Дмитрий Быков + Сергей Соловьёв + Сергей Синяков // «Вечерний клуб», 11 января 2002 года
Империя наносит ответный удар?Разговорами о наступлении имперского стиля, о скором торжестве реакции и о противостоянии Путина и демократов достали окончательно. Давайте вместе разбираться, что это за имперский стиль и какие противостояния нам светят в ближайшее время.
Начнём с того, что девяностые годы вовсе не были эпохой разнузданной свободы, как нам пытаются внушить сейчас. За пресловутую свободу слова журналиста держали, как за яйца. На тебе свободу, а в обмен молчи о том, что мы творим. А ещё лучше — не молчи, одобряй. Может, в Москве 1998 года была свобода? Или в титовской Самаре? Или в аяцковском Саратове? Я вас умоляю! Это в некоторых СМИ было подобие свободы, выражавшееся в основном в отождествлении олигарха Гусинского со всем живым и прогрессивным.
А люди, привыкшие писать о том, что их действительно волнует (имею в виду отнюдь не одного себя, беспрерывно судившегося в эти годы), чувствовали на себе все прелести либерально-демократической цензуры. И была она куда страшнее застойной: за малейшее несогласие вас объявляли сталинистом. И производили вас в ничтожества и завистники отнюдь не от имени КПСС, которая и сама сознавала свою одиозность, а от имени Абсолютной Истины, которую вообще-то постмодертнисты должны как раз ставить под сомнение. Но, как метко заметил один англичанин, свободолюбцы разрешают бытовать любому мнению, кроме верного: только правда им ненавистна.
Теперь об имперском стиле: якобы его насаждает Путин… Экая чушь, прости Господи! Посмотрите фильм Зельдовича по сценарию Сорокина «Москва», и вы увидите нормальную попытку насадить имперский стиль на новорусском материале. Сорокин вообще привык питаться мертвечиной, ему подавай чужой законченный и сложившийся стиль, а уж он его попробует деконструировать, как сумеет. Ничего страшного, иногда даже приятно. Но в «Москве» этому древоточцу была предложена труха, а пилить опилки — занятие бесперспективное. Новая стильная Москва не образует настоящего монолита, не на чём строить Большой Стиль, потому что всё за бабки. Однако попытка создания новой имперскости исходит как раз не от Путина, а от нуворишей девяностых годов, от незаконных детей нашей беззаконной свободы. Это они своими джипами и крайслерами, ампирными зданиями и вампирными замашками пытались выстроить новое величие, и вкусы у них были самые консервативные. Не вышло.
Имперский стиль — это «Москва-сити» и перенос мостов, празднества ко Дню милиции и Розенбаум, казачьи круги и Большой Кремлёвский дворец в исполнении Бородина. Имперский стиль — это Кобзон и Таранцев, Шилов и Никас Сафронов, гимны заводов и приисков, сочинённые голодными творцами по заказу обожравшихся новых собственников. Путинский стиль — несколько иной, если мне не изменяет вкус; и пока он лучше. Это стиль суховатый, деловитый и обходящийся без помпы. Начнётся помпа — посмотрим. Но что-то мне подсказывает: реставрация империи не входит в число путинских ближайших задач.
А теперь — не будем прятаться от очевидного и признаемся: в общественной жизни наступила пауза, завис, застой. Сам термин «застой» применительно к социальной ситуации семидесятых придумал Леонид Зорин, о чём, наверное, он и сам не догадывается. У него в пьесе «Царская охота» (первый вариант назывался «Самозванцы») Екатерина говорит: «Великой державе застой опаснее поражения».
Я как-то в недоумении Зорина спросил: вы что, правда тогда именно это имели в виду? Да что вы, сказал Зорин, я писал пьесу о любви. О том, что женщине надо лежать в объятиях мужчины, и наоборот. Это я потом понял, за что её так долго не пускали на сцену.
Правильный автор. Так и надо. Главное должно проговариваться в скобках и между строк.
