Писатель, публицист и автор телеграм-канала Fantastic Plastic Mashine Дмитрий Петровский рассказал корреспонденту Федерального агентства новостей о проститутках, «суперукраинцах» и БДСМ.
Писатель, публицист и автор телеграм-канала Fantastic Plastic Mashine Дмитрий Петровский рассказал корреспонденту Федерального агентства новостей о проститутках, «суперукраинцах» и БДСМ.
Покинувший Россию в 2002-м Дмитрий Петровский спустя долгое время посетил родину благодаря изданию своего второго романа «Дорогая, я дома». Книга, которая ждала выхода долгих пять лет, сразу же попала в короткий список премии «Национальный бестселлер» и удостоилась как положительных отзывов, так и яростной критики. Впрочем, такая реакция не всегда была обоснована претензиями к качеству литературы, а касалась скорее политических взглядов автора.
Он — европеец, но правый русский националист — уже давно вызывает раздражение у столичной либеральной интеллигенции, не скрывая, что получает от этого удовольствие. Роману-фавориту этой публики «Петровы в гриппе и вокруг него» (автор Алексей Сальников) в итоге и достался миллион от Нацбеста.
— Дмитрий, многие прочили победу именно вашему роману, вы не разочарованы результатом?
— Не сильно. Я, конечно, надеялся втайне, что победителем буду я. Но у меня была презентация книги в Петербурге, а после Нацбеста — презентация в Москве, и я понял, что она вызвала резонанс. Я понял, что по большому счету цель достигнута. Книга состоялась, а то, что мне дали чуть меньшую тарелку, не важно.
— Главный приз Национального бестселлера не только тарелка, но и миллион рублей, а это все-таки приятно. Победитель вот закроет ипотеку.
— Приятно, да, но я привык работать — и сам заработаю. Тем более у меня нет ипотеки, нет квартиры и вообще нет ценных вещей.
— Соперников ваших прочитали? Считаете итоги премии справедливыми?
— Я читал то, что мне интересно, и из длинного списка, и из короткого. Могу сказать, что мне очень понравился роман Вероники Кунгурцевой и Михаила Однобибла «Киномеханика», который не попал в шорт-лист. О романе Сальникова не могу сказать, что он мне прям не понравился. Это просто не моя литература, у меня другой взгляд на мир.
— На церемонии вручения премии в адрес вашей книги была высказана очень резкая критика со стороны ведущего и членов жюри. Ранило вас это?
— Ничуть. То, что говорил Артемий Троицкий, мне было абсолютно по барабану. Не могу сказать, что его мнение меня интересует. Вот если бы Анна Козлова плохо отозвалась, было бы обидно, потому что ее мнение мне ценно. Борис Барабанов, проголосовавший за меня, удивил. Я с ним лично не знаком, но, мне кажется, у нас не сходится система взглядов.
— А дело в системе взглядов? Думаете, что победа Сальникова — решение политическое, а не литературное?
— Нет, не думаю. Я знаю, что в моем романе многие видят политический манифест, но я его так не задумывал. Для меня это скорее эстетическое высказывание. Но я стараюсь придерживаться позиции Энди Уорхола: с тем, что о тебе говорят, никогда не надо спорить.Если люди считают, что книга — политический манифест, значит для них это так. Я с этим ничего не могу сделать, разубеждать в этом глупо.
— Ну трудно отрицать, что «Дорогая, я дома», кроме всего прочего, о закате Европы. И, законченная в 2011 году, она стала политическим прогнозом. Вы меняли что-нибудь в романе перед его публикацией в 2018-м или действительно уже тогда поняли, к чему все идет?
— Не поменял ни строчки. Люди, прочитавшие его тогда, смогут подтвердить. Действительно, я уловил некое направление, в котором все будет происходить, и предсказал миграционный кризис в Европе. Правда, не угадал национальность пришельцев, но все равно считаю, что смещение центра силы идет именно на Дальний Восток. Сейчас Европу наводнили выходцы из стран Северной Африки и Ближнего Востока, но они не являются каким-то движущим творческим началом. Они приехали просто доломать местную социальную систему — и как только это случится, Европа перестанет быть им интересной.
Кстати, в книге, помимо глобального прогноза, есть еще несколько небольших предсказаний. Например, мое любимое, которое мало кто заметил. В финале есть описание бомбардировщика Ту-160, пролетающего над героями с открытым бомболюком. Но в 2011-м эти самолеты еще не применяли, а в прошлом году они бомбили позиции ИГ (террористическая организация, запрещенная в РФ) в Сирии, это был их первый боевой вылет. В Интернете и на телевидении транслировали кадры этих полетов, снятые как будто по сцене из моей книги.
— А про то, что случится на Украине, в романе предсказаний нет. Наверное, трудно было представить, что возможны такие удивительные события? Вот даже до воскрешения дошло.
— Что касается воскрешений, то тон здесь задали британцы со Скрипалями. Бабченко — это уже поддельная, украинская версия. И теперь над любыми политическими убийствами будет маячить его глумливая тень.
