Хотел вытащить Навального из автозака: интервью дочери Александра Шпакова

Алиса Шпакова, студентка второго курса журфака Московского Гуманитарного Университета — дочь Александра Шпакова, столяра из Люберец, осужденного на полтора года за события на Пушкинской площади в Москве 26 марта 2017 года. Она рассказала ОВД-Инфо о деле своего отца, условиях, в которых он отбывает срок, и своих впечатлениях о произошедшем. — Ваш отец действительно пошел на акцию Навального, потому что вы решили пойти? Да, как будущая журналистка, я решила посмотреть, что там происходит, понаблюдать за народом, за ситуацией. Мой отец решил не пускать меня одну, чтобы никто меня не трогал, не приключилось никаких бед. — До 26 марта ваш отец не участвовал в политических акциях? Нет, никогда. — То есть вы пошли на Пушкинскую площадь не как участник, и вы ни для какого СМИ не делали материал, а просто хотели посмотреть, как выглядит политическая акция? Да. Когда я ехала, я не знала, что митинг не разрешен. — И что там происходило? Все кричали, протестовали. Потом Навального засунули в автозак. Мой отец решил за него вступиться. Ему не нравится, когда с людьми происходит что-то плохое, и если он как-то может помочь, он не будет сидеть в стороне. Он решил погеройствовать и пошел к автозаку. А дальше — вы знаете. — Навальный говорит, что пытался снимать происходящее в автозаке. Но ему не дали это сделать. Он снял какой-то кусочек, но он ничего не дает. Я постоянно звонила отцу — через каждые полчаса или час. Его привезли в больницу, потом он ушел оттуда, потому что ему нужно было на работу. Потом он пошел домой — меня в это время дома не было — и перестал отвечать на звонки. Я не возвращалась домой, потому что мне было не по себе, обзванивала больницы и полицейские участки. Затем мне написал адвокат Константин Спивак, который был приставлен к нему. Он очень неприятно общался со мной: «Привези отцу покушать, иначе будет плохо… Давайте встретимся, поговорим, не по телефону…» Возможно, меня тоже могли задержать. У меня была паника, я не понимала, что происходит. Мне адвокат не понравился, и я обратилась к своим родственникам, они посоветовали мне не ехать на встречу с ним. Адвокат доставал меня, пытался вытянуть кучу денег, которых вообще не было. — Из адвоката по назначению он хотел стать платным адвокатом? Просто хотел денег за свою работу. — Вообще, ему государство платит. Вот, хотел. Я пришла домой: я не знала, что там произошло. Дома все перевернуто, пропал системный блок компьютера и все информационные носители. (Потом вернули их достаточно быстро). Я пошла к соседям. Они рассказали, что были понятыми: приезжали полицейские и забрали моего отца… Затем со мной связался адвокат Сергей Бадамшин, начались суды… — До этого вы знали, что такое «Открытая Россия»? (Бадамшин работает с «Открытой Россией». — ОВД-Инфо) До этого — нет. Но Бадамшин звонил моей тете, а она — подкованная женщина, и только затем Бадамшин говорил со мной. Я бы не рискнула связаться с незнакомыми людьми. — Суд был примерно через месяц после задержания? Примерно, да. Это время он был в СИЗО на «Водном стадионе». Насчет условий там не знаю, мне папа о них не рассказывал. Я приезжала его навещать, удалось съездить два раза. Там мы виделись, говорили о том, о сем. Там есть комната, которую разделяет стекло. Напротив сидит ваш собеседник, и есть телефонная трубка, по которой говорите. В комнате много таких кабинок. Очень грязно, все плохо организовано. Мы записывались несколько раз с крестным. Было такое, что мы могли просидеть весь день и не попасть на разговор. О СИЗО отец ничего не рассказывал: говорил, мне эта информация ни к чему. Чтобы я не переживала, говорил, что все хорошо. Алиса Шпакова / фотография из семейного архива — Вам было очевидно, что приговор будет обвинительным? Мне, в отличие от моей бабушки, было очевидно. Никто бы его просто так не отпустил. Если бы отпустили, люди могли бы подумать, что можно ходить на митинги и бить полицейских. Хотя он никого не бил. Он просто ввалился в автобус, там его побили, а потом уголовным делом прикрыли избиение. — Признать вину вашему отцу рекомендовал бесплатный адвокат? Да. Мой папа не хотел, но на него давили. К тому же у него не было связи с родственниками, он подумал, что его бросили, и решил: отсижу и отсижу. — Почему он не отказался от признания вины? Я не слышала, чтобы человека отпускали, если он отказался от признания вины. — Вас допрашивали по делу? Да, в Следственном комитете. Практически сразу после ареста полицейские объехали моих родственников, ждали меня у дома, чтобы вызвать на допрос. Позвонили мне в одиннадцать вечера и сказали приезжать. Я ответила, что уже поздно и непонятно, как после допроса доберусь домой. Договорились, что приеду на следующее утро. Это было до того, как делом занялся Бадамшин. Я поехала с подругой, меня очень долго допрашивали, узнавали все подробности. Спрашивали о моих политических взглядах и взглядах отца. Но я человек аполитичный, мне нечего было сказать. Моему отцу говорили, что Навальный — от Америки, и если мой отец не признается, на него повесят