Читаем статью ярославского историка Александра Коняева
Аркадий Райкин, братья Шенки, поэт Самуил Киссин, режиссер Илья Авербах – многие известные люди вышли из еврейской общины Рыбинска. Перед революцией в нашем городе жили около 2200 иудеев, работала каменная синагога, построенная в 1916 году на ул. Пушкинской, действовало еврейское кладбище.
Однако прочно закрепиться в Рыбинске евреям не позволяла черта оседлости – националистический закон, запрещавший постоянное жительство в Центральной России. Поводом стали жалобы купцов на конкурентов-евреев Екатерине II.
— Не имея права прописки, еврейские переселенцы находили способы продлить пребывание в городе сверх оговоренного временным свидетельством. Так, в 1857 году Евзель Гинцбург учредил Шекснинское цепное пароходство. Конторой в Рыбинске долго руководил Илья Авербах, дед будущего режиссера. В пароходстве работали евреи из западных и южных губерний. Фирма стала «патронажной» для людей, лишенных возможности работать по профессии, — поясняет краевед Владимир Рябой в труде «Рыбинские евреи в отечественной истории». В законе черты оседлости были исключения: проживание в разные годы разрешали купцам первой гильдии, отставным военным, ремесленникам, госслужащим. Именно военные и ремесленники в основном и проживали в Рыбинске. К концу 1870-х из 45 глав рыбинских еврейских семейств 23 мужчины были запасниками нижних званий. Четверо были портными, еще четверо – часовых дел мастерами, двое – перчаточниками, двое – водочными мастерами. Были матрасники и обойщики, золотых дел мастера, точильщики, пивовары, резчики печатей, машинисты и красильщики. Были купцы, юристы. И, конечно, врачи и аптекари.
Лечил рыбинцев и Исаак (Ицхак) Мордухаевич Певзнер, принимая их на дому, как делали тогда почти все доктора. Он родился в 1868 году, происходил из мещан, но сумел выбиться в люди, окончив «курс медицинских наук в Императорском Московском университете». Однако первоклассное образование для еврея в России еще не было гарантией счастливой жизни. Серьезной проблемой для врача стала религия – Певзнер не стал принимать православие, оставшись «иудейского вероисповедания». А врачу-иудею, чтобы иметь право жить в Центральной России, нужно было состоять на госслужбе. До 1902 года Певзнер служил в армии, а выйдя в отставку, поселился в Рыбинске, стал зарабатывать частной практикой. То есть деньги у него были, требовалось легализоваться, поступив на госслужбу.
И Певзнер подает прошение принять его врачом в рыбинскую тюрьму. Работа и так не самая веселая, но за его труды местные власти еще и отказались платить. Они попросту воспользовались безвыходным положением Исаака Мордухаевича. В документах чиновники цинично указали: «Певзнер заявил желание принять на себя эту обязанность безвозмездно, с предоставлением ему лишь прав государственной службы». Об этом рассказывает ярославский историк Александр Коняев, исследователь пенитенциарной системы Российской империи. На рубеже XIX-XX вв. власти требуют от российской тюремной системы не улучшения содержания заключенных и не облегчения условий труда сотрудников. А экономии. Беречь деньги стали, покупая заключенным плохие продукты и перейдя на бумагу малого формата для отчетов.
— Экономия приобретала самые нелепые формы. В 1910 г. ярославский губернский тюремный инспектор указывал начальнику тюрьмы: «Поезжайте лично на рынок, поторгуйтесь, делайте покупки за наличный расчет», — приводит пример Коняев.
Был и еще один проверенный способ экономии средств – урезать зарплату. «Оплата труда сотрудников пенитенциарной системы была одной из самых низких в Империи и росла чрезвычайно медленно», — пишет исследователь.
Тюремные врачи и фельдшеры стали заявлять о своих правах. Медики Ярославской каторжной тюрьмы писали в Министерство труда: «Не бывало случая, чтоб фельдшер или даже врач занимался в одной только тюрьме. Непременно есть еще где-нибудь служба».
— Желая сэкономить, чиновники не гнушались использовать и феодальные пережитки, заложенные в законодательстве Российской Империи, – типа ограничения прав евреев по национальному признаку. Об этом свидетельствует дело Певзнера. В значительной мере это была плата за его вероисповедание, — рассуждает Александр Коняев.
Выдержать работу без зарплаты Певзнер смог лишь два года: он трудился в рыбинской тюрьме в 1902-04 годах и уволился по собственному желанию. Дальнейшее исполнение обязанностей при тюрьме, с его слов, для него «явилось обременительным». Он вновь поступил на военную службу – врачом 248-го пехотного Осташковского полка. «Но служба при тюрьме была, по-видимому, все же легче, — пишет Коняев. — Так что в сентябре 1905 г. Исаак Мордухаевич вновь вступил в обязанности тюремного врача Рыбинска».
Некоторые поощрения все же имели место. После вручения Певзнеру ордена Станислава III ст. ему стали платить в год 240 рублей – в Ярославле столько получал в те годы младший тюремный надзиратель. И это были деньги не от Министерства юстиции, а из средств местного Тюремного комитета, доля арестантского заработка. Условия труда Исаака Певзнера были тяжелыми, подчеркивает исследователь. — Так, в 1913 г. Певзнер заболел и отправился в 6-недельный отпуск для лечения. Он попросил сохранить ему содержание. Причиталось ему за 1,5 месяца 30 рублей – столько же зарабатывал рабочий Ярославской большой мануфактуры за 2 недели. Но доктору отказали: «За недостаточностью средств», — пишет историк.
Завершилась карьера рыбинского тюремного доктора в начале Первой мировой войны. В сентябре 1914-го Певзнера обвинили в том, что он как врач «освобождает от военной службы». Обвинение не подтвердилось, но на госслужбу врача не вернули. В 1916 г. он, покинув Рыбинск, работал врачом в Мышкине.
— Впрочем, возможно, Певзнер и сам бросил столь неблагодарную службу, как только отпала необходимость в «отработке» своей национальности: черту оседлости отменили в 1915-м, — рассуждает Александр Коняев.