А вот насколько права у него Екатерина, я не знаю. Застой опаснее поражения? Очень может быть, но это верно для созидающихся, молодых, пассионарных империй, прости меня Господи за псевдонаучный гумилёвский термин. А наша империя переживает период упадка. Мы этот упадок попробовали в трёх вариантах: лихорадочное противодействие энтропии, истерическое созидание с могучим допингом в виде репрессий (Сталин), сонная одурь при подспудной попытке тихо переродиться в небольшую державу нового образца (Брежнев) и бурный, интенсивный развал с пиршеством мародёров и разрушением науки, культуры, морали (Ельцин).
Лично мне первый и третий варианты не нравятся категорически. Не думаю, что Путин выбрал второй самостоятельно — скорее всего, сработала логика исторического развития, и у него хватило ума этой логике не противоречить.
Возвращается не имперская, а скорее застойная стилистика, и ведь именно застой сформировал не только наших нынешних вождей, бывших комсомольцев, ныне бизнесменов с двойной моралью,— но и прекрасную интеллигенцию семидесятых годов, которая читала себе «Живаго» и «Литературку», а на комсомольцев клала с большим прибором.
Потом её выбили, но этот класс возрождается быстро. Коммерция ему не удалась, в преступники таких не брали,— значит, останемся по-прежнему свидетелями и посильными летописцами гибели Российской империи. А что из этого получится — поглядим, если доживём.
Небольшой постскриптум. Тут в программе «Итоги» Евгений Киселёв озвучил информацию о том, что некий крупный деятель ельцинского клана в некоем клубе собрал некую пресс-конференцию и объявил, что Семья Путиным недовольна и собирается его резко критиковать по поводу зажима демократии. Очень конкретно, как всегда,— и, главное, содержательно.
Допустим, что это правда. Ничего против не имею. Возникает естественный вопрос: стоит ли последовательному демократу поддерживать Семью в этом благородном начинании?
Не знаю, такой ли уж я последовательный демократ. Но поддерживать кого бы то ни было в благородном деле резкой критики кого-либо по чьей бы то ни было указке я не буду уже никогда. Если мне захочется резко критиковать Путина в связи с зажимом демократических свобод — я, во-первых, буду делать это по факту, а во-вторых, без команды.
Как при застое. Когда по крайней мере одно понятие было по-настоящему имперским: требовательность к себе. Демократия у нас превращается в попустительство. Но по отношению к себе я был и буду имперцем, не разрешающим себе ни малейшего послабления.
Если каждый поговорит с собой в таком тоне, у нас, глядишь, и получится пристойный переход к новой формации вместо многолетнего гниения на глазах у потрясённой планеты.
Начнём с того, что девяностые годы вовсе не были эпохой разнузданной свободы, как нам пытаются внушить сейчас. За пресловутую свободу слова журналиста держали, как за яйца. На тебе свободу, а в обмен молчи о том, что мы творим. А ещё лучше — не молчи, одобряй. Может, в Москве 1998 года была свобода? Или в титовской Самаре? Или в аяцковском Саратове? Я вас умоляю! Это в некоторых СМИ было подобие свободы, выражавшееся в основном в отождествлении олигарха Гусинского со всем живым и прогрессивным.
А люди, привыкшие писать о том, что их действительно волнует (имею в виду отнюдь не одного себя, беспрерывно судившегося в эти годы), чувствовали на себе все прелести либерально-демократической цензуры. И была она куда страшнее застойной: за малейшее несогласие вас объявляли сталинистом. И производили вас в ничтожества и завистники отнюдь не от имени КПСС, которая и сама сознавала свою одиозность, а от имени Абсолютной Истины, которую вообще-то постмодертнисты должны как раз ставить под сомнение. Но, как метко заметил один англичанин, свободолюбцы разрешают бытовать любому мнению, кроме верного: только правда им ненавистна.
