативных документов.
Бывали в методике допросов и ошибки. Как писал один из руководителей советской разведки генерал Сергей Сурин, на фронте бытовало мнение, что «самыми осведомленными являются пленные, имеющие наибольшее воинское звание». Поэтому неопытный разведчик прежде всего сосредотачивал свое внимание на офицерах и унтер-офицерах в ущерб рядовым. Но нужно было учитывать не только звание пленного, но и характер задач, которые он выполнял.
Некоторые солдаты оказывались куда более осведомленными, чем старшие по званию. К примеру, телефонисты, связные, шоферы и денщики, которые служили при начальстве или в штабах и зачастую знали обстановку лучше командиров рот и взводов.
Например, в 1943 году на Таманском полуострове был взят в плен немецкий солдат, ранее служивший шофером у командира пехотной дивизии и за какую-то провинность отправленный на передовую. На допросе выяснилось, что он слышал разговоры своего начальника с офицерами, что в итоге помогло советскому командованию определить план и срок отхода этой дивизии на новый рубеж. Позже на подступах к Крыму был пленен немецкий солдат-связист, который слышал переговоры офицеров из штаба корпуса. На допросе он дал ценные показания о состоянии немецких дивизий, переброшенных с Тамани к Днепру.
А одним из первых подобных успехов советской разведки стал грамотный допрос немецкого ефрейтора-танкиста осенью 1941-го. На нем пленный рассказал не только о состоянии своей танковой дивизии, ее боевой задаче, но и о составе и задачах других соединений 1-й немецкой танковой армии, о состоянии ее тыла, ситуации с топливом и особенностях модернизации немецких танков. Полученная от него информация помогла командованию Южного фронта достичь успеха в Ростовской операции, ставшей первой стратегической победой Красной армии.
Особенно помогла работа с пленными во время сражения на Курской дуге. Как отмечал советский Генштаб, то, что немцы планировали наступательную операцию под названием «Цитадель», было установлено «по сосредоточению войск, по направлениям ударов и по показанию пленных». А о том, что немецкие намерения были раскрыты, свидетельствуют записи из дневника командира 19-й танковой дивизии генерала Шмидта: «Русские были полностью осведомлены о подготовке нашего наступления, вплоть до того, что знали о перенесении начала нашей артиллерийской подготовки на 10 минут позже. В результате этого в момент, когда наши части сосредоточились на исходных позициях (…), русские открыли по ним ураганный артиллерийско-минометный огонь, который сразу же нарушил все наши планы».
Таких примеров было много. Советской войсковой разведкой в течение Великой Отечественной был сформирован принцип работы с пленными, который озвучил генерал Сурин: «Необходимо постоянно помнить, что не существует «неинтересных» пленных, так как любой пленный осведомлен не в одной, так в другой области. Поэтому от умения допрашивающего вести допрос зависит получение от пленного ценных сведений о противнике».
