Коперниканский переворот поместил человека в центр Вселенной, заметил Фрейд. А причем тут охотники и собиратели, Вальтер Беньямин и Рене Декарт?
Можно ли рассматривать нашу планету, как политический субъект? И почему тогда оказывается, что у нее нет законов: есть лишь «анти-Закон», а объявляемое ей чрезвычайное положение произвольно? Автор канала «Геофилософия» Максимилиан Неаполитанский — о том, как Латур, Делёз и Гваттари пытались применить тезисы политической философии к взаимодействию с Землей.
Неожиданным читателем немецкого политического философа Карла Шмитта оказался социолог Бруно Латур. Он не только делает Шмитта центральной фигурой своего курса лекций о Земле и экологии, но и предлагает пересмотреть его идеи вне консервативной традиции.
Ключевой деталью размышлений Латура о Шмитте становится идея антикоперниканского поворота. Он говорит: неуклюжая метафора коперникианской революции перешла в философию и «заставила всё вращаться вокруг Субъекта».
Возвращение в состояние, где внимание переносится от человека к природе, Земле и экологии, носит для Латура политический характер. Отказ от революции Коперника — определенный политический жест. Именно для этого Латур обращается к Карлу Шмитту и его книге «Номос Земли».
У Шмитта номос Земли объясняет, как общества определяют свою территорию, законы, границы и устанавливают системы власти. Шмитт считал, что каждое общество имеет собственный номос — свой уникальный порядок вещей, который отражает культуру, историю, традиции и ценности. Номос Земли является основой для политической власти, законодательства и суверенитета, в связи с чем требуется «понять нормативный порядок Земли».
В то же время Шмитт утверждал, что номос Земли — это источник конфликтов между государствами. Конфликты возникают из-за различных номосов, и каждое государство стремится сохранить свой и защитить его от внешней угрозы.
Несмотря на противоречивость и критику, идея номоса Земли оказывается близка Латуру. Он утверждает: ранее казавшееся реакционным приобретает новый смысл в эпоху, когда Земля уходит из-под ног. Также Латур предупреждает: нам нужна правильная «дозировка» Шмитта. По его наблюдению, Шмитт «мог бы установить связь между законом, Землей, людьми и наукой географии, которая лучше всего подходит для осмысления проблем Земли на твердых основаниях».
Латур связывает политические законы и законы природы (или — пакты и условия природы). Он отсылает к процессу «стяжения» или «стягивания»: то, что в английском языке звучит как condition — от того же латинского слова, которое можно перевести как «со-состояние» или «с-говор». Латур описывает идею, согласно которой Земля «говорит» через систему сил, через само при-тяжение как неизменный договор и контракт. Например, она «говорит» через науку и ученых, через экологов и политических активистов.
По Латуру, Земля — это система стягивания акторов. Он объединяет и ставит живых существ перед общей проблемой. Исследовать номос Земли означает исследовать не только «договоры с природой» и роль геополитики, но и целое множество связей и условий жизни на Земле. В общем, ее пактов, которые организуют социальную, политическую, биологическую и научную жизнь. Не менее важен для Латура и другой вопрос: возможно ли изобрести такой пакт, который был бы договором для всех?
В курсе лекций, посвященном этой теме, Латур говорит:
«Можно ли будет поместить этот новый закон под старейшее обращение к „Земле, матери закона“? <…> Такой ход привел бы к совершенно новому способу действия прежних „законов природы“, к чему-то, что можно было бы назвать jus publicum telluris, которое еще предстоит изобрести, чтобы ограничить масштабы того, что Шмитт назвал „войны за упорядочение пространства“. Это выражение, очищенное от ассоциации с конфликтами XX века, предлагает радикальное определение экологии, способной, наконец, заниматься политикой с той силой, чтобы ограничить будущие войны».
Латур обращается к идеям Шмитта для двух близких целей. Во-первых, чтобы найти дополнительные аргументы для связи политического и природного закона. Такая связь «миров» избавится от сосредоточенности на «очищенном» субъекте, который верит в природу «вне политики» и возможность ее «объективного» исследования. Во-вторых, чтобы показать политический смысл Земли: нельзя жить на Земле и не участвовать в ее политическом «притяжении». Номос Земли — это больше, чем закон государства или идеологическая установка. Латур аккуратно развивает теорию Шмитта в обход консервативных идей.
Земля Шмитта находится в оппозиции с морем — это тоже важный элемент его теории номоса. Шмитт проводит параллель между морем и свободой (анархией) и замечает, что «море остается за пределами какого бы то ни было специфически государственного пространственного порядка — оно не является ни государственной территорией, ни колониальным пространством, ни территорией, подлежащей оккупации». Земля и суша проигрывают в автономности морскому пространству, которое не ограничено договорами и законами.
По наблюдению Дженелла Уотсона, «Шмитт полагает, что горячо любимый им jus publicum Europaeum предотвращал разрушительные войны на европейской территории в течение четырех столетий именно потому, что мир был четко поделен на свободное море и окружаемую им упорядоченную и организованную сушу, которая, в свою очередь, делилась на два типа земли…».