Теперь об имперском стиле: якобы его насаждает Путин… Экая чушь, прости Господи! Посмотрите фильм Зельдовича по сценарию Сорокина «Москва», и вы увидите нормальную попытку насадить имперский стиль на новорусском материале. Сорокин вообще привык питаться мертвечиной, ему подавай чужой законченный и сложившийся стиль, а уж он его попробует деконструировать, как сумеет. Ничего страшного, иногда даже приятно. Но в «Москве» этому древоточцу была предложена труха, а пилить опилки — занятие бесперспективное. Новая стильная Москва не образует настоящего монолита, не на чём строить Большой Стиль, потому что всё за бабки. Однако попытка создания новой имперскости исходит как раз не от Путина, а от нуворишей девяностых годов, от незаконных детей нашей беззаконной свободы. Это они своими джипами и крайслерами, ампирными зданиями и вампирными замашками пытались выстроить новое величие, и вкусы у них были самые консервативные. Не вышло.
Имперский стиль — это «Москва-сити» и перенос мостов, празднества ко Дню милиции и Розенбаум, казачьи круги и Большой Кремлёвский дворец в исполнении Бородина. Имперский стиль — это Кобзон и Таранцев, Шилов и Никас Сафронов, гимны заводов и приисков, сочинённые голодными творцами по заказу обожравшихся новых собственников. Путинский стиль — несколько иной, если мне не изменяет вкус; и пока он лучше. Это стиль суховатый, деловитый и обходящийся без помпы. Начнётся помпа — посмотрим. Но что-то мне подсказывает: реставрация империи не входит в число путинских ближайших задач.
А теперь — не будем прятаться от очевидного и признаемся: в общественной жизни наступила пауза, завис, застой. Сам термин «застой» применительно к социальной ситуации семидесятых придумал Леонид Зорин, о чём, наверное, он и сам не догадывается. У него в пьесе «Царская охота» (первый вариант назывался «Самозванцы») Екатерина говорит: «Великой державе застой опаснее поражения».
Я как-то в недоумении Зорина спросил: вы что, правда тогда именно это имели в виду? Да что вы, сказал Зорин, я писал пьесу о любви. О том, что женщине надо лежать в объятиях мужчины, и наоборот. Это я потом понял, за что её так долго не пускали на сцену.
Правильный автор. Так и надо. Главное должно проговариваться в скобках и между строк.
А вот насколько права у него Екатерина, я не знаю. Застой опаснее поражения? Очень может быть, но это верно для созидающихся, молодых, пассионарных империй, прости меня Господи за псевдонаучный гумилёвский термин. А наша империя переживает период упадка. Мы этот упадок попробовали в трёх вариантах: лихорадочное противодействие энтропии, истерическое созидание с могучим допингом в виде репрессий (Сталин), сонная одурь при подспудной попытке тихо переродиться в небольшую державу нового образца (Брежнев) и бурный, интенсивный развал с пиршеством мародёров и разрушением науки, культуры, морали (Ельцин).
Лично мне первый и третий варианты не нравятся категорически. Не думаю, что Путин выбрал второй самостоятельно — скорее всего, сработала логика исторического развития, и у него хватило ума этой логике не противоречить.
Возвращается не имперская, а скорее застойная стилистика, и ведь именно застой сформировал не только наших нынешних вождей, бывших комсомольцев, ныне бизнесменов с двойной моралью,— но и прекрасную интеллигенцию семидесятых годов, которая читала себе «Живаго» и «Литературку», а на комсомольцев клала с большим прибором.
Потом её выбили, но этот класс возрождается быстро. Коммерция ему не удалась, в преступники таких не брали,— значит, останемся по-прежнему свидетелями и посильными летописцами гибели Российской империи. А что из этого получится — поглядим, если доживём.
Небольшой постскриптум. Тут в программе «Итоги» Евгений Киселёв озвучил информацию о том, что некий крупный деятель ельцинского клана в некоем клубе собрал некую пресс-конференцию и объявил, что Семья Путиным недовольна и собирается его резко критиковать по поводу зажима демократии. Очень конкретно, как всегда,— и, главное, содержательно.
Допустим, что это правда. Ничего против не имею. Возникает естественный вопрос: стоит ли последовательному демократу поддерживать Семью в этом благородном начинании?
