О языке богослужения часто рассуждают люди, которые не имеют никакого понятия ни о богослужении, ни о месте языка в структуре личности самого человека. И это печально.
Практически во всех древних традиционных религиях язык бытового общения и язык молитвы всегда отличался. На каком бы языке не разговаривал мусульманин дома, намаз он будет совершать только на арабском. Коран будет для него Священной книгой лишь в том случае, если она напечатана на арабском языке. Древние восточные религии используют в качестве священного языка только санскрит, никогда не смешивая его с местными диалектами. Христос, проповедуя на арамейском языке, молится на иврите. Даже молитва «Отче наш», судя по обилию притяжательных местоимений, была произнесена Спасителем по-семитски.
То, что наша Православная Церковь отличает язык бытового общения от языка молитвы, имеет свои глубокие корни и важные смысловые причины. Размышления об этом – тема нашей публикации.
Предварительно стоит определиться, что такое «родной язык» для любого человека, живущего на нашей планете. Это тот язык, на котором он сказал свое первое слово. Родной язык его тот, на котором говорят его мать и отец. Этот закон родственной преемственности не зависит ни от чьей политической воли или партийных предпочтений.
Штирлиц в общеизвестном фильме вполне обоснованно переживал по поводу того, что его радистка Кэт будет в немецком роддоме кричать «мамочка» по-русски. Язык, как закодированный способ передачи наших мыслей и переживаний, мы впитываем вместе с молоком матери. Поэтому в любой стране, независимо от государственного языка, родных языков будет намного больше.
Процесс энтропии справедлив не только по отношению к материи, но и к душе человека, которая в своем обезбоженном состоянии с течением времени распадается на мелкие кусочки страстей. В понимании некоторых современных «богословов», Бог – такой же объект общения, какими для нас являются и все окружающие люди. С этой точки зрения Господь нуждается в том, чтобы Ему объяснили, Он должен услышать, Ему нужно проговорить.
Богу не нужны наши слова для того, чтобы знать и понимать то, что находится внутри нас.
Но аскетическая святоотеческая традиция понимала наше вербальное общение с Богом совершенно иначе. Никто из Отцов не сомневался в том, что всеведение Бога проникает до самых глубин человеческого сердца, видя даже то, что зачастую скрыто и от самого человека. Богу не нужны наши слова для того, чтобы знать и понимать то, что находится внутри нас. Более того, нас еще не было на земле, мы еще не родились, а Бог уже знал все, что мы Ему скажем в течении всей нашей жизни. Ему известно и то, что мы при всем нашем желании никогда не сможем облачить в лексические словесные оболочки.
Какой же вывод мы можем сделать из этого? То, что молитва вообще не нужна? Нет, она не просто нужна. Молитва – это обязательное условие спасения и обожения человека, и она стоит на первом месте по отношению ко всем другим религиозным действиям. Без молитвы человек – обычное социальное животное, отличающееся от других лишь тем, что у него более сложные социальные связи и взаимодействия.
Молитва нужна не Богу, а самому человеку. Язык в молитве строится по тому же принципу, что и православная икона – это закон обратной перспективы. Не мы раскрываем себя Богу через слова молитвы, а Бог раскрывает Себя нам, благодаря нашей молитве. Здесь работает совершенно другой принцип общения. Проговаривая себя другим людям, мы раскрываем перед ними мир наших чувств, желаний, эмоций и смыслов. Но в случае с молитвой, эти слова становятся ступенями для того, чтобы мир Бога раскрывался перед нами. Поэтому язык богослужения здесь играет иную роль, чем простой язык бытового общения. В отличие от разговорного языка, язык богослужения несет сакральный смысл.
В отличие от разговорного языка, язык богослужения несет сакральный смысл. Он является одним из средств богопознания, потому и требования к нему особые.
