«Клеверный лист» и аэропорт осуществляют коммуникацию с массой людей, движущихся в автомобилях или пешком, с целью повышения эффективности и безопасности движения. Но слова и символы можно использовать также для коммерческого убеждения. На ближневосточном базаре нет знаков, в то время как Стрип состоит практически из одних только знаков. На базаре коммуникация осуществляется в непосредственном контакте. Здесь, протискиваясь между прилавками, покупатели могут пощупать и понюхать товар, а торговец использует прямое устное убеждение. На узких улицах средневекового города, хотя там и встречаются знаки, нас в первую очередь убеждает вид и запах настоящих пирогов, действующий на нас через окна и двери булочной. На Мэйн-стрит содержимое витрин вдоль тротуаров и перпендикулярные улице рекламные знаки для автомобилистов действуют на нас почти в равной пропорции.
На коммерческой полосе в окнах супермаркетов нет никаких товаров. Там могут быть плакаты, анонсирующие скидки дня, но они взаимодействуют с теми, кто приближается со стороны автостоянки, исключительно через процедуру чтения. Само здание расположено в стороне от автострады и, подобно большей части окружающей застройки, остается почти невидимым за припаркованными автомобилями. Огромная автостоянка расположена не позади здания, а перед ним — не только из соображений удобства, но и для достижения символического эффекта. Само здание приземисто, поскольку кондиционирование воздуха требует пространств с низким потолком, а вторые этажи невыгодны с точки зрения технологий розничной торговли; архитектура здания нейтральна, потому что его практически не видно с дороги: архитектура отрезана от шоссе так же, как и товары. Чтобы связать водителя с магазином, большой рекламный знак выпрыгнул к автостраде, вдоль которой уже громоздятся вереницей гигантские билборды с рекламой сухих смесей для кексов и моющих средств от национальных производителей, повернутые лицом против направления движения. Графический знак в пространстве стал архитектурой этого ландшафта. Изнутри супермаркет A&P — это тот же базар, за исключением того, что дизайнерская упаковка здесь заменяет устное убеждение лавочника. Предназначенные для пешеходов нефы торгового центра на обочине скоростного шоссе — это возвращение к пространственному архетипу средневековой улицы, только в другом масштабе.
Автостоянка у супермаркета A&P — это детище современного этапа эволюции бескрайних искусственных ландшафтов, начавшейся еще во времена строительства Версаля. Пространство, расположенное между скоростной автострадой и низкими разрозненными зданиями, не дает ощущения границ и какой-либо четкой ориентации. Пересечь пьяццу — значит пройти между ограждающими ее высокими формами. Пройти сквозь этот новый ландшафт — значит окунуться в бескрайнюю, неопределенно широко растекающуюся текстуру: в мегатекстуру коммерческого ландшафта. По отношению к этому асфальтовому ландшафту автостоянка играет роль своего рода партера. Паттерны из рядов запаркованных машин задают направление примерно так же, как рисунок мощения, бордюры и tapis vert задают направление в Версале; сетка опор наружного освещения используется вместо обелисков, вазонов и статуй для задания ориентации в бескрайнем пространстве и обеспечения его непрерывности.
При этом именно рекламные и информационные знаки — благодаря своей скульптурности или живописному силуэту, выделенному положению, изогнутой форме и текстовому значению — в наибольшей степени определяют характер и единство мегатекстуры. Они создают вербальные и символические связи «поверх» пространства, успевая за несколько секунд передать на большое расстояние целый комплекс смыслов при помощи сотен ассоциаций. Символ господствует над пространством. Архитектуры недостаточно. Поскольку в этом ландшафте пространственные отношения создаются в большей степени с помощью символов, чем с помощью форм, архитектура становится скорее знаком в пространстве, чем формой в пространстве. Архитектура определяет совсем немногое: большой знак и маленькое здание — вот правило Шоссе № 66.
