Босые, косматые , одетые в обтрепанные рубища, покрытые язвами и грязью, питавшиеся, чтобы выжить кореньями и травой – а иногда и поджаренными трупами врагов, тафуры были свирепой бандой, за которой оставалась только выжженная, полностью разоренная земля.
В то время как в северной Франции, во Фландрии и в долине Рейна бедняки организовывались в автономные банды, в других, более густо заселенных районах, в Провансе, они влились в армию Раймонда Тулузского. В результате и в этой армии развилась не менее интенсивная экзальтация, чем в ордах, следовавших за prophetae. И на севере, и на юге, бедняки, принимавшие участие в экспедиции считали себя элитой крестового похода. Они чувствовали себя избранным народом. Ему, а не баронам Господь отдавал предпочтение. Когда в критический момент осады Антиохии Св. Андрей принес благую весть о том, что Копье Всевластия закопано в одной из церквей города – он явился бедному крестьянину. И когда крестьянин, осознававший свой приниженный статус заколебался в момент обращения к знатным капитанам, святой подбодрил его: “Господь избрал вас, бедный люд из всех прочих, подобно тому, как колосья пшеницы выбирают посреди поля овса. Ибо в заслугах и милости вы превосходите всех и вы должны быть первыми, подобно тому, как золото стоит впереди серебра”. Реймонд из Агульера, рассказавший сию историю был среди тех хронистов, что наиболее близко восприняли взгляды бедноты. Ему казалось совершенно естественным то, что на плечах убитых бедняков обнаруживались чудотворные кресты. И всегда, когда он повествует о plebs pauperum, он делает это с определенным благоговением – как и положено говорить об избранниках Господних. Само-экзальтация бедноты становится еще более ясной из курьезной истории , в которой факты смешались с легендой, и которая повествует о так называемых “тафурах”. Значительная, скорее всего, большая часть участников “народного” крестового похода полегла еще во время перехода через Европу. Но те, кто выжил, сформировал в Сирии и Палестине корпус вагабондов (что и является, по всей видимости, значением таинственного слова “тафур”). Босые, косматые, одетые в обтрепанные рубища, покрытые язвами и грязью, питавшиеся, чтобы выжить кореньями и травой – а иногда и поджаренными трупами врагов, тафуры были свирепой бандой, за которой оставалась только выжженная, полностью разоренная земля. Слишком нищие для того, чтобы позволить себе меч или копье, они вооружались дубинами с медным весом, заостренными палками, ножами, топорами, лопатами, мотыгами, тяпками и рогатками. Когда они шли в атаку они скалили клыки, как будто собирались сожрать своих врагов – и живых и мертвых. Мусульмане, бесстрашно сражавшиеся с баронами приходили в ужас от тафуров, коих они именовали “не франками, но дьяволами во плоти”. В центре внимания хронистов – церковных и светских находились подвиги принцев. Тем не менее они были вынуждены признать эффективность тафуров в бою – с опаской и смущением. Но с точки зрения бедноты, выраженной в вульгарных эпосах, тафуры описывались как святые люди, “заслуживающие большей чести, чем рыцари”. О тафурах рассказывали, что у них был собственный король, le roi Tafur. Говорят, что он был рыцарем из Нормандии, отказавшимся от коня, меча и и доспехов, и сменившего их на рубище из мешковины и серп. По крайней мере вначале он был аскетом, для которого нищета имела ту же ценность, что и для Св. Франциска и его сподвижников. Король тафуров периодически обыскивал своих людей. Если он находил у кого-то деньги – он изгонял его и отсылал такого человека наниматься на службу в армию баронов. Одновременно те, кто отказался от всякой собственности принимались в члены “колледжа”, или близкого круга его последователей. Тафуры верили в то, что именно из-за нищеты им было предначертано взять Святой Город: “Самые бедные должны взять его и это – явный явный знак, что Господу нет дела до претенциозных людей потерявших веру”. Но несмотря на то, что бедные превратили нищету в добродетель, они были наполнены жадностью. Они верили в то, что добыча, попавшая к ним от неверных, нисколько не умаляла Господней милости, но напротив была демонстрацией ее проявления. После удачной стычки у Антиохии провансальское отребье галопом проскакало между тентов, чтобы продемонстрировать камерадам, как закончилась их бедность. Другие, наряженные в два или три слоя шелковых одежд благодарили Господа за победу и за его дары. Во время финальной атаки против Иерусалима король тафуров вскричал: “Где тут бедный люд которому нужно добро за мной! С помощью Господней сегодня мы завоюем столько, что каждый загрузит мула!” И позднее, когда мусульмане вышли за стены со своими драгоценностями, пытаясь вызвать христиан на открытый бой, тафуры не могли сдержаться. Король тафуров возопил: “Мы что в тюрьме?” “Они тащат ценности, а мы не осмеливаемся их взять! Если я умру – какое дело, я делаю то, что я хочу!” Король возопил “Святой Лазарь!” (покровитель бедноты средневековья), и во главе пауперов ринулся на мусульман – и к катастрофе. В каждом захваченном городе тафуры разграбляли все, насиловали мусульманских женщин и, как правило, заканчивали дело чудовищной резней. У официальных предводителей крестового похода не было никаких средств к тому, чтобы их обуздать. Когда эмир Антиохии начал протестовать из-за каннибализма тафуров, принцы лишь признали: “Никто из нас не может приручить тафуров”. Кажется, что и сами бароны боялись тафуров – и появлялись поблизости от них только хорошо вооруженными. Эти истории были, несомненно, правдивыми, но в пересказе пауперов великие принцы смотрели на короля тафуров не столько озабоченно, сколько с благоговением. Мы находим короля тафуров в тот момент, когда он призывает колеблющихся баронов атаковать Иерусалим: “Господа, что мы творим? Мы слишком долго откладываем атаку против города и против этой злой расы. Мы ведем себя как фальшивые пилигримы. Если бы это зависело только от меня, мои бедняки стали бы худшими соседями для язычников!” Принцы остались под сильным впечатлением от таких речей и попросили короля тафуров возглавить первую атаку. Когда после битвы покрытого ранами короля тафуров принесли в лагерь, они, встревоженные, собрались вокруг него. Как представляется, он был прямо связан с одним из propheta. В одной версии это – Питер Отшельник, в другой – выдуманный епископ, который носил эмблему, которые пауперы сделали своей – Всемогущего Копья. И сам король явно обладал сверхъестественными способностями, которые ставили его выше всех принцев. Когда (согласно той редакции истории, что сохранилась в народной легенде) Готфрид Бульонский был избран королем Иерусалимским, бароны назначили короля Тафуров, “высшего из высших” для проведения коронации. Он это и сделал – передав Готфриду терновую ветку, в память о Терновом Венце. Готфрид же принял Иерусалим в качестве феода, “полученного от короля Тафуров и Господа”. И когда после всего этого бароны решили, что у них было достаточно неприятностей с крестовым походом и устремились домой – к женам и поместьям, король Тафуров не бросил Иерусалим, но поклялся, что он и его армия бедняков будут защищать нового короля Иерусалима и его домейн. В этих полностью вымышленных эпизодах король-нищий превратился в символ огромной, неразумной надежды, которая привела plebs pauperum через неописуемые трудности в Святой Город. Норман Кон, британский историк. Профессор Сассекского университета. Член Британской академии