Не знаю, такой ли уж я последовательный демократ. Но поддерживать кого бы то ни было в благородном деле резкой критики кого-либо по чьей бы то ни было указке я не буду уже никогда. Если мне захочется резко критиковать Путина в связи с зажимом демократических свобод — я, во-первых, буду делать это по факту, а во-вторых, без команды.
Как при застое. Когда по крайней мере одно понятие было по-настоящему имперским: требовательность к себе. Демократия у нас превращается в попустительство. Но по отношению к себе я был и буду имперцем, не разрешающим себе ни малейшего послабления.
Если каждый поговорит с собой в таком тоне, у нас, глядишь, и получится пристойный переход к новой формации вместо многолетнего гниения на глазах у потрясённой планеты.
ВВП и живопись
Президент чурается своих художественных портретов. И, в отличие от горбачевской и ельцинской, иконография Путина ещё не сложилась. До сих пор памятен скандал с программой «Куклы», когда её создателям «мягко» намекнули, что кукла Путина никому не нравится.
В крупных книжных магазинах давно продаются портреты ВВП для чиновничьих кабинетов. На голубом фоне изображён отдалённый призрак президента. Но самого Владимира Владимировича больше привлекает киноряд — здесь он может раскрыть многообразие своей натуры.
Художники тоже пытались сделать это, но пока ни у одного не вышло. Проныра Никас Сафронов написал с фотографии портрет Путина в кремлёвском кабинете и даже пытался подарить его запечатлённому лицу. Не получилось. Вот уже второй месяц Зураб Церетели безуспешно хочет заставить ВВ попозировать для скульптурного памятника. По мнению Церетели, Путин очень фактурен. Здесь с главным академиком можно поспорить.
Как сам президент, так и его представители редко бывают на выставках. Но одно путинское посещение до сих пор всплывает в памяти кураторов. Именно он открывал экспозицию в нью-йоркском Музее Гуггенхайма «Амазонки русского авангарда». Это была, конечно, политическая акция — у музея Гугенхайма большие совместные проекты с Эрмитажем. Но и оборотной стороны отрицать нельзя: президент подтвердил валютную ценность русского авангарда и сделал реверанс в сторону женщин-художниц. Будущим иконописцам президентского лика стоит порекомендовать абстрактные композиции с преобладанием трёх цветов под разными концептуальными названиями.
Президент чурается своих художественных портретов. И, в отличие от горбачевской и ельцинской, иконография Путина ещё не сложилась. До сих пор памятен скандал с программой «Куклы», когда её создателям «мягко» намекнули, что кукла Путина никому не нравится.
В крупных книжных магазинах давно продаются портреты ВВП для чиновничьих кабинетов. На голубом фоне изображён отдалённый призрак президента. Но самого Владимира Владимировича больше привлекает киноряд — здесь он может раскрыть многообразие своей натуры.
Художники тоже пытались сделать это, но пока ни у одного не вышло. Проныра Никас Сафронов написал с фотографии портрет Путина в кремлёвском кабинете и даже пытался подарить его запечатлённому лицу. Не получилось. Вот уже второй месяц Зураб Церетели безуспешно хочет заставить ВВ попозировать для скульптурного памятника. По мнению Церетели, Путин очень фактурен. Здесь с главным академиком можно поспорить.
Как сам президент, так и его представители редко бывают на выставках. Но одно путинское посещение до сих пор всплывает в памяти кураторов. Именно он открывал экспозицию в нью-йоркском Музее Гуггенхайма «Амазонки русского авангарда». Это была, конечно, политическая акция — у музея Гугенхайма большие совместные проекты с Эрмитажем. Но и оборотной стороны отрицать нельзя: президент подтвердил валютную ценность русского авангарда и сделал реверанс в сторону женщин-художниц. Будущим иконописцам президентского лика стоит порекомендовать абстрактные композиции с преобладанием трёх цветов под разными концептуальными названиями.
