Продолжение. Предыдущая глава здесь
Конечно, мы хотим повидаться с его Клеопатрой, но воображения не хватает, и генерал хочет пока просчитать его первые шаги.
Вчера генерал читал газету и нервничал. Цитировал учёных, перепрошивших пылесос под жучок для подслушивания:
— Ты понимаешь? Старая шутка, что из утюга доносится популярная песня или передовица «Правды», оживлена и воплощена! Ты понимаешь? Али не нужна никакая сверхтелепатия. Он может через цифру войти куда угодно. Вообще. Смотри: «Эта работа демонстрирует потенциал любого устройства, использующего технологию обнаружения и определения расстояния (лидар), которое можно использовать для сбора звука, несмотря на отсутствие микрофона…» А другой чел пишет:.«Мы приветствуем эти устройства в наших домах и не подозреваем, как их можно использовать, — объясняет Нирупам Рой, доцент факультета компьютерных наук Университета Мэриленда, один из авторов исследования. — Но мы наглядно показали: несмотря на то, что у роботов-пылесосов нет микрофонов, можно перепрофилировать системы, которые они используют для навигации, чтобы шпионить за пользователями и потенциально раскрывать личную информацию». Али ржёт.
— Ты понимаешь? Всё, что существует в цифре так или иначе, может стать другим объектом, сменив основную функцию.
Али ржёт: я выпущу всех животных. В Чикаго я нашёл штаб-квартиру Фронта защиты животных. Они все революционеры. Готовы приковать себя наручниками к воротам фермы, зоопарка и лаборатории, сесть в тюрьму. Полностью избавить животных от человека. Никакого молока и мяса. Закрою все питомники. Выпустим всех мышей, крыс и даже макак с уполовиненными головами, где открытый мозг для изучения, а обезьянка живёт стоймя, – я всё открою. Вы не понимаете, какой слаженный, единый мир я построю. Это рай на Земле.
Мы с генералом решили вызвать дух Мессинга и посоветоваться. Потом подумали и перенесли на субботу. Али смотрит на нас и ржёт. Почему он выбрал ржание, хотя мог бы помяукать… Я вам помогу: я научился снимать звуки прошлых веков со всех аутентичных стен. Хотите послушать голос Пушкина в кабинете его квартиры на Мойке? Там остались натуральные стены 1837 года. И опять ржёт.
Пришла соседка и говорит:
— Мне муж сказку написал. Отвлекитесь. Не будем говорить о грустном. Нам надо вынуть из предметно-вещевого мира всё, что не в цифре.
— Читай… Нам нужны любые аналоговые подсказки.
Соседка читает. Мы замерли, как обезьянки без корсета.
ДЕРЕВЯННЫЕ БРАТЦЫ
СЕМЬЯ
Действующие лица
Пиноккио Нью (мальчик настоящий, после перевоспитания)
Пиноккио (мальчик деревянный: останки с резиновым носом)
Буратино (мальчик деревянный, с золотым ключом и золотой громадной цепочкой)
Свидетели — мыши в очках, сверчки с медными горнами, акулы с вечно открытой пастью, покорные судьбе ослики, одноглазые коты, лазоревые лисы, дятлы-носогрызы
Отец
Вбегает Пиноккио Нью, с письмом в руке, удивлённо рассматривает огромную комнату: пылает настоящий камин, вся мебель крепкая, всё добротно. В левом углу, косо приставленная к стене, безжизненно стоит деревянная кукла с огромным поникшим резиновым носом, похожим на воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Это бывший Пиноккио, тот, которого постигли несчастья, испытания, преображения, тот, из которого получился Пиноккио Нью. В правом углу – сидит, поигрывая огромным золотым ключом, другой мальчик, вроде бы деревянный но очень живой, активный. Это Буратино. Нос у него обычный для этой породы мальчиков: блестящий, длинный.
Пиноккио Нью. Привет, ребята, вы тоже здесь? Буратино? Ты? Вот это да!
Буратино. За себя могу определённо ответить. Я – здесь. А ты, я вижу, научился читать наконец!
