Величайшей фигурой в династии Гонзага является Альвизе, ее основатель. А его великим союзником — долгое время неочевидным — был голод, который в те времена порой доводил целые семьи до каннибализма. Согласно преданию, фортуна улыбнулась нашему доблестному герою в результате банальной ссоры его самого воинственного сына Филиппино с сыном Пассерино. Причиной ссоры послужило оскорбительное замечание последнего в адрес жены первого, Анны Довара, женщины изумительной красоты и огромного богатства. В короткой схватке уцелели оба, но погиб друг второго. Это произошло в мае 1328 года, в день Вознесения, когда славили и выносили к верующим главную реликвию — Кровь Христову.
Возможно, династия Гонзага никогда бы не возникла, если бы не честолюбие самого красивого владыки Италии — Кангранде делла Скала, рыцаря и храбреца, который посвятил самые горячие годы своей юности расширению своих владений от Вероны до Виченцы, Фельтре и Беллуно, таким образом подмяв под себя весь приальпийский пояс.
Талантливый, милосердный правитель, готовый тем не менее делать то, на что не осмеливался никто другой, он вызывал тревогу у народов Европы. Со своим войском он стал фактически непреодолимой преградой между Венецианской равниной и Альпами, между локальными синьориями и Венецией с одной стороны, и империей — с другой. Таким образом, от прихоти Кангранде зависел торговый обмен между морями и континентами. Это представляло угрозу прежде всего для соседних городов, в первую очередь для многолюдной Падуи и Тревизо, которые были немедленно укрыты, разумеется, не только из человеколюбия, надежной мантией императора. В результате Кангранде оказался заблокированным с востока, тогда как с запада ему досаждали могущественные его соперники Висконти, которые были и естественными союзниками: вместе с ними Кангранде определял «погоду» в Паданской долине. Оставался единственный путь расширения владений — через Мантую. А через Мантую уже открывалась дорога на Болонью и — кто знает, как далеко простирались замыслы Кангранде! — когда-нибудь и на Рим. Удалось бы ему однажды, как надеялся Данте, объединить все постоянно ссорящиеся итальянские города под своей просвещенной сильной властью?
Кангранде, однако, было хорошо известно, что Мантую, защищенную с одной стороны озерами, с другой — рекой Минчо и каналами, Мантую, где властвовали Бонакольси и их союзники, захватить нелегко. Он уже пробовал это сделать в 1325 году, но безуспешно.
Год 1328, один из самых неурожайных, какой когда-либо видели, начался с долгожданного вручения имперской короны (папы сменили беспокойный Рим на более безопасный Авиньон) Людвигу Баварскому, главе Священной Римской империи в течение четырнадцати лет, римскому королю. За этим последовала смерть французского короля Карла IV, последнего в роду Капетингов, правнука и наследника эпического короля Людовика IX Святого. Эта смерть вызвала катастрофу: обострение ненасытного и зловещего аппетита Англии вскоре привело к Столетней войне.
Исторический час мессера Альвизе да Гонзага пробил не на берегах Тибра или Сены, а, скорее, на берегах Адидже, третьей по величине реки в Италии. На своем очень длинном пути с вершин Тироля через горные хребты она вбирает в себя холодные воды Альп; и там, где река становится шире и глубже, над ней возвышаются крепостные стены большого города Верона, минуя которые Адидже наконец выходит на равнину. Здесь правят Скалигеры; здесь Кангранде, великолепный и могучий, с гордым лицом под белокурыми кудрями, принимал Джотто; сюда в течение шести лет постоянно наведывался Данте, который именно здесь, среди древних мраморов Вероны, в то время, когда еще жила легенда о Ромео и Джульетте, обнародовал Ад и сочинил кантику Рай. Верона, считавшаяся тогда ломбардским городом, была грандиозна: мощная, с дворцом Палаццо делла Раджоне, отделявшим Большую площадь, позже переименованную в Пьяцца делле Эрбе (так называли рыночные площади в городах долины реки По), от площади Синьории, резиденции Скалигеров. Защищенная несколькими кругами стен, она теперь перестраивает деревянные дома и несколько деревянных мостов через Адидже в каменные.