ВВП и телевидение
Никогда ещё на наших телеэкранах не было так мало художественных фильмов и так много сериалов. Можете рассмеяться в лицо тому, кто скажет вам, будто мыльный пик приходился на середину 90-х, когда блистали «Дикая роза», «Просто Мария» и «Богатые тоже плачут». По сравнению с эпохой позднего Ельцина эпоха среднего Путина выдаёт народу телемыло по крайней мере в четыре (!) раза больше, причём основной прирост составляют именно отечественные сериалы. Если оставить в покое невинные «Простые истины» и «Московские окна», подавляющее большинство сегодняшних мыльных опер имеет явный криминальный привкус, причём обычная фабула противостояния «милиция — преступники» с успехом заменена на «работники силовых ведомств и их окружение».
Телегерой (равно как и киногерой) нашего времени — это «сотрудник». Он может быть просто ментом, как в «Убойной силе», «Улицах разбитых фонарей» или «Гражданине начальнике». Может быть следователем-интеллектуалом с особыми полномочиями, как в «Каменской», «Тайнах следствия» или «Крутых». Может иметь смежную профессию — таможенник в «Кобре» или налоговик в «Маросейке». Осталось снять несколько сериалов про работников ФСБ, ФСК, ГРУ — и список будет довершён. Это притом, что и в таких супербоевиках, как «День рождения Буржуя» и «Семейные тайны», несмотря на разветвлённость сюжета, всегда найдётся место работнику спецслужб, и очень почётное место.
Новый герой — персонаж сугубо положительный, хотя ничто человеческое ему не чуждо (бытовые аспекты показаны с особой тщательностью). А самое интересное то, что он ненавязчиво, но бесповоротно вытеснил экшн-героев прошлых лет — военных. Такие рудименты, как слесарь Гоша, мстящий мафиозникам, инвалид-афганец или человек с аккордеоном, забыты как досадное недоразумение. Станет ли милицейское кино безапелляционно имперским, пока непонятно, но всё, похоже, идёт к тому.
Никогда ещё на наших телеэкранах не было так мало художественных фильмов и так много сериалов. Можете рассмеяться в лицо тому, кто скажет вам, будто мыльный пик приходился на середину 90-х, когда блистали «Дикая роза», «Просто Мария» и «Богатые тоже плачут». По сравнению с эпохой позднего Ельцина эпоха среднего Путина выдаёт народу телемыло по крайней мере в четыре (!) раза больше, причём основной прирост составляют именно отечественные сериалы. Если оставить в покое невинные «Простые истины» и «Московские окна», подавляющее большинство сегодняшних мыльных опер имеет явный криминальный привкус, причём обычная фабула противостояния «милиция — преступники» с успехом заменена на «работники силовых ведомств и их окружение».
Телегерой (равно как и киногерой) нашего времени — это «сотрудник». Он может быть просто ментом, как в «Убойной силе», «Улицах разбитых фонарей» или «Гражданине начальнике». Может быть следователем-интеллектуалом с особыми полномочиями, как в «Каменской», «Тайнах следствия» или «Крутых». Может иметь смежную профессию — таможенник в «Кобре» или налоговик в «Маросейке». Осталось снять несколько сериалов про работников ФСБ, ФСК, ГРУ — и список будет довершён. Это притом, что и в таких супербоевиках, как «День рождения Буржуя» и «Семейные тайны», несмотря на разветвлённость сюжета, всегда найдётся место работнику спецслужб, и очень почётное место.
Новый герой — персонаж сугубо положительный, хотя ничто человеческое ему не чуждо (бытовые аспекты показаны с особой тщательностью). А самое интересное то, что он ненавязчиво, но бесповоротно вытеснил экшн-героев прошлых лет — военных. Такие рудименты, как слесарь Гоша, мстящий мафиозникам, инвалид-афганец или человек с аккордеоном, забыты как досадное недоразумение. Станет ли милицейское кино безапелляционно имперским, пока непонятно, но всё, похоже, идёт к тому.
