« … решающую роль в изучении автографа сыграли пушкинисты, и в первую очередь Татьяна Григорьевна Цявловская — один из лучших знатоков рукописного наследия Пушкина. Она подтвердила, что записи и рисунки сделаны поэтом. Признак руку Пушкина и выдающийся пушкиновед Сергей Михайлович Бонди»
Пресловутые томики «Ивангое» с «автографами Пушкина», прославившие Антонина Аркадьевича и, в конечном счете, поставившие под вопрос репутацию некоторых известных пушкинистов, текстуально наиболее обеспеченная мистификация Раменского. Этому способствовала как интенсивная публикация и републикация сообщений о находке, так и последовавшая много лет спустя основательная критика, прежде всего, со стороны Т.И. Краснобородько . После ее работы кажется странным, что убеленные сединами и опытом специалисты так легко повелись на манипуляции нашего героя. Попробуем разобраться в тексте и контексте.
Сообщение о находке «новых автографов Пушкина» впервые было сделано Н.А. Дилигенской в декабре 1962 г., пушкинисты получили возможность с ними ознакомиться за несколько месяцев до этого, после того, как были произведены фотографирование, расчистка и реставрация листов с автографами в Институте марксизма-ленинизма (ИМЛ) сотрудниками фотолаборатории и лаборатории реставрации М. Я. Лебедевой и Н. Ф. Анисимовой. Ясно, что находка была представлена не просто от имени «ветерана и инвалида», а от представителя двухсотлетней учительской династии Раменских, только что подарившего партийному съезду первую программу партии с автографами В.И. Ленина. В России да и не только в России человек с регалиями всегда производит большее впечатление, чем человек без таковых. Кроме того, находку представила Дилигенская, состоявшая (судя по письмам) в личных доверительных отношениях с Т.Г. Цявловской.
Нет оснований сомневаться, что потрепанная книжка вызвала неподдельный интерес и энтузиазм. Сама Дилигенская в письме к Цявловской позже вспоминала об этом так: «Я снова пережила все радостные волнения тех «безумных» дней. И особенно вспомнила, как Вы мне позвонили вечером (в день, когда я Вам первый раз показала автографы и сказали: «Бонди говорит, что это Пушкин!»). Теперь все это прошло, но всегда ”будет мило”». Видимо восторг Дилигенской разделяли на тот момент и Цявловская с Бонди.
Из этой приватной фразы Дилигенской следуют два вывода: 1) хотя дальнейшая судьба автографов на «Ивангое» связана в основном с Цявловской, первоначальным вывод об аутентичности записей почерку Пушкина сделал почтенный и авторитетный С.М. Бонди, 2) этот вывод был сделан скоропалительно, по первому впечатлению, вряд ли между оценкой Бонди и получением им книги прошло более нескольких часов. Полагаю, что Бонди ставил только вопрос «почему этот почерк может быть почерком Пушкина?», а обратную задачу – «почему этот почерк может не быть почерком Пушкина?» вовсе не решал, она не представлялась ему актуальной. Опытный специалист по чтению рукописей Пушкина, знаток нюансов его почерка, Бонди не рассматривал возможность сознательной имитации почерка поэта. Как установила позже Краснобородько, практически все тексты «автографов» взяты из одной конкретной публикации , очевидно известной Бонди, странно было бы, если бы ученый их «не узнал», с учетом того, что всем им искусственно был придан «неказистый» и малочитабельный характер, сохранявшийся даже на фото. Бонди сумел прочитать зачеркнутое «декабристское» четверостишие из «Евгения Онегина» и это, видимо, решило дело. Цявловская приняла оценку Бонди, ее собственное впечатление было таким же, кроме того, соблазняла возможность выявить новые факты творческой биографии Пушкина, следовавшие из содержания «автографов».
Но когда улеглись ажиотаж и эмоции, томики книги поступили в ПушДом вместе с фотоматериалами из лаборатории ИМЛ ...