Более чем на полпути вверх по Адидже, на обширном альпийском лугу между гор, возвышается еще со времен патриархата увенчанный башнями город Трент, ключ к Тевтонской дороге. На всем пути от ворот Трента до ворот Вероны оживленную торговлю уже контролирует хитроумное семейство Кастельбарко, на протяжении веков следовавшее, возможно, из простой целесообразности, ломбардскому праву. Это абсолютные хозяева скал, которые охватывали долину от берегов Бенако до белых гребней Пасубио. Именно этому семейству платили пошлины за товары, которые везли вниз или вверх по реке (соль из Тироля, зерно из Ломбардии); ему заказывала древесные стволы Венеция — для укрепления лагуны сваями — и вся Далмация — для строительства кораблей. Жители Вероны также зависели от Кастельбарко не только в вопросах поставок древесины, но и в торговых, и даже в оборонных.
Кольцом, связавшим Гонзага и Скалигеров в роковом союзе 1328 года, был Гульельмо ди Кастельбарко-младший, в течение десяти лет бывший мужем Томмазины, дочери нашего Альвизе. На этот брак надеялись давно: Джоване жил в замке Авио, по другую сторону Монте Бальдо, узнаваемом по широкой равнине, где на лугах рек Минчо, Ольо и По паслись стада богатых владельцев скота, и туда же — и надо полагать, тогда же — мантуанские семьи выводили табуны своих лучших лошадей на горные пастбища. Вероятно, благодаря общим пастбищам, этому месту встреч, за спиной Пассерино родился сговор между главами двух семейств, Скалигеров и Гонзага. Они планировали свергнуть тиранию Бонакольси изнутри, обманом, воспользовавшись народным недовольством и отлучением от Церкви после поражения в Бассе, и отдать Мантую Кангранде. Для этого Альвизе попросил людей и средства. Кангранде согласился и выделил для этого предприятия более 1000 солдат — 800 пеших и 300 всадников. Город планировалось захватить в середине августа, в праздничный день, на рассвете, пока жара не раскалила доспехи. До решающего выступления оставалось две недели.
Тайком ночью в лес Мармироло, тот самый, по которому Ромео по совершенно другому поводу проскачет в трагедии Шекспира, из Вероны с оружием, спрятанным под деревенской одеждой, стекались передовые отряды. И на рассвете 1 августа под командованием старшего сына — Гвидо да Гонзага они группами проникли в город через мост Понте деи Мулини, охрана которого была заранее подкуплена. Там они затаились в квартале Сан-Леонардо, возможно, надеясь на покровительство этого святого.
Через две недели в городе мирно прошел популярный праздник Успения, на который каждый год съезжались люди из соседних графств. По завершении праздника настал черед мессера Альвизе, который во главе отряда из своих основных сил ворвался на улицы города, еще не отошедшего от праздничного веселья. Тут же появились давно уже скрывавшиеся в городе солдаты, возглавляемые сыновьями Альвизе. Они скакали из одного квартала города в другой с криками: «Да здравствует народ Мантуи!» и «Да здравствует Гонзага, смерть Пассерино!».
Это был сигнал: в мгновение ока на площади Аренго раздался такой звон оружия, что из крепости Старого города на коне галопом выскочил безоружный Пассерино, намереваясь выяснить причину криков и звона мечей. Один из заговорщиков, Альберто да Савиола, ударил его рапирой в бок. Пассерино пошатнулся, но удержался на коне, который помчал его обратно во дворец. Но тяжелые железные ворота уже закрывались — не успев проскочить в них, деспот ударился головой о портал и рухнул на землю. Этот портал можно видеть и сегодня. Согласно рассказам мифотворцев разных поколений, примерно так закончилось правление в Мантуе семьи Бонакольси.
С того вторника, 16 августа 1328 года, ворота в Старый город всегда оставались открытыми, чтобы новые властители не кончили так же ужасно, как их предшественник. Они сразу же триумфально вступили во владение городом, по крайней мере, так полтора века спустя рассказывает об этом историк и писатель Платина, который явно по заказу двора Гонзага в своих сочинениях приукрашивал их деяния. Отлучение от Церкви действительно влекло за собой конфискацию имущества, так что на этот раз все было сделано по уму и закону. Таким образом Альвизе, который в то время жил с семьей в родовых дворцах своей матери в квартале мясных лавок Беккари в Новом городе, стал владельцем аристократического квартала, занимавшего почти весь остров Старого города. Возможно, это было его тайное стремление подражать королю Франции Людовико Святому, который построил для себя в Париже великолепный укрепленный дворец на острове посреди Сены.