ВВП и архитектура
Широко известно одно высказывание президента Путина об архитектуре. Правда, касается оно совсем не зодчества. «Это нанесло бы непоправимый ущерб международной архитектуре»,— произнёс Владимир Владимирович по поводу одностороннего разоружения России. Сравнение родилось, когда Путин излагал свой взгляд на внешнюю политику. По его мнению, нужно стремиться на Запад и вместе с тем подкреплять себя с Востока.
Больше слово «архитектура» в речи президента так откровенно не мелькало. Зато эту фразу можно перенести на всю архитектурную политику путинского кабинета. Он именно укрепляет, восстанавливает, доделывает и «подводит крепкие основания». Новая администрация ещё не проявила себя громкими стройками. Ей, наоборот, пришлось расхлёбывать ельцинский скандал с Кремлёвским дворцом.
Пока всё, что связано с Путиным в архитектуре,— это реставрация. При нём закончили ремонтировать стены Кремля и попутно перевели все кремлёвские памятники в ведение президентской администрации, назначив директором молодую Елену Гагарину. Президент самолично поддержал программу по восстановлению памятников Петербурга.
Вообще Петербург — идеальный образ путинской архитектуры. Купеческая Москва с башенками ему не подходит. На этой почве питерский губернатор Яковлев разродился совершенно сумасшедшим проектом по перенесению Думы в северную столицу. Народу даже демонстрировались какие-то планы с колоннами и арками. Но потом всё быстро свернули.
Путинской компании нравится не московское узорочье, а немецкий дворцовый стиль, времён Екатерины II, например. В президентском совете по искусству значится большой знаток этого стиля — Дмитрий Олегович Швидковский. Академик Академии художеств, Дмитрий Олегович — правая рука Церетели в новых проектах. Швидковского, например, считают негласным директором Музея современного искусства. И одновременно он большой спец по архитектуре петербургских дворцов и усадеб.
Короче говоря, если и будет какой-то имперский стиль в архитектуре, то это будет не нечто национально-царедворское с кокошниками, балясинами и высокими башнями, а что-нибудь космополитичное и европейское. Вроде итальянского палаццо. Как знаменитое здание на Лубянской площади.
Широко известно одно высказывание президента Путина об архитектуре. Правда, касается оно совсем не зодчества. «Это нанесло бы непоправимый ущерб международной архитектуре»,— произнёс Владимир Владимирович по поводу одностороннего разоружения России. Сравнение родилось, когда Путин излагал свой взгляд на внешнюю политику. По его мнению, нужно стремиться на Запад и вместе с тем подкреплять себя с Востока.
Больше слово «архитектура» в речи президента так откровенно не мелькало. Зато эту фразу можно перенести на всю архитектурную политику путинского кабинета. Он именно укрепляет, восстанавливает, доделывает и «подводит крепкие основания». Новая администрация ещё не проявила себя громкими стройками. Ей, наоборот, пришлось расхлёбывать ельцинский скандал с Кремлёвским дворцом.
Пока всё, что связано с Путиным в архитектуре,— это реставрация. При нём закончили ремонтировать стены Кремля и попутно перевели все кремлёвские памятники в ведение президентской администрации, назначив директором молодую Елену Гагарину. Президент самолично поддержал программу по восстановлению памятников Петербурга.
Вообще Петербург — идеальный образ путинской архитектуры. Купеческая Москва с башенками ему не подходит. На этой почве питерский губернатор Яковлев разродился совершенно сумасшедшим проектом по перенесению Думы в северную столицу. Народу даже демонстрировались какие-то планы с колоннами и арками. Но потом всё быстро свернули.
Путинской компании нравится не московское узорочье, а немецкий дворцовый стиль, времён Екатерины II, например. В президентском совете по искусству значится большой знаток этого стиля — Дмитрий Олегович Швидковский. Академик Академии художеств, Дмитрий Олегович — правая рука Церетели в новых проектах. Швидковского, например, считают негласным директором Музея современного искусства. И одновременно он большой спец по архитектуре петербургских дворцов и усадеб.
Короче говоря, если и будет какой-то имперский стиль в архитектуре, то это будет не нечто национально-царедворское с кокошниками, балясинами и высокими башнями, а что-нибудь космополитичное и европейское. Вроде итальянского палаццо. Как знаменитое здание на Лубянской площади.