организацию всего, что было на Пушкинской. Когда был суд, Навальный вроде обещал прийти, но не пришел — вел какой-то эфир. — Вашего отца били на допросах? Этого я не знаю. — В деле против вашего отца никакой видеозаписи нет, просто показания полицейских? Да. В деле зафиксировано, что у отца были телесные повреждения, но это объяснялось самообороной полицейских. Потерпевший Гоников на суде просил отца не сажать. — Отец был подавлен? Он держался хорошо, но исхудал, под глазами были синяки, выглядел болезненно. После приговора его довольно быстро отправили в колонию. Сейчас он сидит в ИК-3, Сафоново, Смоленская область. Я приезжала туда с дядей, организовано все там неплохо. Я хотела длинную свиданку, но дали только короткую, на три часа. Камерки со стеклом в колонии похуже, чем были в СИЗО в Москве. Про колонию отец тоже ничего не рассказывает. Колония в шести часах езды от Москвы, я не могу его, к сожалению, часто навещать. Он все такой же худой, с мешками под глазами. Выглядит не очень. — Я видел вашего отца в Мосгорсуде, не могу сказать, что он худой: он крепкий. До этого-то он вообще был в теле. Если сравнивать, какой он был, он похудел. — Как вы оцениваете то, что произошло? Для меня все это очень далекое, я не думала, что со мной такое может случиться. Я не представляла, что на полтора года останусь без отца. Для меня, для бабушки это очень тяжело. Очень ждем его, благо осталось недолго. Он должен выйти в сентябре. — Как он сам к этому относится? Он никаких оценок не давал. Видимо, смирился с таким исходом. Я жду, когда он выйдет, тогда мы нормально поговорим. Друзья и родственники ждут его, очень переживают. — Почему его отправили в ШИЗО? Видимо, посчитали, что он писал президенту, потому что Ксения Собчак попросила его отпустить. Не знаю, почему в колонии решили, что мой папа сумел достучаться до президента, это даже смешно. Еще у него под одеждой нашли личный свитер, а это считается нарушением. — Про «достучаться до президента» сказали неформально? Они сказали, что никогда не слышали, чтобы Ксения Собчак помогала кому-то из заключенных. Значит, мой папа куда-то написал. По-моему, Немировская (Полина Немировская, сотрудница «Открытой России» — ОВД-Инфо) об этом писала. — А колонии-то какая разница, когда вашего отца отпустят? Видимо, они в принципе не считают, что у заключенных есть какие-то права. — К вам обращались представители Собчак? Нет, о ее просьбе я узнала из СМИ. — Что ваш отец делает в колонии? Говорит — работает, учится какому-то делу. Вообще он хороший столяр, специализируется на изготовлении деревянных лестниц. В колонии учится чему-то другому, не связанному с обработкой дерева. Честно говоря, не помню, чему. Александр Шпаков с дочерью Алисой / фотография из семейного архива — Какие выводы вы сделали из этой истории? Что рано или поздно приходится взрослеть, особенно когда остаешься фактически одна. И что даже ради интереса не нужно лезть в такие мероприятия. Случилось все потому, что отец ввалился в автозак, и полицейским это не понравилось. — И попытался забрать оттуда Навального. Да. Супергерой. Еще им было нужно больше народа для показательного суда. Чтобы показать: сидите дома, не ходите на митинги, целее будете. Можете сесть, даже если ничего делали. — Вы общались с родственниками других людей, которых посадили за 26 марта? Нет. — Как эти события повлияют на вашу будущую журналистскую специализацию? Я думала об этом. Наверное, я не буду писать о политике. Это опасно для меня и близких. Мне это уже, мягко говоря, приелось. Планирую заниматься спортивной журналистикой. Может быть, писать о культуре. Сергей Бадамшин познакомил меня с одним редактором, я могла начать писать о политике, но у меня была такая апатия, что я отказалась. Вообще не могла ничего делать. И это не та ситуация, на которой нужно выезжать как журналисту. — Сложно, конечно, представить, но если бы вы просто уехали с Пушкинской площади домой, какое у вас было бы впечатление? Все-таки мне кажется, что выглядело все очень нелепо. В основном, были школьники, если школьники просто покричат лозунги, ничего это не даст. Это даже нельзя назвать приятным времяпрепровождением. Если что-то делать, то другими путями, а не выходить на площадь и кричать. — У вас сложилось впечатление, что толпа была неадекватна? Мягко говоря. — Правильно ли вела себя полиция? С одной стороны, наверное, правильно — митинг был несанкционированный, они должны были его… Успокоить. С другой стороны, они били людей, которые ничего не сделали. Сфабриковали уголовные дела. Полиция должна была действовать… спокойней. — Когда вы поступали на журфак, о чем хотели писать? Я особо не представляла, журналистика для меня была чем-то новым. Помимо учебы, еще я занимаюсь дизайном. — Ваш отец ехал вас защищать. На этом митинге вам что-то угрожало? Нет, мне ничего не угрожало. Конечно, толпа народа, непонятно, кто как себя поведет, люди толкаются. Но если стоишь в сторонке, что может произойти? — Кто виноват во всем произошедшем: школьники, Навальный, полиция? Все виноваты по-своему. В любом случае, это жизненный опыт, хотя и негативный.