Начиная со следующего года на улицы города будет возвращено утреннее палио, чтобы прославлять новую династию и резвость ее лошадей в глазах местных жителей и иностранцев и продемонстрировать превосходство по сравнению с прежним муниципальным палио в честь святого Петра, которое проводилось на острове
Смерть противника ритуально предрешала судьбу тех, кто мог отомстить за него и предъявить права на наследство. Как вы помните, семья Бонакольси владела равнинными землями по другую сторону реки Минчо, и прямо посреди них, на дороге в Падую, возвышался замок Кастелларо, сегодня Кастель д’Арио. На протяжении многих поколений Бонакольси владели этим замком вместе с огромной территорией, полученной от епископа далекого Тренто, в свою очередь получившего ее от империи (поэтому жители Тренто называли его Кастелларо Мантовано, а жители Мантуи — Трентино). Здесь, на свободной земле, расположенной между границами Мантуи и Вероны, в высокой башне содержались самые нелюбимые горожанами осужденные. Здесь в трагическом 1321 году (который лишил родину благословенного Альберто да Гонзага, а мир — божественного Данте Алигьери) Пассерино заключил в тюрьму и оставил умирать голодной смертью мессера Франческино Пико, правителя Мирандолы, и двух его сыновей. Этого человека обвиняли в том, что он правил с одобрения горожан Моденой, после того как Бонакольси потеряли над ней власть, и обвинители не приняли во внимание тот факт, что ради сохранения мира в городе Пико вернул его тем же Бонакольси. Как гласит легенда, заключенные, лишенные пищи и даже солнечного света, в конце концов попросту съели друг друга.
Аньезе, дочь и сестра несчастных, была женой Гвидо да Гонзага, первенца Альвизе, так что дети, родившиеся позже у этой пары, были общими внуками двух глав семьи. Полагая, что это будет справедливо, победители уготовили такую же страшную судьбу для законных детей Пассерино и внебрачных детей его брата Боттироне, захваченных в их дворце в тот исторический день. В Chronicon Regiense («Региональная хроника» — лат.), составленной десятилетия спустя аббатом Пьетро делла Газзата, указывается, что юный Франческо Бонакольси за дерзость, с какой он посмел оскорбить когда‑то Анну Довара, был распят на кресте, оскопленный, с собственными гениталиями во рту. Выместив на нем свою ярость, Гонзага, будучи рыцарями, все же сжалились над вдовой тирана, Алисой д’Эсте, и отправили ее в родную Феррару, где она через год умерла от разрыва сердца.
Легенда не убедила историков, по своей природе не склонных доверять подобным источникам. Более пяти веков спустя, в августе 1851 года (Мантуя тогда была австрийской колонией), городской протоиерей, исследователь ботаники и истории, занимаясь по просьбе горожан решением проблемы сохранения зимнего льда в летний период, задумал построить ледник в подвалах полуразрушенного замка, и под самой высокой башней — Башней Голода, как сегодня называется самая старая из башен — он обнаружил большую комнату без окон, с бочкообразным сводом. При расчистке комнаты священник откопал не менее семи мужских скелетов, с кандалами в виде змеи, кусающей свой собственный хвост, и гвоздями для пыток, что соответствовало описанию персонажей легенды (Пико и Бонакольси). Уже после великолепия нашего неполного Рисорджименто, в 1915 году, в начале Великой войны, найденные останки были помещены в Герцогский дворец, наконец‑то открытый для публики. Но эта история, как и все истории семьи Гонзага, не лишена странных поворотов: вскоре после этого бедные останки таинственно исчезли, оставив без удовлетворения любопытство потомков.