Пиноккио Нью. Естественно! Как твой отец, Буратино?
Буратино. Папа Карло? счастлив! никак не нарадуется. Открыл свой дом моделей и шьёт одежду. Нарасхват! Не поверишь! Одна курточка типа моей – но кожаная, или из стриженой норки, или из крокодила, — только для своих! – стоит десять миллионов! а штанцы – есть до колена, до щиколоток, а есть пляжный вариант, есть…хочешь, я тебе каталог покажу! Это вообще! С вечера записываются в очередь!
Буратино, показывая фасоны на себе, вешает золотой ключ с цепочкой на шею и вскакивает, чтобы бежать за каталогом.
Пиноккио Нью. Стой! Покажи-ка свой нос.
Буратино. Зачем показывать, когда его и так видно?
Пиноккио Нью приближается к Буратино и осторожно ощупывает его нос.
Пиноккио Нью. Когда я врал, ну в той, прежней жизни…
Буратино. Да знаю я, знаю. У тебя тут же удлинялся нос. Это все знают. Скажешь какую-то ерунду, он сразу на пять-шесть сантиметров – хоп! Вон за окном до сих пор дежурит тысяча дятлов, чтобы поклевать твоё хозяйство, как прежде. А мой-то зачем трогать? Я же не вру! Я всегда говорю только правду! У меня такой ерунды с носом никогда не было!
В окно влетают дятлы, вплывает акула, впрыгивают все остальные – кот, лиса, ослик – и садятся по периметру комнаты. Ждут.
Пиноккио Нью. Зачем ты так…грубишь? Ведь всё теперь по-другому… Я учился, набирался ума, я понял, что быть умным это полезно. Я научился даже писать стихи!
Буратино. Буквами! А также музыку! Нотами? Ух, какой ты теперь важный! И чем же ты писал? Носом? Пиноккио Нью (торжественно). Для письма я употреблял заостренную соломину. У меня не было ни чернил, ни чернильницы, я обмакивал соломину в горшочек, в который выжимал сок черники и вишни. Буратино. Ученье вкусно, неученье грустно. Ха-ха!
Буратино подбегает к безжизненному деревянному мальчику, старому Пиноккио, подпирающему стену. Трогает одним пальчиком его сизый резиновый нос, похожий на лопнувший шарик.
Буратино. Разноси-и-и-лся твой нос. От вранья чего только не бывает! Ха-ха! Ты посмотри! Как разношенный башмак!!!
Буратино ощупывает нос бесчувственного деревянного старого Пиноккио, пытается найти отверстие, чтобы надуть его нос, как шарик, покатывается со смеху и от удовольствия, что останки исходного Пиноккио так неказисто выглядят.
Пиноккио Нью печально смотрит на проделки товарища.
Пиноккио Нью. Мой бывший нос. В прежней жизни! Эта резиновая тряпка не имеет ко мне никакого отношения.
Буратино. Может, его здесь вообще нет?
Пиноккио Нью. Вообще есть, но это прошлое. Почему ты уходишь?
Буратино. Я обиделся на тебя. (Делает вид, что ему пора и он пошёл)
Пиноккио Нью. Подожди! Не уходи. Расскажи. Твой Папа Карло процветает? Превосходно. А что главное в одежде «От Папы Карло»?
Буратино. А что – непонятно?! Ну да, ты бы понял быстрее «От Пиноккио: новая Тоскания – ваш стиль»! Кому нужна твоя «Тоскания»? Тоска! Так-то! Звучаааание важно!
Пиноккио Нью. Нет, важен смысл! «Пиноккио» на тосканском диалекте означает «кедровый орешек». Мой добрый отец Джеппетто…
Буратино. Вот и ответ! Ха! Отец Джеппетто! Ха-ха! «Папа Карло» гораздо благозвучнее. Все уже привыкли «пахать, как папа Карло». А ты – просто маленький «крепкий орешек»! Ха-ха! Не угрызёшь тебя! Ха! Не пыжься! Всё уже было, всё в прошлом! Потому и нос у тебя так износился!
