Мы одержимы работой. Она формирует личность, организует жизнь и определяет главные цели. Мы уверены, что достижения и продуктивность — это не только часть самоопределения, но и путь к успеху и счастью. По мнению корейско-немецкого философа Бён Чхоль Хана, современное капиталистическое общество стало «обществом достижений», а мы, как его члены, — «субъектами достижений». В этом обществе […]
Сообщение Игра как вызов: можно ли изменить цели общества достижений появились сначала на Идеономика – Умные о главном.
Мы одержимы работой. Она формирует личность, организует жизнь и определяет главные цели. Мы уверены, что достижения и продуктивность — это не только часть самоопределения, но и путь к успеху и счастью.
По мнению корейско-немецкого философа Бён Чхоль Хана, современное капиталистическое общество стало «обществом достижений», а мы, как его члены, — «субъектами достижений». В этом обществе мы испытываем внутреннее стремление делать, быть, иметь все больше и больше. Неважно, осознаем мы это или нет, но успехи и неудачи ложатся тяжелым грузом, поскольку мы отлично усвоили капиталистическую трудовую этику. Основной результат такого отношения — эмоциональное, когнитивное и физическое истощение, возникающее из-за стремления к постоянным достижениям.
В современном мире личность — это не субъект, а проект, считает Хан. Личность приходится оптимизировать, максимизировать, делать более эффективной и продуктивной. Вызывает тревогу факт, что все жизненные действия рассматриваются как строчки в резюме. Осознанно или нет, мы вынуждены постоянно задаваться вопросом: как то, что я делаю сейчас, влияет на максимальную продуктивность? Этот образ мышления проникает даже в приватные ситуации, превращая каждый выбор и действие в стратегический ход в игре по самосовершенствованию и продвижению.
Несмотря на то, что Хан пишет картину весьма широкими мазками, во многом он прав. В современной экономике работа становится все более личной. Мы берем ее с собой повсюду, куда бы ни пошли. Эта потенциальная, но постоянная связь означает, что все моменты жизни могут стать временем для работы. Тем, кто занят в экономическом секторе фриланса и свободного заработка, предлагается быть самому себе начальником. А профиль в социальных сетях стал отражением наиболее «оптимизированной» версии личности.
Но нетрудно заметить, что общество достижений — это фикция. С 1970-х годов производительность труда росла в 3,5 раза быстрее, чем зарплата среднего рабочего. Ненормированная занятость выросла на 9% с конца 1980-х годов, и мы наблюдаем необычайно высокий уровень выгорания среди сотрудников. Иными словами, нам недоплачивают, не дают никаких гарантий и мы истощены. И все же идея общества достижений, с его предписаниями быть более продуктивными, эффективными, оптимизировать процессы самостоятельно, сохраняет притягательность.
Проблема в том, что, будучи субъектами достижения, мы не только выгораем, но и отодвигаем смысл и ценности жизни на второй план. Кажется, что когда у нас будет работа мечты, идеальный дом, оптимизированная жизнь, то есть, когда мы станем достаточно продуктивными, эффективными, успешными, только тогда обретем смысл. Но, словно морковка перед носом ослика, смысл остается за пределами досягаемости.
Немецкий философ Мориц Шлик (1882-1936) доказывал, что такой подход к жизни является ошибкой. В работе 1927 года «О смысле жизни» Шлик пишет: «Обожествление труда, великое евангелие этого индустриального века, разоблачено как идолопоклонство». Он утверждает, что истинный смысл жизни можно найти только в тех вещах, которые существуют просто так и приносят удовлетворение только в «свободном действии… цель которого заключена в самом себе». По мнению Шлика, истинный смысл нашей жизни можно найти только в игре.
Игра — это деятельность, которой мы занимаемся ради нее самой. Это то, что мы называем автотелесной активностью — она сама по себе является целью и не стремится к какой-либо иной цели извне. В процессе игры мы руководствуемся духом азарта и радости, нас не мотивируют инструменты, производительность и внешняя цель. Мы играем не для того, чтобы быть продуктивными или улучшить показатели. Мы играем ради себя и игры. Иными словами, когда мы по-настоящему играем, то не можем быть субъектами достижения.
Спонтанная игра детей помогает ясно это увидеть. Ребенок играет без внешней цели. Жесткие требования продуктивности и эффективности ничего для него не значат. Ребенок не видит перед собой ничего, кроме собственного присутствия в мире. Игра ребенка — это чистейшая форма радости не просто потому, что он ребенок, а потому, что он полностью захвачен сиюминутным опытом. Ребенок еще не стал жертвой той главной ошибки, которую большинство из нас совершает во взрослой жизни: «Человек склонен рассматривать любое состояние как приготовление к чему-то более совершенному».
В зрелом возрасте мы по-прежнему испытываем радость от игры в определенные, редкие, моменты. И даже когда мы играем, это воспринимается как незрелость или легкомыслие, или как не более чем короткая передышка от работы, развлечение, которое помогает нам скоротать время между периодами напряженной продуктивности.
Но, по мнению Шлика, работа может стать игрой. Если работа может принять творческий и самодостаточный характер, то различие исчезает: «Человеческое действие является работой не потому, что приносит плоды, а только тогда, когда оно исходит из мысли о плодах и управляется ею… Именно радость чистого творчества, преданность деятельности, поглощенность движением превращают работу в игру». Так и наша работа может стать игрой только в том случае, если на смену святым постулатам трудовой этики, которые предписывают нам быть максимально продуктивными, придет знание, каким мы обладали с детства, но потом утратили.
Шлик понимал, что призыв к игривости — это не психологический переключатель, который можно включить и выключить. Он требует структурных изменений, чтобы отказаться от «механической, жестокой или унизительной» работы, или работы, которая служит для «производства только мусора и пустой роскоши». Это означает, что капитализм, который ставит перед работниками жесткие требования к производительности и провоцирует кризисы перепроизводства, противоречит игровому обществу. В той мере, в какой субъект достижения является порождением капиталистической трудовой этики, субъект игры вероятно возникнет из нового набора экономических условий.
Что значит «жить, играя»? Во-первых, это потребует отказа от работы, которая не имеет естественной мотивации, и создания условий труда, приносящих радость. Во-вторых, для этого нужно, чтобы мы перестали подчеркивать важность работы для самореализации и смысла жизни. Несмотря на то, что работа играет центральную роль в том, кто мы есть и как можем влиять на жизнь других людей, мы чрезмерно сосредоточены на ней, в этом главная ошибка. В-третьих, это потребует отказа от эффективности и производительности как основных показателей социального благополучия. И, наконец, нам придется развивать навыки игры, то есть полностью посвятить себя вещам, которые имеют внутреннюю мотивацию и «не омрачены темными тучами цели».
Игру можно легко отбросить как детскую, безответственную деятельность, не соответствующую той основательности, которая требуется от нас, современных субъектов достижения. Но жить играя — это значит отвергнуть условия общества достижений. Принятие игры — смелый вызов постоянным девизам общества достижений. Но мы должны понимать, как не попасть в ловушку самообмана. Любые призывы «найти внутреннего ребенка» или «разбудить игрока в себе» бесполезны, если нет структурных изменений. Это не просто акт личного бунтарства, а социальный императив. Призыв к игре — это не индивидуальный психологический совет, а призыв к коллективным действиям против общества достижений.
Сообщение Игра как вызов: можно ли изменить цели общества достижений появились сначала на Идеономика – Умные о главном.