ВВП и музыка
Куда свернёт музыка? На крупных торжествах, урывочками транслируемых по ТВ, видно, что президент многих музыкантов знает в лицо. Но появление Путина в Большом зале консерватории на юбилее квартета имени Бородина произвело шок: оно свидетельствовало скорее о неактуальных вкусах выпендрившегося советчика, чем о тонкости вкуса президента. Почему не на юбилее державницы Архиповой, тем более, что она его отмечала два года подряд? И не на 50-летии филармонического оркестра? Не на 10-летии Российского национального?
Выбор Путиным Александровского гимна в ущерб Глинке в любом случае диктовался не музыкальным вкусом. Говорят, напористостью артиста Михалкова.
Так какую же загогулину выпишет наше профессиональное, академическое музыкальное искусство, если ему строго, как встарь, прикажут служить Родине с большой буквы?
Ну, кантаты и оратории всё-таки не прохиляют — в зал теперь и послушного чиновника насильно не загонишь. Последним всплеском спекуляции были сочинения из серии «Памяти жертв Чернобыля» для правительственной элиты, которые рука ни у кого не поворачивалась завернуть, хоть музыка была ужасная. Максимум, на что могут рассчитывать «академики» — торжественные увертюры по случаю или поппури на темы старых добрых песен. Правда, не будет ничего удивительного, если, припертый к стенке нищетой, какой-нибудь композитор извлечёт из стола заветную мелодию и приляпает к ней слова «Путин — наш рулевой». Появились же бюсты — почему бы теперь не спеть? Это Горбачёв и Ельцин ограничились матрёшками.
В эстраде усилится ретроструя. Попса уже вильнула удачно в направлении старых песен о главном, которых по пафосу и мелодичности не переплюнешь. Да вообще — что может быть лучше Дунаевского? И вашим, и нашим. Главным любимцем высших кругов останется Николай Басков. Возможно, он и запишет каноническое исполнение гимна России, который никак не приживается у нас заново. Пойдёт на повышение главный дирижёр Президентского оркестра Павел Овсянников, и без того взасос сросшийся с попсой.
Вторым направлением тут уже прорисовываются весьма фальшивые задушевные песни типа «Кто-то кое-где у нас порой», воспевающие ментов, пограничников, служащих ФСБ, таможенников, а там, глядишь, и честных гаишников — здесь композиторам «третьего направления» можно будет крупно подзаработать на госзаказе.
В почёт войдёт дисциплинирующая музыка военных духовых оркестров, и это прекрасно, ибо единственное военное подразделение, не уронившее ещё честь нашей армии,— это музыкальное под руководством генерала Афанасьева.
Видится десятитысячный хор на Красной площади. Пятьдесят скрипачей, стойко, смычок в смычок, играющих на ветру в День независимости на Соборной площади. Артист Башмет, сосредоточенно аккомпанирующий Кобзону. Бабкина, для разрядки поющая лихие частушки про «маленького, да удаленького». Развитие электронной звукотехники умножит ужасное воздействие антимузыкальной глупости в сотни раз. Самые умные используют ситуацию на полную катушку. Михаил Козырев откроет очередную радиостанцию «Родина», где Раиса Ивановна органично будет вещать с теми же интонациями, что и радио «Ультра». Старикам приятно, молодёжи понятно, а цензура не придерётся.
Одновременно со всей этой публичной байдой будут развиваться — как противоядие от слишком массового — прямо противоположные направления. Первое: начнёт входить в моду рафинированный полунепонятный авангард, сейчас все ещё счастливо не имеющий никакой привлекательности.
Второе: расцветёт нечто вроде ресторанных песен времён НЭПа. Только в 20-е фигурировала экзотика географическая — Калькутта, Батавия и Фузияма (так!), а здесь пойдут какие-нибудь тонкие извращения, какие-нибудь очень потайные темы. Хотя трудно придумать что-то новенькое, даже лесбийскую любовь в зоне уже воспели. Ну да тем интересней. Не вешаться же, в конце концов.