Эти два типа Земли кратко можно описать следующим образом. Первый тип — это Земля как зона с защитой от кровопролитных войн: территория европейских государств под управлением международного права. Второй тип — Земля как пространство, в пределах которого европейские государства могли свободно захватывать территорию и вести жестокие войны с «несправедливыми» врагами из так называемых негосударств. Эта классификация, безусловно, заставляет с особым вниманием пересмотреть попытку Латура создать «новую версию» номоса Земли.
Делёз и Гваттари также обращались к разделению суши и моря. Шмитт фокусирует свое внимание на правовых различиях между земным и морским. Делёз и Гваттари же обращаются к организации этих пространств и к тому, как эта организация влияет на движение внутри них.
Схожим со Шмиттом образом Делёз и Гваттари разделяют не только сушу и море, но и вводят разделения внутри земного пространства, говоря об «оседлом» и «кочевом»:
«…есть огромное различие между пространствами: оседлое пространство является рифленым благодаря стенам, ограждениям и дорогам между ограждениями, тогда как номадическое пространство — гладкое, отмеченное только „чертами“, которые стираются и перемещаются вместе с путем».
Апология «блуждающей» Земли, которую «освобождает» философское знание, провоцирует «ностальгию по кочевникам», как заметил Фредерик Джеймисон. Он пишет:
«…кажущаяся изначальной противоположность земли и моря (которая позже была релятивизирована и историзирована) — земного порядка и морского беззакония — не может вызвать, несмотря на делезианские обертоны, различимые в противопоставлении гладкого (морского) и изборожденного (сухопутного) пространства, ностальгии по кочевникам, по цыганам или охотникам-собирателям, вроде того утопического и руссоистского преклонения перед ранними социальными формами, которое берет начало в леви-строссовском структурализме».
Шмитт писал: сувереном является тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении. Политическая самостоятельность Земли и ее способность устанавливать законы исходит из неизбежности катаклизмов и климатических катастроф. Они выводят на первый план «чрезвычайное положение» самой земной жизни — опасной и часто непредсказуемой. Можно сказать, что Земля принимает и реализует решение о чрезвычайном положении. Земля не испытывает бессилия или невозможности это сделать, в отличие от реального суверена. Об этом бессилии суверена говорил, например, Вальтер Беньямин, полемически выступая против Шмитта:
«Государь, которому надлежит принимать решение о чрезвычайном положении, при первой же возможности обнаруживает почти полную неспособность принимать решение».
Как отмечает ряд исследователей, источник политической теории Шмитта связан с неожиданным автором — Рене Декартом, частности с проблемой вечных истин, которая была им сформулирована в одном из писем:
«Вам могут сказать, что, если бы Бог учредил эти истины, он же и мог бы их изменить — наподобие того как король меняет свои законы; на это следует отвечать: да, если может измениться божья воля. — Но я понимаю эти истины как вечные и незыблемые. — А я то же самое полагаю о Боге. — Но воля его свободна. — Да, но могущество его непостижимо; и мы можем в общем и целом утверждать, что Бог способен на всё, что мы способны постичь, но не можем сказать, что он не способен на то, чего мы не постигаем; было бы дерзостью предполагать, будто наше воображение имеет тот же объем, что и его могущество».
Иными словами, «доктрина о сотворении вечных истин» звучит так: являются ли законы природы вечными истинами? Да. Способен ли Бог изменить их? Да. Это парадокс вечных законов, которые могут быть изменены, — такова базовая проблема, которую описывает Декарт в письме. Затем ее использует Шмитт для иллюстрации проблемы суверена как Бога. Так Шмитт совершает переход от тезиса «Бог как суверен» к тезису «суверен как Бог».
Политический характер Земли можно лучше понять, если добавить к этому тезис: не Бог как суверен и не суверен как Бог, а Земля как суверен и Бог. Переход к этому тезису позволит обозначить сразу несколько проблем. Во-первых, Земля как суверен не устанавливает своих законов и, соответственно, с ней нельзя заключить договор, как пытался это сделать Латур. Здесь нет «вечных истин», но при этом есть «истины», которые могут измениться в любой момент.
Во-вторых, Земля как суверен реализует решение о чрезвычайном положении, которое устраивается ей самой — например, в виде глобальной катастрофы или пандемии. Земля связывает политическое и природное.
В-третьих, Земля является таким «сувереном», у которого нет своих законов, но есть антизаконы — то, что обязательно происходит, то, что устраивает катастрофу или приводит к радикальному завершению жизни без оглядки на прошлое. Исследователь Мэтт Розен называет это «археологией вымирания» — тем, что связывает процесс вымирания на Земле и «вымирание» человеческого мышления, а геолог Ян Заласевич задается вопросом: что смогут рассказать о нас камни, когда человечество исчезнет?
Безусловно, можно и нужно исследовать законы природы и законы Земли, но важно помнить о той текучести и изменчивости, которую предполагает сама земная жизнь. В этом, пожалуй, и есть главный урок идеи «политической» Земли, который хочет показать Латур, в том числе с помощью Шмитта, — важно знать «характер» Земли и прислушиваться к изменениям. В одном из своих последних текстов на эту тему французский ученый писал:
«Сегодня „перипетии истории“, напротив, определяются именно „характером земли“ или, если мы подражаем речи ученых, стремительностью реакции земной системы на человеческие действия. В текущий момент нас ошеломляет не стабильность земли как субстрата, но что земля действует с тем же успехом, что и прочие акторы, с теми же темпом, ритмом и интенсивностью».