Пиноккио Нью (задумчиво). Боже мой, неужели действительно всё сначала? (Смотрит в текст письма, с которым пришёл)
Буратино. Что – сначала?
Пиноккио Нью. Да так… Страшная догадка пронзила… Но сначала… Мне хочется… побить тебя за неуважение к моему доброму отцу.
Буратино. А мне – тебя. За то, что ты сравниваешь своего невыговариваемого… тьфу… отца с моим! Моим!
Пиноккио Нью. Я не сравниваю. У каждого свой отец! Надо любить своего отца. Вот и всё.
Буратино. А вот и не всё. Любить надо моего отца! Он сейчас знаешь сколько зарабатывает!
По комнате с визгом и плясками носятся свидетели: сверчки, акула и прочая демоническая братия, грохот и свист. Сквозь шум доносятся чеканные шаги.
Пиноккио Нью. Слышишь? Т-сс. Кто-то идёт!
Буратино. Похоже, кто-то идёт. Давай спрячемся за картину!
Пиноккио Нью. Там же теперь настоящий очаг, не спрячешься, ты забыл? Сгореть можно. Ты же всё ещё деревянный…
Буратино. Ага! А ты и рад хвастаться. Гордишься, что в мальчика превратился, а меня презираешь? Вот я тебе! (Отрывает резиновый нос у куклы старого Пиноккио и бросает в живого Пиноккио Нью)
Дверь в комнату распахивается. Входит отец.
Буратино. Папа Карло!..
Пиноккио Нью. Отец Джеппетто!
Буратино. Ты что – не видишь, что это папа Карло?!
Пиноккио Нью. Да это ты ослеп, деревяшка дурацкая! Я человек, значит, лучше вижу. Вообще всё вижу! Это Джеппетто! Мой отец.
Буратино. Ах так!..
Отец забирает у Пиноккио Нью письмо, с которым он появился в самом начале, бросает бумагу в камин, садится в кресло.
Мальчики дерутся. Отец наблюдает. По ходу все свидетели к драке присоединяются. В пылу свары никто не замечает, что старая кукла Пиноккио внезапно оживает, у неё вырастает небольшой, но новёхонький нос, у Буратино набок надламывается его длинный нос, а Пиноккио Нью вообще исчезает. Остаются только два деревянных мальчика – оживший старый Пиноккио и Буратино. Удивлённые свидетели останавливаются. Акула закрывает, наконец, свой рот, сверчок перестаёт трубить, кот снимает повязку с глаза, лазоревая лиса переодевается в рыжую шубу, дятлы чистят клювы и улетают в окно.
Отец. Да, ребята, вам ещё подучиться надо, ну ничего, ничего… Завтра опять в школу. Стыдно, небось? Ну ничего, ничего!.. Иначе никак нельзя…
Два деревянных человечка потрясённо глядят друг на друга. Потом, взявшись за руки, очень медленно уходят в сторону пылающего камина. Буратино по ходу успевает подправить свой поломанный нос бечёвкой и пластырем, а Пиноккио – с удовольствием погладить свой новёхонький. Не дойдя до огня, оборачиваются и машут руками: «Пока!» «Мы вернёмся!» — слышны голоса, уже неразличимые.
Свет камина гаснет.
Видна только передняя часть сцены.
Отец встаёт, подходит к прекрасному старинному шкафу красного дерева, открывает, улыбаясь таинственно, достаёт тяжёлый красивый ящик. Ставит его на дубовый стол в центре комнаты, медленно поднимает крышку, достаёт несколько поленьев, постукивает ими по столу, прислушиваясь к тихому повизгиванию: «Ой, щекотно!», «Ой, не надо!» и «Давай, давай, поддай!» и пр.
Отец радостно улыбается. Занавес
– А что? Это мысль! – сказали мы хором. Али внезапно притих и не ржёт.
Продолжение последует 26 ноября 2020
Начало романа Елены Черниковой «ПандОмия» см. здесь.
Елена ЧЕРНИКОВА
русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель литературного мастерства.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в Библио-глобусе. Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Фото Polina Lopatenko