Куда свернёт музыка? На крупных торжествах, урывочками транслируемых по ТВ, видно, что президент многих музыкантов знает в лицо. Но появление Путина в Большом зале консерватории на юбилее квартета имени Бородина произвело шок: оно свидетельствовало скорее о неактуальных вкусах выпендрившегося советчика, чем о тонкости вкуса президента. Почему не на юбилее державницы Архиповой, тем более, что она его отмечала два года подряд? И не на 50-летии филармонического оркестра? Не на 10-летии Российского национального?
Выбор Путиным Александровского гимна в ущерб Глинке в любом случае диктовался не музыкальным вкусом. Говорят, напористостью артиста Михалкова.
Так какую же загогулину выпишет наше профессиональное, академическое музыкальное искусство, если ему строго, как встарь, прикажут служить Родине с большой буквы?
Ну, кантаты и оратории всё-таки не прохиляют — в зал теперь и послушного чиновника насильно не загонишь. Последним всплеском спекуляции были сочинения из серии «Памяти жертв Чернобыля» для правительственной элиты, которые рука ни у кого не поворачивалась завернуть, хоть музыка была ужасная. Максимум, на что могут рассчитывать «академики» — торжественные увертюры по случаю или поппури на темы старых добрых песен. Правда, не будет ничего удивительного, если, припертый к стенке нищетой, какой-нибудь композитор извлечёт из стола заветную мелодию и приляпает к ней слова «Путин — наш рулевой». Появились же бюсты — почему бы теперь не спеть? Это Горбачёв и Ельцин ограничились матрёшками.
В эстраде усилится ретроструя. Попса уже вильнула удачно в направлении старых песен о главном, которых по пафосу и мелодичности не переплюнешь. Да вообще — что может быть лучше Дунаевского? И вашим, и нашим. Главным любимцем высших кругов останется Николай Басков. Возможно, он и запишет каноническое исполнение гимна России, который никак не приживается у нас заново. Пойдёт на повышение главный дирижёр Президентского оркестра Павел Овсянников, и без того взасос сросшийся с попсой.
Вторым направлением тут уже прорисовываются весьма фальшивые задушевные песни типа «Кто-то кое-где у нас порой», воспевающие ментов, пограничников, служащих ФСБ, таможенников, а там, глядишь, и честных гаишников — здесь композиторам «третьего направления» можно будет крупно подзаработать на госзаказе.
В почёт войдёт дисциплинирующая музыка военных духовых оркестров, и это прекрасно, ибо единственное военное подразделение, не уронившее ещё честь нашей армии,— это музыкальное под руководством генерала Афанасьева.
Видится десятитысячный хор на Красной площади. Пятьдесят скрипачей, стойко, смычок в смычок, играющих на ветру в День независимости на Соборной площади. Артист Башмет, сосредоточенно аккомпанирующий Кобзону. Бабкина, для разрядки поющая лихие частушки про «маленького, да удаленького». Развитие электронной звукотехники умножит ужасное воздействие антимузыкальной глупости в сотни раз. Самые умные используют ситуацию на полную катушку. Михаил Козырев откроет очередную радиостанцию «Родина», где Раиса Ивановна органично будет вещать с теми же интонациями, что и радио «Ультра». Старикам приятно, молодёжи понятно, а цензура не придерётся.
Одновременно со всей этой публичной байдой будут развиваться — как противоядие от слишком массового — прямо противоположные направления. Первое: начнёт входить в моду рафинированный полунепонятный авангард, сейчас все ещё счастливо не имеющий никакой привлекательности.
Второе: расцветёт нечто вроде ресторанных песен времён НЭПа. Только в 20-е фигурировала экзотика географическая — Калькутта, Батавия и Фузияма (так!), а здесь пойдут какие-нибудь тонкие извращения, какие-нибудь очень потайные темы. Хотя трудно придумать что-то новенькое, даже лесбийскую любовь в зоне уже воспели. Ну да тем интересней. Не вешаться же, в конце концов.