Я когда-то занимался исследованием украинского национализма, причем задолго до всем известных событий. Мне это было нужно для другого текста. Зарывался во все это, подробно изучал. Так вот, там у них на полном серьезе был термин «суперукраинец». Я сразу представил себе маленького человека в шароварах, который раскручивает свой чуб, как вертолетный винт, летает и ворует все, что плохо лежит. Но они этого «суперукраинца» определяли как сверхчеловека, естественно.
Вообще, любой жанр, в котором украинцы пытаются выступить, всегда скатывается к комедии в разных ее изводах: буффонада, водевиль, — в общем, полный набор. И ничего другого там нет. Поэтому мне всегда был смешон украинский национализм. Вот эти «героям слава» и прочее, попытки придать комедии высокий оттенок. Я это на стилистическом уровне понимаю.
— Перескочу на другую тему, но почему-то ассоциация возникла. Героиня вашей книги — проститутка. На Западе образ русской женщины в кино и литературе — это чаще всего именно проститутка. Не думаете, что это клише?
— Сразу скажу, что для меня проституция не несет каких-либо негативных коннотаций. Я считаю, что эта профессия честнее многих. А в романе мне нужна была героиня, которая не имеет каких-то долгосрочных связей, во-первых. А во-вторых, не все женщины занимаются проституцией из-за денег. У некоторых есть желание, любопытство…
— Радикальные феминистки вас растерзают.
— Я очень люблю, когда меня терзают радикальные феминистки. Так вот, есть женщины, у которых повышенное любопытство к этому миру. И моя героиня занимается проституцией не из примитивных соображений заработка, а ей действительно интересен этот мир во всех его проявлениях.
— Тем не менее вы жестоко с ней поступили.
— Я писал о ней с нежностью и любовью, но да, пришлось быть жестоким. Но мне ее очень жаль!
— К разговору о жестокости: тема БДСМ, поднятая в романе, — это дань моде или личное увлечение?
— Я вряд ли ответил бы вам на этот вопрос, будь это личное увлечение. Просто меня очень интересуют скелеты в шкафу других людей. Это моя любимая тема. Скелеты есть у всех абсолютно, я уверен. И еще меня интересует корреляция внешнего образа и того, чем человек увлечен в своем личном маленьком подвале. А БДСМ — это как раз один из таких скелетов. Что касается моды, книга была закончена шесть лет назад, до того как появились «50 оттенков серого».
— На другом полюсе моды сейчас обвинения в «харассменте». Думаю, герой вашей книги — успешный богатый бизнесмен — их бы не избежал.
— Боюсь, я теперь попаду еще и в лагерь страшных сексистов, а я таковым не являюсь. Конечно, у женщин должны быть равные права с мужчинами, надо быть глубоко больным человеком, чтобы утверждать, что это не так. Но я против всей этой истории с харассментом, потому что это — охота на ведьм. Людям в руки дали инструмент, с помощью которого они могут сводить личные счеты. Мужчину, обладающего властью, могут очернить, и доказательств особых для этого не требуется. Возможно, суд постановит, что человек невиновен, но когда это еще случится, а репутация будет испорчена немедленно. И последствия наступают незамедлительно. Хотя я не исключаю, что многие из обвиненных действительно виноваты, тот же Вайнштейн — человек весьма неприятный.
— Это уже не только западная история. У нас есть свой «Харви Вайнштейн» — депутат Слуцкий. Но ему обвинения в харассменте в итоге принесли не уголовное преследование, а новый пост — консультанта по вопросу оскорблений высших должностных лиц в СМИ.
— В России все-таки более традиционное общество, поэтому так и произошло. Мне всегда было обидно то, что у Европы можно перенять много хорошего, а мы тащим всякую дрянь. Например, вот эту третью волну феминизма, или худшее из либеральной идеологии. Почему-то здесь это считается самым актуальным и модным. А на самом деле самая модная сейчас штука на Западе — это то, что продвигают Майло Яннопулос, Гэвин Макиннесс, идентаристы: консерватизм. Новая консервативная волна — это и есть настоящий панк. Это то, что будет модно и пока не стало мейнстримом.
— Но несмотря на это, вы за короткое время пребывания на родине успели отметить положительные изменения, которые произошли за время вашего отсутствия, и писали об этом в своем телеграм-канале. А что особенно бросилось в глаза?
— Я восхищен в России даже не столько конкретными успехами, а перспективой. В Европе, если брать какие-то социальные вещи, все пока еще лучше, но это путь вниз. 10 лет назад там все было еще лучше, а 20 лет назад — намного лучше. В России пока есть проблемы, которые я вижу, но есть и тенденция к росту, несмотря на санкции и все происходящее. Здесь видно, что людям не все равно и они пытаются что-то делать. Вот эта эмоция, это движение вверх меня безумно восхищает. В Европе я этого не чувствую.
