Считается, что введенный Петром I налог на бороду – часть «европеизации» страны. Но в этом может крыться и другая причина — личные страхи императора. Чего боялся и старался избежать Петр Великий, заставив придворных сбривать растительность на лице?
Как пишет в книге «Петр Великий» К. Валишевский, борода являлась для царя «предметом особой и отчасти личной ненависти». Именно она, наряду с длинным кафтаном, была символом всех тех привычек, предрассудков и уклада, которые государь наметил к искоренению. Но был у петровского брадобрейства и чисто утилитарный смысл, основанный «на инстинкте пользы» и, не исключено, что на попытке избавления от собственных фобий.
Вряд ли бояре приходили к Петру нечесаными или вшивыми, но царь наверняка неоднократно наблюдал, во что превращались их бороды во время пиров. Запутавшаяся в длинных волосах капуста или засохший кисель вызывали чувство омерзения. К тому же царь прекрасно понимал, что именно борода – отличное место для обитания вшей. А подобных насекомых – вшей, тараканов, клопов, пауков – Петр на дух не переносил. Сегодня петровские страхи назвали бы инсектофобией – боязнью насекомых.
Одним из первых иностранцев, который рассказал Европе про «ужасное животное по названию каракан», был чешский путешественник Бернгард Таннер. В 1678 году в своем «Описании путешествия посольского в Москву» он писал, что тараканы «не тревожат хозяев, но живьем заедают гостей». Чех даже срисовал «любопытное насекомое», дабы европейский читатель наглядно представил весь ужас от встречи с «ужасным караканом». Еще раньше немецкий путешественник Сигизмунд Герберштейн отмечал, что «неизвестные в Европе насекомые» покрывали все потолки и стены в русских домах, а по ночам – страшно кусались.
Неудивительно, что при царском дворе существовал целый Постельный приказ. Главным постельничим при Петре долгое время был Иван Головкин, в подчинении которого значились спальники. Именно они под неусыпным руководством главного постельничего ежедневно проверяли покои государя на предмет обнаружения любых насекомых. Каждодневно они перетряхивали постель, выискивая клопов, обследовали стены и потолки в надежде не пропустить ни одного таракана, ловили мух и пауков. Особой привилегией постельничего был сон рядом с царем. И даже когда государь засыпал, постельничий мог еще неоднократно проверить комнату и убить тех насекомых, которые выползли в темноте.
Первым и, пожалуй, единственным медиком, который не только обратил внимание, но и принародно озвучил петровскую фобию, стал голландский врач Ян Гови. Он был выписан в числе 50 лекарей по личному приказу Петра. Сначала служил хирургом при адмирале Корнелиусе Крюйсе, а затем сделался первым лейб-хирургом государя. Ян (или Иван – как звали его русские) отличался не только профессиональным мастерством, но и веселым нравом. Поэтому его пример петровской инсектофобии отнесем, скорее, к байке, нежели к документально подтвержденному факту.
Гови, всюду сопровождавший Петра, якобы утверждал, что русский царь страшно боялся тараканов. Как только государь видел насекомое, без объяснения причин выскакивал из помещения. Перед тем как зайти в дом, царь посылал специального смотрителя. Тот тщательно проверял каждый закоулок, расспрашивал о насекомых хозяев и докладывал о результатах государю. А тот уж решал – заходить или нет.
Байка Яна Гови, якобы подтверждающая царскую блаттофобию (боязнь тараканов), описывает один из визитов Петра к офицеру N. Государь с интересом осмотрел подмосковное поместье. Похвалил офицера за ведение дел. Остался доволен хозяйством и прогрессивными порядками. А во время обеда поинтересовался, не досаждают ли хозяевам тараканы? Не подозревающий о царской фобии глава семейства ответил, что тараканов в доме почти нет. И ради шутки показал, что в назидание остальным тараканам он прибивает к стене их пойманных собратьев живьем. Увидев, как полуживое насекомое извивается в попытке освободиться, царь якобы вскочил из-за стола, влепил хозяину оплеуху и выбежал из дома.
В 1697 году, еще до заграничной поездки, Петр разрешил продажу запрещенного в России табака. Царь сам курил с удовольствием. И в подданных поощрял столь вредную привычку. При этом известно, что вши на дух не переносят табачного дыма. Стоит допустить, что массовое приобщение к табаку было вызвано царской фтириофобией (боязнью вшивости) и подспудно объяснялось желанием вытравить вредных насекомых с бород подданных. Ведь многие предпочитали заплатить налог, но оставить «лишнюю тяготу» в виде ненавистной государю растительности на лице.
Если от вшей помогал табак, то от тараканов – утюг. Не будем забывать: если вши ассоциировались в народном сознании с нищетой, то тараканы – с достатком. Но когда последних разводилось так много, что, по меткому выражению А.Н. Толстого, «шевелились стены», использовали проверенный метод. Утюг ставили на печь, а в комнате раскрывали все окна. Погибающие при минусовых температурах тараканы сползались внутрь раскаленного утюга. Оставалось только захлопнуть ловушку – нижнюю часть утюга, в которую при глажке засыпался уголь.
Могли ли использовать утюг-ловушку, чтобы оградить царя от встречи с пугающими насекомыми? Вполне. Утюг был известен на Руси еще с 16 века, и по Книгам расходов доподлинно известно, что некоему кузнецу Ивашке Трофимову в феврале 1636 года, еще до рождения Петра Алексеевича, было выдано 5 алтын на «задел в царские палаты» железного 10-килограммового утюга.
Как подмечает в статье «Русский бунт в зеркале перевернутого мира смеховой культуры» В. Мауль, ненависть к бурной растительности на лице царь оправдывал условностью внешней атрибутики. В дневниковых записях он якобы писал, что только «невежды думают, будто не внидут без бороды в Царствие небесное». Прогрессивный царь считал, что оно «отверзто» для всех честных людей: «с бородами или без оных, плешивых и в париках, в коротком кафтане или длинном сарафане».
Однако известно, что при всем желании Петр Алексеевич не мог отпустить красивую окладистую бороду. Растительность на его лице попросту не росла. Недаром он всегда носил лишь небольшие усики. Попробуем предположить, что еще одной фобией царя была боязнь физических недостатков собственной внешности, которая сегодня именуется дисморфофобией. Именно она подспудно заставляла государя приводить всех подданных к своему подобию – лишать бороды. В частности, именно отсутствием собственной бороды объясняет царское брадобритие Е. Майорова в книге «Личная жизнь Петра Великого». Автор подмечает, что у Петра попросту не было оснований «дорожить растительностью на лице», которую холили и которой гордились его подданные. И он с легкостью брил бороды, стремясь собственные недостатки внешности превратить в достоинства и общенародную норму.
