В Гефсиманском саду Христос назвал его другом.
На иконах Страшного суда его часто изображают в виде ребенка на коленях у диавола в нижнем правом углу.
Любимое дитя сатаны, за предательский поцелуй принимающее огненные лобзания.
Он носил ящик для денежных пожертвований и, значит, был кем-то вроде бухгалтера в маленькой апостольской общине.
Мы ни разу не можем причаститься, чтобы не вспомнить о нем: «Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда...»
Что мы знаем о нем?
Что был он иудей среди остальных учеников-галилеян. А значит, был образованнее и, возможно, заносчивее.
Что был близок ко Христу и был любим. Предавать могут только близкие, свои.
В сердце бьет тот, кто к сердцу допущен. Чужой может быть врагом, но предателем быть не может.
Его нутро — сребролюбие. Его имя — «вор». Так говорит Иоанн Богослов. А его слова не подлежат сомнению. Больше ничего не стоит выдумывать.
Разочаровался ли он в Мессии и поэтому предал? Хотел ли, наоборот, ускорить события и приблизить спасительную развязку?
Не будем мечтать.
Дело в том, что сребролюбием и развратом наполнен мир. Кающиеся мытари и блудницы — первая шеренга уверовавших во Христа.
Но сребролюбие, не желающее каяться, изобретает Иуде оправдания, чтобы в нем и самому оправдаться.
«Часть Иуды есть в тебе и во мне», — говорит святой Иустин (Попович). Зародыш Иуды может носить в себе всякое человеческое сердце.
Вот он говорит: «К чему эта трата мира? Его бы можно было продать и раздать деньги нищим».
Но не любовь к нищим движет иудиным языком, а жалость к погибшей благовонной масти.
А разве не так же поступаем и мы?
К чему золотить купола или украшать дорогими иконами храмы? Лучше бы отдать эти деньги нищим.
Почему у него (нее/них) такая дорогая машина? Лучше бы помочь сиротам или старикам. Вам знакомы эти голоса? Ой, не любовь к скромности и не человеколюбие движет нашими языками при этих речах. Это зародыш Иуды из глубины сердца. Еще не родившись, учится разговаривать.
Поистине скупость, зависть и мрачная злоба отличают в людях тех, кто не чужд иудиного духа. Поэтому и причаститься мы не можем иначе, как сказав: «Ни лобзания Ти дам, яко Иуда...»
Он — образец недоконченного покаяния. Деньги отдал, бросив под ноги первосвященникам.
Вину свою признал: предал, — говорит, — кровь неповинную.
Но, значит, мало признать открыто вину и бросить деньги, заработанные с грехом пополам.
Нужно еще потерпеть тоску и отчаяние и ждать, когда утешит душу Иисус Христос. Ведь Он утешил бы душу Иуды, дождись тот Воскресения.
Подобное было и с Петром. Трехкратное отречение от Господа не далеко ушло от предательства, в котором признался публично.
Однако Петр — победитель отчаяния, а Иуда — жертва.
Говорить о нем много не надо. Но и молчать о нем нельзя.
Главное — не быть на него похожим.
