Путь в классику тернист и туманен. Для этого вовсе не достаточно обладать великим талантом. Нужно оказаться в нужном месте в нужное время. Или понравиться одному из сильных мира сего. Об этом говорят творческие судьбы многих русских классиков.
В начале XIX века перед русской интеллигенцией встал больной вопрос об отсутствии в России национального поэта. Многие тогда говорили о безнародности русской культуры: и Андрей Тургенев, и Кюхельбекер, и Бестужев («Мы всосали с молоком безнародность и удивление только к чужому»), и многие другие. Нужно было найти великую фигуру — русского Гете или Байрона, или Шекспира. «Универсальный гений» (выражение славянофила Киреевского) Пушкина оказался безмерно востребованным. В мифологизацию Пушкина вложились, пожалуй, все интеллектуалы, начиная со второй трети XIX века. Даже знаменитые слова о Пушкине стали частью мифа и приписываются совершенно разным людям.
«А Пушкин – наше все: Пушкин представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что останется нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужими, с другими мирами». Аполлон Григорьев.
При жизни важным подспорьем на пути писателя в классики стало то, что Константин Победоносцев лично опекал Достоевского. Писатель был главным редактором журнала «Гражданин», который издавался под патронатом цесаревича Александра Александровича. Победоносцев представил его членам царской семьи, что по тем временам было нешуточным пиаром. И после ухода Достоевского из «Гражданина» Победоносцев продолжал ему помогать. Кроме того, писатель был в программе Земских школ и самым популярным русским писателем того времени на Западе.
Дальше судьба классика изменилась. Все мы знаем знаменитые цитаты Ленина о Достоевском: «На эту дрянь у меня нет свободного времени», «Морализирующая блевотина», «Покаянное кликушество», «Явно реакционная гадость, подобная «Панургову стаду» Крестовского ,«Братьев Карамазовых» начал было читать и бросил: от сцен в монастыре стошнило». И хотя он все же вошел в список первостепенных памятников нового государства, от 1918 года, судьба его творчества не была безоблачной.
Конечно, всемирно признанный русский писатель, не имевший при этом по естественным причинам, никаких проблем с советской властью, не запрещался де юре. Однако с 1930 года до так называемой десталинизации Достоевский издавался всего дважды однотомниками. Для школьной программы были рекомендованы лишь «Бедные люди», а после смерти Сталина уже добавилось «Преступление и наказание».
В начале советской власти он был символом упадничества, причем не утонченно-элитарного, а общенародного. Как писал Луначарский, «когда Есенин себя убил, он убил в себе прежде всего пьяницу, хулигана и пессимиста». Бухарин писал, что «есенинский стих звучит нередко, как серебряный ручей, и все-таки в целом есенинщина – это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная». Не странно поэтому, что Есенин, хотя формально не запрещался, но не был введен в советскую литературу, что было несложно сделать малотиражными и редкими изданиями. После десталинизации он вместе с другими поэтами и писателями вернулся, но единственный стал классиком.
Это связано в первую очередь с общенародной популярностью Есенина. Он был отчасти как Высоцкий в 70-е. Как писал Шаламов, «Москву кабацкую», «Русь уходящую» переписывали в тетрадочки и не везде решались эти тетрадочки прочитать. При этом поэт был признан в блатном мире. В таких условиях реабилитация Есенина была очевидна, как раз благодаря ценителям творчества разных рангов. Поэт Сергей Васильев, например, много сделал для этого, он был первым председателем комиссии по его литературному наследию, издателем его первого собрания сочинений, и одним из организаторов музея.
При жизни Тургенев был бесспорно большим литературным деятелем. Он сотрудничал с крупнейшими литературными журналами, его ценили ведущие критики, как российские так и западные. Он много сделал для популяризации русской литературы за рубежом, перевел Гоголя, Достоевского, Толстого. Но при этом, как ни странно, ценили его в первую очередь как писателя – деревенщика. За блестящую передачу крестьянских типов, лучшее в литературе описание природы.
Романы Тургенева вызывали гораздо больше претензий: все признавали утонченность, поэтизм и идеальные пропорции, но ставили в упрек поверхностность характеров и неисполнение общественных задач. И, возможно, как предрекал Чехов, после Тургенева так и осталось бы только процентов 20 написанного, если бы не советские деятели. Ленин отмечал великий и могучий язык Тургенева, Калинин выделял общественно-политическое значение его прозы, Луначарский охарактеризовал как одного из создателей русской литературы. Таким образом не только «Муму», но и романы Тургенева о различных нигилистах прочно вошли в обязательное чтение советских и пост-советских граждан России.
О том, насколько непрост был путь в классику Михаила Юрьевича, говорят хотя бы прижизненные издания: книга избранных стихотворений из 28 стихов и дважды изданный «Герой нашего времени». И это несмотря на огромную популярность. Николай I на Лермонтова взъелся по объективным причинам, но после его гибели сестра императора, как известно из предания, сказала: «Умер человек, который мог заменить нам Пушкина». И даже самодержец, который сначала вроде грубо позлорадствовал, повторил эту фразу. Во второй половине XIX века произведения Лермонтова в России издавались уже чаще, и довольно много было переводов. А популярность Лермонтова как национального поэта получила мощнейший толчок, благодаря Ленину.
Так, сразу после революции в постановлении СНК 1918 года о памятниках великим деятелям в разделе «Писатели и поэты» Лермонтов стоял третьим после Толстого и Достоевского. А только за три года с 1917 было издано 19 книг сочинений Лермонтова.
«За Пушкиным — я чувствую, как накинутся на меня за эти слова, но я так думаю — Лермонтов поднимался неизмеримо более сильною птицею». Василий Розанов.