Знак важнее архитектуры. Приоритет знака подтверждается и тем, как владельцы магазинов распределяют свой бюджет. Знак перед магазином — это поп-аттракцион, а само здание позади него — скромная необходимость. Архитектура здесь — это то, что дешевле. Иногда само здание становится знаком: один из магазинов, торгующих утиным мясом, построен в форме утки и называется The Long Island Duckling («Лонг-айлендский утенок»); это и скульптурный символ, и архитектурный контейнер. Противоречие между экстерьером и интерьером было в архитектуре обычным делом до возникновения Современного движения, особенно в городской и монументальной архитектуре. Барочные купола были одновременно и символами, и пространственными сооружениями; их внешняя оболочка делалась более внушительной по масштабу и высокой, чем внутренняя, чтобы эти купола могли господствовать над окружающей городской средой и нести ей свое символическое послание. Накладные фасады магазинов Запада выполняли ту же функцию: они были больше и выше, чем скрытые за ними интерьеры, подчеркивая важность магазина, но также способствуя украшению и сохранению единства улицы. При этом накладные фасады всё же оставались в рамках характера и масштаба Мэйн-стрит. Изучая современный город, построенный вдоль проходящей через пустыню Запада автострады, мы можем узнать нечто новое и актуальное о гетерогенной коммуникативной архитектуре. О маленьких низких зданиях серо-коричневого, как пустыня, цвета, отделенных и удаленных на некоторое расстояние от ставшей хайвеем улицы, и об их накладных фасадах, оторванных от них и поставленных перпендикулярно дороге в виде больших и высоких знаков. Если убрать эти знаки, место перестанет существовать. Город в пустыне — это искусственно усиленная коммуникация вдоль автострады.
Лас-Вегас — апофеоз города в пустыне. Посещение Лас-Вегаса в середине 1960-х похоже на посещение Рима в конце 1940-х. Для молодых американцев 1940-х годов, знакомых только с регулярным городом автострад и антиурбанистическими теориями предыдущего поколения архитекторов, серьезным откровением стало знакомство с традиционными городскими пространствами, пешеходным масштабом, а также сочетанием разнородности и стилевой преемственности, характерным для итальянских площадей. Ими была заново открыта пьяцца. Теперь, по прошествии двух десятилетий, архитекторы, возможно, уже готовы к тому, чтобы так же заново открыть для себя обширное открытое пространство, автомобильный масштаб и высокие скорости. Стрип в контексте Лас-Вегаса — то же, что пьяцца в контексте Рима.
Между Римом и Лас-Вегасом можно провести и другие параллели: взять хотя бы тот факт, что оба города возникли посреди бескрайней равнины — в одном случае, Римской Кампаньи, в другом — пустыни Мохаве, — что заставило их сконцентрироваться и четко обозначить свой образ. С другой стороны, Лас-Вегас именно что был построен «за один день», или, точнее, Стрип был возведен в девственной пустыне за рекордно короткое время. Он не был наложен на старую планировку, как Рим паломников времен Контрреформации или коммерческие полосы американских городов на востоке страны. И поэтому его проще изучать. При этом каждый из этой пары городов — скорее архетип, чем прототип, то есть по-своему канонический пример, на основании которого можно сформулировать правила для типичного. Каждый из них энергично накладывает элементы наднационального масштаба на местную ткань: церкви в религиозной столице, казино и их знаки в столице развлечений. И там, и там это приводит к захватывающему дух соединению функциональных программ и крупного масштаба. Римские церкви на улицах и пьяццах открыты для публики; паломник, религиозный или архитектурный, может свободно переходить из одной церкви в другую. Точно так же игрок или архитектор в Лас-Вегасе может посетить каждый из множества игорных домов, расположенных вдоль Стрипа.
Казино и вестибюли Лас-Вегаса орнаментальны, монументальны и открыты для широкой публики; вы не найдете подобных интерьеров в других американских городах, за исключением лишь нескольких старых банков и железнодорожных вокзалов. Карта Нолли середины XVIII века демонстрирует тонкие и сложные связи между общественными и частными пространствами Рима. Приватные пространства здесь образуют заполненный серой штриховкой фон, на котором «вытравлены» планы всех городских общественных пространств и планы общественных зданий, включая интерьеры. Все эти публичные пространства — как крытые, так и открытые, — выступают в мельчайших подробностях из темного обрамления. Интерьеры храмов при такой подаче читаются как пьяццы или внутренние дворы дворцов, при этом разнообразие масштабов и характеристик этих пространств передается без потерь.