Не удовлетворившись местью, шестидесятилетний Альвизе, жаждущий полной победы, пожелал оставить тело своего противника, провозглашенного еретиком, в качестве вечного напоминания, как трофей, видимый каждому, кто окажется в завоеванном им дворце. И эта легенда, скептически встреченная современными историками, спустя более шести столетий нашла подтверждение при прочтении древнего дневника. Через 300 с лишним лет после этого эпизода (то есть после того, как династия Гонзага добилась заслуженного почета в мире) путешественник и архитектор эпохи барокко Йозеф Фурттенбах, известный далеко за пределами своего Ульма, прекрасного торгового города на Дунае, сообщает, что видел мумию, высохшую и затвердевшую, которая находилась в самом сердце дворца, в Галерее метаморфоз, своеобразном музее, в котором, согласно вкусу того времени, хранились самые разнообразные реликвии и диковины природного и человеческого мира. Он видел мумию полуобнаженной, с раной на голове и с рассеченным боком. Мумия находилась на спине чучела огромного неизвестного тогда зверя, возможно, гиппопотама (по мнению антрополога Аттилио Занка), символизирующего неконтролируемую грубую силу тирана. Традиция подобного рода связана с пророчеством о том, что, пока трофей будет храниться в доме, династия Гонзага будет оставаться в седле. Похоже, так все и произошло в действительности.
Наступил 1328 год. Кровавая битва закончена, тирания искоренена, литургия совершена. Всего через десять дней после захвата власти, в пятницу 26 августа, — как записал в своем до сих пор не опубликованном дневнике семейное предание Джованни Мамбрини, который три века спустя стал свидетелем падения Дома и его последующего разграбления ландскнехтами, — несмотря на летнюю жару, в тяжелых доспехах, поверх которых спускались до земли белая мантия и накидка с желтыми и черными полосами герба Гонзага, Альвизе был избран капитаном города (с немыслимым жалованьем не менее 4000 лир в год). После чего, приняв из рук массария коммуны (высшего гражданского должностного лица, отвечающего за государственные доходы) сира Лоренцо Донесмонди жезл Капитана народа, Альвизе под аплодисменты ликующей толпы с сопровождающими его представителями власти отправился из здания муниципалитета в Старый город. Здесь, в древнем романском соборе, возвышающемся над крошечной площадью, у главного алтаря он получил благословение епископа, доминиканского монаха Якопо Бенфатти, прелата, который, находясь в авиньонской ссылке, позже сумеет доказать, что может управлять измученной епархией.
Инвеститура, найденная в первом конверте архива Гонзага (вернее, ее более поздняя копия), наделяла Альвизе для всеобщего блага и процветания широчайшими правами казнить и миловать. Отныне он, ни перед кем не отчитываясь, охраняет всё, управляет всем и по собственному желанию отчуждает всё, что находится в компетенции муниципалитета. Он также вершит правосудие: может изгнать, оправдать и осудить любого человека, и только он может назначать судей, взимать штрафы и конфисковывать имущество преступников. И, что вполне логично, он может выбирать министров и советников по своему усмотрению, причем советоваться с ними он вовсе не обязан. Опять же во имя всеобщего блага он отныне может даже назначить себе преемника (например, одного из своих сыновей) — тираны прошлого до такой привилегии не додумались.
Как мы видели, во времена правления Бонакольси не было никакого различия между коммуной и теми, кто ею управлял. До сих пор не были исключением и Гонзага, которые жили среди своего народа, в укрепленных дворцах в Новом городе, за Палаццо делла Раджоне. Теперь они оказались фактически возведенными на престол. В одной только долине По и только за последние несколько лет нечто подобное произошло с Малатеста в Римини, Каррара в Падуе, Беккариа в Павии, Орделаффи в Форли; за ними вскоре последуют и Пеполи Болонье (город, который после насмешек Пассерино наконец начал возводить прочные стены).
Сразу же после вступления в должность уже изрядно поседевший патриарх распределил обязанности между тремя своими сыновьями: Гвидо, которому еще не исполнилось сорока лет, Филиппино и, наконец, Фельтрино, почти двадцати четырех лет. Первый был призван стать его преемником; второй получил командование мантуанской армией; третий планировал общественные работы, включая оборонительные, и руководил ими. Так родилось коллегиальное правление, обычное для ломбардской традиции, которая, возможно, никогда не угасала и которой предстоит сохраняться в династии Гонзага на протяжении десятилетий.
Тем не менее разрыв между поколениями был нагляден: отец, человек XIII века, все еще носил длинную патриархальную бороду, типичную для северных народов и по-прежнему модную среди мудрых старцев, и предпочитал жить в здании с башней, в то время самым высоким строением в Мантуе (сейчас эта башня известна как Габбия, то есть клетка); его сыновья жили семьями в палаццо напротив, которое унаследовали их преемники, и оно до сих пор известно нам как Капитанский дворец.