Святоотеческая традиция исихазма, которая уходит своими корнями в кельи древних лабораторий монахов – отшельников, а истоки берет в Евангельской истории, говорит по этому поводу следующее. Слова – это первые, очень грубые камни лестницы восхождения к Богу, которые ложатся у ее подножья. По мере подъема по этой лестнице слова утончаются и истончаются таким образом, что потом исчезают вовсе. Будет правильно сказать, что слова – это то, что только приводит нас к молитве. А сама молитва, в истинном духовном понимании этого слова, уже не нуждается в словах.
Вот как об этом пишет наш святой современник, старец, прошедший этот путь и взошедший на самые вершины созерцательной отшельнической практики: «Почему-то второстепенное всегда легко укладывается в слова и понятия. Главное же и самое важное постоянно ускользает от всех слов и определений. Ежедневное погружение в дух, сначала с молитвой, а затем с молитвенным памятованием, когда душа молится тонко и бессловесно, безмолвно умоляя и прося Бога, словно она ныряет, затаив дыхание от благоговения, в совершенно Невыразимое, в то, что ей сокровенно открывает безмолвие Бога, в эту неопределенную молчаливость, полную благодати, где нет ничего застывшего и определенного, но все есть Божественная правда и единство Ее чистоты и мудрости» (иеромонах Симон Безкровный).
Мы не будем развивать эту тему дальше, потому что она требует особого разговора. Важно сейчас понять другое. Язык богослужения – это не тот язык, который выполняет привычную нам в быту коммуникативную функцию. Язык молитвы является одним из средств богопознания, а эта функция выдвигает к нему особые требования.
Первое, что я бы хотел отметить, так это то, что Православная Церковь никогда не запрещала использовать в богослужении разговорный язык. В постановлении Поместного собора 1917-1918 годов было сказано: «В целях приближения нашего церковного богослужения к пониманию простого народа признаются права общерусского или малороссийского языков для богослужебного употребления». Специальная комиссия в свое время сделала квалифицированный перевод богослужебных книг на разговорный язык. И что же? Сам церковный народ не принял эту практику и на то были веские причины. И здесь справедливы, как никогда, Евангельские слова: «Никто, пив старое вино, не захочет молодого, ибо говорит: «старое лучше» (Лк. 5:39).
Церковнославянский язык богослужения создавался именно как язык молитвы и богообщения. Он никогда не употреблялся в качестве разговорного языка, поэтому в нем нет грубых выражений. Это язык, который не осквернен матами и ругательствами. Но самое главное – это литургическая, непередаваемая никаким другим языком, духовная поэтичность, возвышенность слога, его торжественность, ритмичность и музыкальность звучания, небесно-купольная чистота лексики, глубина и точность передачи богословских понятий и терминов. Тот, кто прочувствовал вкус и аромат этого нектара, никогда не променяет его на пресную воду бытовой речи во время богослужения.
Идя в храм, человек одевает чистую, нарядную одежду. А будучи дома, вряд ли кому-то придет в голову мысль молиться перед иконами, стоя в нижнем белье. Это нужно не Богу, а самому человеку. Мы также имеем счастливую возможность предстоять перед Господом не только в чистой одежде, но и говорить с Ним на «чистом языке» возвышенной молитвенной поэзии. Кто захочет отказаться от этого дара? Поэтому реформирование богослужебной традиции было приостановлено самой церковной полнотой, народом, который сжился душой и сердцем с традицией церковнославянского богослужения.
* * *
Мне кажется, что вопрос о том, на каком языке молиться в храме, не должен быть предметом разногласий. Он решается в практической плоскости, исходя из нужд и пожеланий самого прихода. Мое личное мнение на этот счет такое: не язык богослужения нужно опускать до уровня народного понимания, а понимание людей возвышать до уровня усвоения красоты церковнославянского богослужения. Но все эти вопросы решаются в частном порядке и не могут быть поводом для разделений.
Важно другое – на каком бы языке мы не совершали богослужения, это будут всего лишь пустые сосуды слов. Их еще нужно наполнить сердечным содержанием, которое пока что спрятано в лексической словесной оболочке. И если у нас это получится, то молитва ума плавно перетечет в молитву сердца, в котором уже не будет слов, потому что сердце любого человека говорит на одном и том же общечеловеческом языке.
